Золото Каралона - Александр Цуканов

ухаря, который машет рукой – сюда, мол, сюда. Одного я оттолкнул, другого с ног сбил, побежал.

– Ты же отец такой здоровый?

– Против лому нет приему. Железякой сзади по голове достали. Всего выпотрошили. Даже унты сняли. Только чемодан мой обтрепанный с инструментом остался.

– Снова поедешь в артель?

– Нет. Теперь аллес капут. Новая жизнь… Почем нынче доска, Аня, ты не знаешь? Сделаю баньку, а там и пристройку к дому.

Аркадию не спится, он лежит на поскрипывающей раскладушке, выходит на кухню, отодвигает печную заслонку, курит. Подсаживается на кровать, отгороженную гардиной, получает тычёк в бок.

– Ишь выискался… Ложись, где постелено.

Бурчит в ответ обиженно: «Тоже мне принцесса».

Нижегородка. Цукан в охотку делает работу по дому подбить-поправить крыльцо, доску заменить. Обкапывает столбик у ворот, вгоняет туда кусок рельса, берет на проволочную скрутку. Мужики-железнодорожники подвезли красного кирпича. Цукан отдает им деньги и бутылку водки. Подзывает Ваню.

– Вот тебе три рубля. Хошь сам, хошь с приятелем, но чтоб кирпич сложил в штабель.

Зашла соседка. Знакомится. Внимательно смотрит и тут же, усмешки своей не скрывая:

– Из иностранцев, что ль?

Анна, слегка смутившись, укоряет:

– Что ты выдумываешь, Нина?

– Так ведь чудно. Ар-кадей и ко всему еще Цукан. Фамилия вроде немецкой, а сам на араба похож.

Соседка смеется и в смехе ее проглядывает что-то призывное, как у молодой кобылицы и одновременно бабское завистливое, что вот ведь сама замухрышка, а такого ладного мужика отхватила. Анна это улавливает и с несвойственной для нее грубоватостью выпроваживает соседку подобру-поздорову, укоряет едва слышно: «Приперлась. Шалава нижегородская…»

– Пап, а чего пацаны говорят, что твоя фамилия не Цукан, а Цукерман?

– Тупые они, как валенки. Книг не читают, только бы на гитарах бренчать. А фамилия наша русская. Предки староверы были, цокальщиками их дразнили… Ты мне с баней-то поможешь?

– Да мне к занятиям надо готовиться…

Анна смотрит с укоризной на Цукана.

– Он и так троечник. Без стипендии остался, а так и вовсе…

– На танцплощадке вечера проводить время есть! Портвешок, девочки…

– С чего ты взял?

– Анна, я не слепой. Сам видел в парке с патлатыми охламонами – пьют из горла. Червонец у меня попросил на брюки. А брюк так и нет…

– Да я это, самое…Я учебники купил.

Анна отводит глаза в сторону, ей понятно, что сын врет, как врал ей не раз.

– Ладно. Давай так. В субботу-воскресенье работаем – три рубля денщина. Согласен?

Ваня смотрит недоверчиво, складывает в уме трешницы.

– Я могу и после занятий. Мне гитару надо купить. Как у Гайсина…

В субботу с утра Ваня месит раствор, таскает кирпичи, Цукан сноровисто гонит кладку. Во время перекура Ваня разглядывает отцов инструмент: гибкий удобный мастерок из нержавейки, зубастую с широким полотном ножовку, ей Цукан легко перепиливает подтоварник, сооружая подмости. Молотки с ухватистыми буковыми ручками. В футляре лежит стеклорез с алмазом…

– Небось, дорого стоит?

– Да уж не дешево, – поясняет Аркадий. Стеклорез с футляром прячет в нагрудный карман. – Это я в Мирном на обогатительной фабрике разжился.

Говорит так, будто речь идет о покупке селедки. Тут же прикрикивает:

– Давай, не сачкуй, веселее перемешивай раствор!

Ваня и без того мокрый от пота. Только присел.

– Команды перекуривать не было.

Собирает битый кирпич, обрезки досок, сгребает мусор, Цукан возится с обрешеткой на крыше. Иван тяготится этой уборкой, но возразить отцу боится. Скидав все, садится передохнуть. Когда отец окликает, вскидывается, хватает снова совковую лопату.

– Всё, сын! Пошабашили. Вот твои честно заработанные деньги. На гитару-то хватит? Или добавить?.. Ниче, мы еще с тобой поработаем. Вот и будет мое воспитание.

Когда он так говорит, посматривая на сына, то глаза его светлеют, а вместе с ними лик его жесткий, горбоносый заметно смягчается. Цукан огребает сына правой рукой, встряхивает от полноты чувств. Он не замечает, что сын кривится, пытается отстраниться и не слушает рассказ о старательской артели, золотоносных песках, Якутии. Он торопится к нижегородским приятелям, идет по дороге и бормочет песню группы Битлз”, перевирая английские слова и мотив. Нижегородские парни встречают его появление радостными воплями.

– Ванька, ништяк! Зашибись, седня заполотновских мочить будем…

Аркадий Цукан в кабинете директора кондитерской фабрики Таранова. Инженер – молодой парень, кладет на стол подписанные наряды.

– Я всё проверил. Замечаний нет.

Не может сдержаться, говорит восхищенно.

– Впервые такое вижу. Кладка супер! Разуклонка на полах в идеале…

– Хорошо, Володя. Иди, занимайся…

Таранов достает из шкафчика коньяк, стаканы, подсаживается ближе к Цукану. Наливает в фужеры.

– Будем здоровы!.. Колбаску бери. Может, всё же останешься?

– Нет, не могу, Петрович. Весна, сезон начинается. Артель большая, молодежи много. Душа болит, как они там без меня…Председатель звонил, просит со шлангами высокого давления помочь на уфимском заводе.

Таранов поднимает фужер с коньяком.

– Жаль. Но просьбу мою не забудь… Хотел я зубной протез обновить, а протезист, моей жены брат родной – говорит, что золото из фондов выделять перестали. Думал кольца купить обручальные в переплавку, так только по свидетельству из ЗАГСа. Абсурд. Выручи. Сам хорошо заработаешь, по семьдесят рэ за грамм возьму хоть полкило…

– Заманчиво конечно. Эх, бяда! Домик у жены, как сараюшка… Подумаю. Обещать не буду.

Таранов провожает к выходу. Подзывает водителя.

– Доставь товарища в лучшем виде… Сверточек возьми для жены, сыну.

Обнимает, словно близкого друга.

Уфа, холл гостиницы «Башкирия».

Директор кондитерской фабрики Таранов оглядывается. Затем по широкой лестнице, застеленной ковровой дорожкой, поднимается на третий этаж. Входит в номер. Едва отдышавшись:

– Здорово, Аркадий! Привез…

Цукан вскидывает вверх кулак, прижимает палец к губам. Таранов сконфузился, умолкает.

– Пойдем ужинать. Тут рядом через дорогу лагман готовят с бараниной, высший класс.

Молчком выходят на улицу Ленина. Так же, молча, усаживаются в кафе у дальней стены, внимательно рассматривают друг друга.

– Все толстеешь, Виталий?

– Работа такая на фабрике. Гости разные, то в погонах, то на черных Волгах, всех надо уважить. Ну, рассказывай, не томи.

– С металлом-то порядок, как договаривались. А вот с Анной у меня полный капут…

– Эх, дура-баба! А с виду ладненькая… И сколько же у тебя на продажу?

– Триста двадцать грамм! Не надорветесь?..

Принесли лагман, хлеб, водку.

– Давай определимся по цене. Больше пятидесяти рублей за грамм не получится.

– Нет. Мы договаривались по семьдесят

– Вы сдаете государству – по девяносто копеек, я же знаю.

Цукан не спорит. Работает ложкой. Молчит, нахмурился. Таранов хватает за ладонь.

– Мы же друзья, Аркадий, всегда можем договориться. Обсудим. Дай что-то показать протезисту.

Цукан достает жестянку с леденцами, выуживает приплюснутую горошину самородка. Подает.