Золото Каралона - Александр Цуканов

– Помнишь, шутили над ним: Архип, от крику охрип, а как выпьет, так в храп. Рыжий такой мужичина. Сейчас в потребкооперации начальником стал. Червонец царский подаришь, он на золото падкий, всё сделает.

Вместе обошли лесные угодья, сетку выставили в затоне, чтоб уху приготовить на скорую руку. Осмотрели и смазали капканы, старое ружье с разбитым прикладом. Посетовали, что всего два патрона к нему.

– Затоскуешь, небось?

– Нет. После шумных городов буду, как на курорте. Эх, а у тебя, Ипатий борода-то седая…

Обнялись, впервые за много лет, ощущая родство свое не по крови, а по духу, по страсти, присущей Старателям и таежным бродягам.

Бамлаг 1937.

Станцию Алексеевская, названную в честь цесаревича, переименовали в город – Свободный, словно в насмешку над человеческим естеством. Свободный стал центром работорговли, сюда еженедельно прибывали эшелоны осужденных: крестьяне, казаки, остатки «быших», в том числе уголовники разных мастей. Огромный в виде сборного лагерного пункта, пересыльной тюрьмы, полудюжины лагерей, управлений Бамлага, откуда растекались колонны голодных рабов по отделениям, вдоль строящейся железной дороги на Якутск, Тайшет, Комсомольск на Амуре.

– Восемь отделений и в каждом десятки лагпунктов, лагерных командировок больших и малых, и разного назначения. Еще подсобное хозяйство в каждом районе. Как ты найдешь жену? Чуть сунешься с вопросами, самого повяжут…

Инженер-проектировщик смотрел укоризненно на Алонина. Они сидели в убогой грязной закусочной в старой части города, прозванной Суражевкой. Выпивали. Закусывали водку квашеной капустой и вяленой рыбой.

– Но я обязан найти!

– В управлении есть учетно-распределительный отдел, там огромная картотека. Там отдельный вход, пропуска. Я знаком с одной из служащих. Но мне нужен серьезный предлог, чтобы познакомиться ближе. Подарки…

Алонин выложил триста рублей.

– Деньги будут. Важен результат.

Каким-то звериным чутьем Алонин выделил инженера Никишова из общей цепочки служащих управления Бамлага, разбегавшихся после работы. Познакомились. Этот пятидесятилетний специалист окончил московский политехнический в 1912 году, успешно работал в Министерстве путей сообщения, пока не арестовали по доносу за сокрытие дворянского происхождения. Вслед за ним приехала в Свободный жена. В полуподвальной съемной комнатке, она серьезно простыла, тяжело заболела. Он не скрывал, что боится, не желает лишних неприятностей, потому что опасно…

– Ты меня опасаешься?

– И тебя тоже. Но если я не отправлю жену на лечение в Кисловодск – ей здесь конец. Нужно восемьсот рублей.

Никишов сдержал свое слово. Через неделю он принес выписку из учетной карточки Алониной Дороти Яковлевны 1899 года рождения, осужденной по ст. 58-10, на 15 лет. Распределена 23 марта 1935 в распоряжение 11 отделения Бамлага в поселок Тындинский Рухловского района.

Алонина теперь не пугала дальняя дорога, глухой поселок Тындинский на старом Ларинском тракте, неизведанность. Он, почему-то, был уверен, что Дора жива. Нужны только деньги. Никишов подсказал, что можно действовать через «кума», за досрочный выход на поселение лагерное начальство устанавливает таксу червонцами или золотым песком от фунта и более. Рубли у них не в ходу.

Они в той же закусочной, долго мусолили очередную бутылку водки, вспоминая студенческие годы в старой Москве. «Когда я мог…» Никишов чуть не расплакался от этих воспоминаний. Бодрые пирушки с шампанским, извозчики, забавные дамочки, каток с духовым оркестром, пирожные в кондитерской Штерна – все это походило здесь, на фоне длинной череды бараков, пакгаузов, разбитых грунтовых дорог, на сказочный мир.

– Я вам достану два бланка командировочных удостоверений с угловым штампом отдела изысканий. А подписи, думаю, сумеете сами… При вашей-то хватке.

– Но у меня почти закончились деньги.

– Это я дружески, Алексей Миронович. Лишь бы!..

– Ну, что вы, даже под пыткой.

«Эх, не знаете, дорогой друг, как они умеют выбивать признания», – хотел было сказать Никишов. Но не стал поминать всуе дьявола. Отглотнул водки из стакана, скривился.

–– Можно я заберу остатки? – кивнул на бутылку. – К жене забегу. А потом еще в комендатуру успею отметиться.

Алонин хотел ехать в лагерь под видом изыскателей, но Ипатий отговорил. Он месяц отработал на лесопилке, заработал пятьсот пятьдесят рублей, а это только на проезд, прожитье.

– Январь на носу. Без золота в Тынде делать нечего.

Алонин кивал, соглашался, а душа не на месте. Здесь в Свободном он насмотрелся на осужденных расконвоированных женщин. Идет мимо в кукуле из обносков, когда не понять двадцать ей или сорок. И взгляд из под платка или тряпки, намотанной на голову, такой, что чувствуешь себя виноватым, только из-за того, что ты – здоровый сытый мужчина не можешь ничем им помочь.

– Шестнадцать лет ждал, потерпи еще немного, чтоб дров не наломать. Золото по весне добудем, тогда мы короли…

В Нерчинске по городу шли порознь, страхуя друг друга. И не напрасно. На улице Рудной Алонин решил зайти в магазин, но путь преградил милиционер. Потребовал документы. Долго разглядывал, шевеля губами, читая по слогам…

– Это не тот ли Мирон Алонин, что приисками владел на Лене?

– Нет. Не тот.

– А давай-ка пройдем… – Взял за рукав полушубка, внимательно вглядываясь в лицо.

И пошел Алонин, словно привязанный, отвыкший от такого обращения, соображая, как быть, если начнут крутить-вертеть… Едва свернули в переулок, рухнул служивый от удара по голове. Ипатий подхватил обмякшее тело, выдернул из кобуры пистолет, оглянулся по сторонам, легко приподнял милиционера вместе с амуницией и валенками, кинул через забор в снег: «Семь бед – один ответ. Пошли скоренько, Мироныч. Сидеть тебе на заимке безвылазно…»

Из поездки в Читу Ипатий привез винтовку ТОЗ-8 и несколько коробок патронов. Убойная сила у винтовки небольшая, зато выстрел тихий, неприметный. Дичь бить первейшее дело. Особенно зайцев. Только присел «косой», чтобы прислушаться, оглядеться, надо навскидку успеть выстрелить. Примороженные шкурки зайцев, лисиц, Ипатий забирал на выделку. Шли хорошо по девять рублей.

По большому снегу в конце февраля Алонин подстрелил косулю. Долго возился, пока разделывал у костра тушу. Стемнело. Чуть отошел – замаячили впереди волки. Сбросил тушку на снег. Обернулся, а сзади всего-то в двадцати метрах еще парочка.

Выстрелил раз, другой – отбежали. «Что же делать?» – спросил Лешего, а тот молчит. Вернулся к костру. Рядом второй разжег. Одна беда, нет топора под рукой. А тут парочка в перекличку завыла. «Может откупиться от них?» Страшно отойти в темноту. Соорудил факел, положил голову косули и требуху на кусок шкуры, оттащил от костра подальше. Вскоре визг начался и возня, рык звериный.

Кое-как надергал валежника из-под снега, но этих сухостоин на час-два, больше не хватит. Но Леший голос подал. Подсказал. Разложил Алонин костер прямо под лиственницей. Когда ствол схватился, запылал,