Золото Каралона - Александр Цуканов

службы народ примелькался. Поэтому на мужчину лет сорока сразу внимание обратил. Водки купил. Дождался мужчину на выходе из магазина.

– Что-то раньше не видел?

– Инженер-проектировщик, в командировке из отдела изысканий. Переночуем и завтра на трассу… Документы показать?

Достал, стал разворачивать командировочное удостоверение.

– Да нет, это я так, для порядка. А проживаешь?..

– В Чите живу. И там же работал, но вот перекинули в эту дыру.

Козинец рассмеялся: «Это уж точно, дыра-дырой. Поговорить не с кем. А то давай ко мне. По стаканчику, да познакомимся…»

– Неловко. Я тогда хоть закуски куплю?

– Брось. У меня всё есть.

Козинец привычно в мах осушил полстакана водки, удивленно посмотрел на инженера, который отхлебнул и поставил.

– Не обращай внимания. Язва. Врач рекомендовал небольшими глотками.

– Так мож тебе спирту? У меня есть…

– Не беспокойся. Я потихоньку.

Лагерная прислуга – женщина из далекой Орловской деревни, поставила на стол сковороду с разогретой тушенкой. Кастрюлю с кашей.

– Я прибралась, постирала что было… Разрешите идти до барака на ужин?

– Ладно, п…й.

После двух стаканов водки Козинец простецки расстегнул до пупа китель, стал расспрашивать про Читу, хотя город знал только в районе вокзала. Потом быстро переключился на работы по сооружению полотна железной дороги, словно пытался подловить на чем-то Алонина. Ему не понравилась интеллигентность инженера. «И всё знает, а водку пьет, будто баба… Может, какой проверяющий?»

Алонин это чувствовал и не знал, как подступиться к хамоватому оперуполномоченному. Решил сыграть на самолюбии.

– Вот был бы ты начальником лагеря…

– Да я тут, можно сказать, за главного. Всё на мне. Все вопросы начальник решает через меня.

– Что и свидание можешь устроить?

– Да это для меня пустяк.

– И даже на поселение можешь?

Козинец откинулся на стуле. Хохотнул.

– Тебе что на свободе баб мало?

– Она один секрет знает семейный. А я тебе заплачу. Золотишком.

– За это нужно выпить. Давай, инженер до дна. Дело серьезное… На два фунта потянет. Не меньше.

Алексей на пачке папирос аккуратно написал карандашом – Алонина Дороти Яковлевна, 1999 г.р. Передал оперуполномоченному.

–Через месяц вернусь из командировки, привезу в полном объеме.

Козинец хохотнул, хлопнул по ладони. Похвалил.

– Давай, давай поторапливайся. За мной не заржавеет.

От вызова к начальнику оперчасти Дороти не ждала ничего хорошего. Вошла, доложила в установленной форме. Козинец внимательно осмотрел неприглядный товар с беззубым ртом, косицами непромытых волос, торчащими из-под косынки и саму сгорбленную фигуру, словно бабе не тридцать восемь, а шестьдесят лет. Подумал, видно серьезный секрет у инженера, коль за такую падаль готов золотом платить.

– В бригаде не обижают?

– Нет, гражданин старший инспектор.

– Ты ведь гимназию кончила?

– Да, гражданин старший…

– Пойдешь в хозчасть к Емельяновой. Я предупредил ее… Да пусть эту рвань на тебе сменит. Пи..й!

Он прикидывал, как поступить. Прямо головоломка. Статья тяжелая. Официально оформлять дело долгое, хлопотное. Она уже двенадцать лет отсидела. Может быть проще списать в расход, заактировать. Доктор бздиловат, но уговорить можно… Документы Алониной выдать от другой умершей и пусть инженер везет ее, куда хочет. Взялся перебирать папки с личными делами осужденных, сверял фотографии, чтобы найти подходящую, как в личном деле Алониной.

Зимнояха, год 1938.

Алонин с Ипатием намыли на ручье Удачливом за месяц почти три килограмма золотоносного шлиха. Продукты еще оставались, можно бы мыть золото дальше, но Алонину не терпелось увидеться с Дороти. В дорогу завялили про запас окуней, хариусов.

– Мясом на тропе разживемся, успокаивает Ипатий.

– Может, останешься?

– Нет, Мироныч. Я тебя сзади прикрою. Видел я этого «кума» – стервец. Держи ухо востро.

Погода благоволила. Только на перевале, когда стали спускаться с отрогов Станового хребта, обхлестало холодным дождем. Часть пути проделали на плоту по стремительной Нюкже, которая течет на юго-запад.

20 июля 1938 года Алонин постучался в домик старшего инспектора. Козинец обрадовался, как старому знакомому. Тут же распечатал бутылку водки. Выпил сам, заставил выпить Алонина. И стал объяснять, что ситуация сложная. «Врагов народа» запретили выпускать на поселение.

– Но ты же обещал.

– Да. Но у нее пятьдесят восьмая. Я не знал. Хренотень. Выход один. Я ее отпущу, но с чужими документами. И вези, куда хочешь. А мне делиться с врачом, с начальником… Так что придется прибавить.

Алонин по привычке купеческой, стал торговаться. Сговорились на трех фунтах золота. Место назначили у моста через реку в нижней части поселка. «Один на один и чтоб никого больше!»

На следующий день Ипатий заранее окопался в кустах рядом с мостом, опасаясь подлости. Но Козинец в одного привел Дороти. Усадил на землю. Алонин торопливо вышел навстречу. Передал холщовый мешок с золотом.

– А документы?

– Документы отдам завтра. Надо проверить, может ты фуфло сунул. Забирай бабу.

Дороти напряглась. Она смотрела на бородатого загорелого мужчину и не могла ничего понять. Голос показался знакомым и не больше того. Ходили разговоры, что осужденных иногда, продают в рабство за деньги, но это происходило с молодыми крестьянками, осужденными по уголовным статьям…

– Дора, Дора! Это я – Алексей! Посмотри – это наш Петр…

Он достал заветную фотографию, сделанную в Сан-Франциско. Дороти смотрела непонимающе и вдруг обмякла. Алонин кинулся к речушке, зачерпнул фуражкой воды, побрызгал на лицо, обтер ладошкой.

Ипатий вышел из засады. Надо уходить, пока нет охранников.

– Козинец отдаст документы только завтра.

– Вот сучара! Бери на руки и уходи. Я пойду сзади.

Дом, где они остановились, стоял над рекой слева от старой дороги, проложенной в десятом году на средства золотопромышленников. Этих стариков Ипатий знал с той давней поры, когда ходил искать золото на Гилюй. И даже в семнадцатом, когда открыли месторождение на Зимнояхе, останавливался у них переночевать. Они брали умеренно за постой, топили баню, варили картошку, которая росла у них обильно на унавоженном огороде. Вот и теперь старуха повела первым делом Дороти в баню. Принесла ей средство от вшей, подслеповато щурясь, вычесала, выбрала гниды.

– Мойся сердешная, мойся. Опосля, чай будем пить…

После бани Дороти порозовевшая, стыдливо прикрывая ладошкой беззубый рот, стала виниться, что не узнала мужа родного.

– Да и сейчас мне не верится, что я на свободе. Дай я на Петечку еще погляжу…

– Ничего, еще на живого посмотришь. А фамилия у тебя по документам будет другая, как пояснил оперативник. Но мы проберемся в Китай. А уж там!..

После ужина Ипатий забрал ружье, подстилку, ушел дежурить на сенник. А они долго сидели в темноте и не могли никак наговориться. Затем улеглись. Дороти вдруг стала ластиться, что было так неожиданно и очень мучительно, когда