Капитан Быстрова - Юрий Рышков

— Игорь…

Наташа чувствовала, как сильно стучит ее сердце. Сазонов нежно целовал кончики ее пальцев.

— Игорь… довольно… хватит… — шептала Наташа.

Сазонов молча опустил ее руку.

— Когда матросы подняли вас на палубу, — вдруг сказал он, — мне показалось, что вы мертвы. И мне так захотелось умереть! Я поднял вас на руки и отнес к врачу. Если бы он подтвердил мое предположение, я бы застрелился…

— Из чувства товарищества?

— Да! — рассмеялся Сазонов. — Ох, крута и строга гвардии капитан Быстрова!

— Совсем не крута и совсем не строга. Просто я думала, что у вас больше выдержки! — Она ласково взглянула на Сазонова. — Пора, Игорь. И простите за все, что я наговорила. Вы заставили меня отбросить все мои сомнения… и любовь победила. Я так люблю вас!..

Они поднялись со скамьи и пошли к госпиталю. Наташа, доверчиво опираясь на его руку, тихо спросила:

— Когда мы увидимся?

— Завтра.

— Нет, нет. Так часто нельзя.

— Следовательно, когда прикажете.

— Сразу «когда прикажете»… Ну не хмурьтесь. Я буду ждать тебя завтра…

22

Большую радость принес Наташе долгожданный вызов на медицинскую комиссию. Она пришла к заветным дверям намного раньше назначенного часа и, ожидая очереди, ходила по коридору без палки, старалась двигаться свободно и уверенно.

Военно-медицинская комиссия внимательно просмотрела «историю болезни капитана Быстровой» и обследовала все три раны Наташи.

— Ну, душа моя, — ободряюще сказал ей старший врач, — кончайте перевязку и идите к столу… Разговор будет серьезный, — добавил он.

Наташа заторопилась: натянула чулок, поправила юбку, одернула мягкий свитер из белого ангорского пуха и подошла к врачам.

Председатель комиссии, седоусый, высокий полковник, взглянул поверх очков на присевшую к столу Наташу и, барабаня пальцами по ее «истории болезни», мягко заговорил:

— Все хорошо, капитан… Головные боли прекратились. Рана закрылась. Рука будет вполне работоспособной, месяц массажа и гимнастики… Боль в ноге скоро пройдет. Выходная ранка вот-вот закроется. Тогда дадите ноге работу, а пока утомлять ее излишним хождением не следует… Не хотите ли взглянуть на последние рентгены?

— Для чего, доктор?

— Так ли мы расцениваем ваше состояние?

— Совершенно точно… Мне можно в часть?

Врач усмехнулся:

— Ишь, как торопитесь! Мы вас выпишем через недельку да предоставим месячный отпуск. Пошлем в санаторий или в дом отдыха.

Слова полковника заставили Наташу насторожиться. Врач заметил это:

— Хотите поехать домой? Что же, отдохните в семье. Мы возражать не будем.

— У меня нет дома и нет семьи, — ответила Наташа, глядя мимо врача.

— Простите, не знал.

— У немцев все, — пояснила она. — О семье я ничего не знаю второй год.

Наташа не заметила, как тепло, с дружеским сочувствием смотрел на нее сидевший рядом с главным врачом комиссии ее лечащий врач — Шакро Отарович Бокерия.

Председатель комиссии повернулся к коллегам и тихо заговорил:

— Значит, в санаторий? Здесь их поблизости много.

— Разрешите прямо в часть? — попросила Наташа.

— Почему вы хотите в часть? Объясните…

— В санаторий я бы не хотела. Мне надоели всякие распорядки и режимы. Они мне действуют на нервы…

— Но, душа моя, ни один санаторий для нервов не противопоказан! — возразил главный врач.

— Распорядки и режимы у меня поперек горла сидят! Я знаю себя. Мне свободы хочется! Разрешите в часть!

Доктор Бокерия все так же внимательно смотрел на Быстрову. Он что-то обдумывал, очевидно, разделял ее нежелание ехать в санаторий.

— В часть — ни под каким видом, — строго сказал главный врач. — Вы строевой летчик-истребитель. Садиться в самолет вам сейчас нельзя. Вы это и сами понимаете…

— Как же тогда быть? — спросила Наташа.

Врач пожал плечами:

— Не знаю.

— Вот и я, доктор, не знаю. Но от санатория я отказываюсь наотрез…

— У меня есть предложение, — решительно сказал Бокерия. — Я прошу капитана Быстрову, как боевого товарища и моего пациента, поехать ко мне домой, в мою семью. В деревню. Недалеко от Батуми… Наталья Герасимовна там прекрасно отдохнет, окрепнет, поправится и, главное, — будет чувствовать себя на свободе, вне всяких режимов!

Изумленная Наташа посмотрела на Бокерия. Теперь он говорил, обращаясь непосредственно к ней:

— Вас примут, как родную дочь. Я говорю о моих стариках родителях.

— Доктор! Спасибо вам, но как можно?!

— Очень просто: на поезде! — отшутился Бокерия. — Знаете, какие у меня мать и отец? Знаменитые! И сестренка вашего возраста. Ваш приезд доставит им удовольствие. Я — в армии, брат младший тоже был в армии и, видимо, погиб… Старики с радостью поухаживают за вами! Им будет очень приятно, если в их доме погостит такая девушка, и к тому же знаменитая летчица!

— Я вовсе не знаменитая… А кроме того, как можно ехать в незнакомую семью?

— Об этом потом, Наталья Герасимовна! — Бокерия повернулся к врачам: — Давайте так и постановим: на отдых в район Батуми.

— Доктор, спасибо, я очень тронута вашим вниманием и добротой, но право же, это невозможно! — вновь запротестовала Наташа.

— Почему?

— Я не могу… Лучше в санаторий…

— Не направляем. Идите в палату. Когда мы закончим работу, я зайду к вам, и мы поговорим… Я имею право на это? Я хочу вас поставить на ноги окончательно!

Наташа не ответила. Она была смущена и озадачена.

Бокерия приказал санитарке:

— Давайте следующего!

Старший врач примирительно сказал:

— Идите, душа моя… Мы решим, как быть с вами…

Вошел следующий. Бокерия, не давая Наташе опомниться, нарочито громко предложил вошедшему:

— Раздевайтесь, лейтенант. У вас было семнадцать осколочных ранений?..

Наташа встала, минуту задержалась, затем нерешительно вышла.

— Не знаю, выйдет ли что-нибудь из вашей затеи, — сказал председатель комиссии, глядя поверх очков на Бокерия. — А вы, лейтенант, можете раздеться до пояса… Это мы пугали капитана!

Надежда Семеновна и Варя с нетерпением ждали Наташу. Они как-то притихли, стали грустными. Предстоящая разлука если не ломала, то как-то нарушала привычную жизнь.

Надежда Семеновна впала в меланхолию, стала жаловаться на свою судьбу. Более часа она простояла у окна, задумчиво глядя на облака. Варя сидела на кровати и, свесив здоровую ногу, вышивала. Перед ней на одеяле лежала раскрытая книга.

— Мне тоже не хотелось бы расставаться с Наташей, — говорила Варя, — я очень привыкла к ней… У меня одни братья. Должно быть, очень хорошо иметь сестренку. Особенно в теперешнем моем положении. Братьям будет слишком тяжело видеть меня такою…

Не отвечая Варе, Надежда Семеновна продолжала свою мысль:

— В жизни всегда так. Встретишь хорошего человека, привыкнешь к нему… А жизнь возьмет и разведет ваши пути… Сколько потеряешь близких и милых сердцу людей, а дрянцо какое-нибудь вечно будет торчать перед тобой…

— Я переписываться буду с Наташей, — тихо сказала Варя.

— Переписка — не то! Ее не сравнишь с живым, непосредственным общением…

В палату возвратилась Наташа. Задержавшись около Вари, она коснулась ладонью ее щеки. Потом подошла к Надежде Семеновне и, обняв ее за талию, стала смотреть в окно.

Несколько минут все молчали.

— Вам не интересно, чем все кончилось? — наконец спросила Наташа. — Вы почему-то не спрашиваете меня…

— Ты молчишь, мы ждем, — с ноткой обиды ответила Надежда Семеновна.

— На днях выпишут. Хотели направить в санаторий. Я запротестовала… Не хочу больше режимов. А доктор Бокерия предложил мне поехать на отдых к его родителям…

Варя отложила работу. Ей понравилась идея доктора.

— И поезжай!

— Хочешь, ко мне поедем? — оживилась Надежда Семеновна. — Правда, давай поедем ко мне?!

— Поезжай к Бокерия! — советовала Варя. — Близко. К Надежде Семеновне нет расчета ехать. Очень далеко — в Уфу, да еще кружным путем, через Каспий.

— Я тебе серьезно предлагаю, — настаивала Надежда Семеновна. — Поедем вместе. Я стала инвалидом. Нога в колене сгибаться не будет. Подлечусь дома. Там и работать буду…

На подоконник прилетели воробьи. Они начали воровато, с опаской клевать крошки хлеба и кашу, оставленные для них сердобольной Наташей. Это маленькое событие невольно прервало разговор женщин. Они наблюдали за нахохлившимися, похожими на шарики воробьями.

Глубоко вздохнув, Наташа сказала:

— На парочки разбиваются! Весна…

— С Сазоновым тебе не жаль расставаться? — неожиданно спросила Варя.

— Жаль… Он хороший. И я люблю его.

Чувствуя себя утомленной, Наташа вскоре заснула. Обедали в полном молчании. После обеда разговор тоже не клеился, всем было не по себе.