Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

«Но как я буду смотреть им в глаза, когда в конце концов они поймут, что зря тратят время со мной, что я пользуюсь ими, что меня мало интересуют их судьбы?»

«А так ли это на самом деле?»

«Увы, я не нахожу основания полагать, что дела обстоят иначе.»

Вернувшись в комнату, Филипп внимательно оглядел ее, словно был здесь в последний раз год назад и хотел разобраться в том, что же именно в ней с той поры изменилось. Ничего из того, что попалось ему на глаза, не отозвалось. Он закрыл лицо руками, глубоко вздохнул, протер глаза и решил совершить ночную прогулку.

Накинув легкую куртку поверх черной футболки и взяв с собой лишь ключи от дома, Филипп вышел на лестничную площадку, закрыл за собой дверь, морщась от бесцеремонных щелчков, издаваемых дверным замком, постоял еще немного во вновь установившейся тишине и начал неторопливо спускаться по ступенькам. Входная дверь подъезда со скрипом закрылась за ним минуты через четыре, хотя ему показалось, что спуск со своего восьмого этажа растянулся на полночи. Когда же он ступил на тротуар, шаг его ускорился и мерный стук каблуков добавился к каноническому набору звуков летних ночей — в этом городе всегда кто-то ходит по ночным улицам.

Словно преступник, возвращающийся на место своего преступления, Филипп решил посетить ставшие значимыми для него места. Для начала он протопал три четверти одного из двух параллельных друг другу проспектов и свернул направо на маленькую улочку, соединяющую их. Дойдя до перекрестка, он лишь глянул в сторону Театрального института и снова свернул направо — на проспект.

Проходя мимо «омлетного царства», Филиппу захотелось чего-нибудь поесть. Представляя, с каким наслаждением он бы сейчас умял омлет с беконом, он продолжал отсчитывать секунды своей ночной прогулки, как вдруг в его воображение вторглись картинки незабываемого посещения ими «Закусочной». Правда, картинки эти несколько отличались от того, что происходило там на самом деле: они сидят за тем же столом, но пьют вино из золотых кубков и едят жареное мясо; по комнате снуют те же женщины, поднося и предлагая новые блюда, но Филипп отказывается от всего и говорит, что к этому мясу можно добавить только омлет, которого у них нет и быть не может; от оригинального хозяина не осталось ничего, кроме широченной улыбки из-под густых усов. Не то, чтобы все остальные части тела были взяты от другого человека — их не было вообще. Тем не менее это жуткое подобие Чеширского Кота слово в слово повторяло фразу, сказанную в тот вечер хозяином: «Будешь делать свою любимую работу — станешь счастливым, когда увидишь какими полезными окажутся ее плоды». Звучала она грустно, что резко диссонировало с самим определением слова «улыбка».

Пытаясь отделаться от наваждения, Филипп тряхнул головой, словно пес, которому в ухо залетела муха.

«Не заснул ли я на ходу? Нет, не заснул…»

Пройдя мимо «Глифады», он обернулся и на несколько секунд замедлил шаг. Сердце забилось чаще, и Филипп снова набрал нужную скорость. Что-то словно подгоняло его. Он знал, что ему нужно было подойти к этой двери до рассвета, но спроси его кто-нибудь: «А зачем тебе это нужно?» — ответа бы он дать не смог.

Старое, но капитально построенное темное монолитное здание, способное дать фору всем современным новостройкам, благородно возвышалось на одной из четырех возвышенностей города. Словно отвернувшись от него, здание обнимало прилегающий к нему двор, в котором каких-то три часа назад еще шумело свадебное веселье, а уже утром дети будут доказывать свое право качаться на качелях, и хозяева собак, то ли выгуливающие своих питомцев, то ли взявших их с собой, чтобы погулять самим, будут приветствовать друг друга, отвечая стандартными ответами на стандартные вопросы. Не одно поколение жителей успело провести годы своих жизней под крышей этого здания, и многое оно успело увидеть на своем веку и запомнить.

Филипп мог сразу завернуть во двор, но он решил прошагать перед фасадом и снова взглянуть с этой высоты на город, который отсюда уже не казался таким большим и всесильным. Повернув налево и обойдя дом со стороны, Филипп вошел во двор и прошагал к центральному подъезду, перед которым чинно сидел полосатый кот. Завидя незнакомца, тот лениво ретировался под припаркованную неподалеку машину какой-то престижной марки.

Темно-вишневого цвета металлическая дверь, оборудованная замком с терминалом для набора кода, не ждала его появления. Она молча смотрела на него своим новым, компьютерным глазом, а он разглядывал ее тяжелую ручку, мощную раму, кнопки и красный индикатор на панели терминала, потерявший всякий вид коврик перед ней… Наконец он нашел в себе силы взглянуть ей в этот самый глаз.

— Смотрит ли оттуда на меня кто сейчас или нет? — впервые заговорил он после того, как пожелал Лине спокойной ночи.

Не получив ответа ни от двери, ни от себя самого, ни даже от кота, сидевшего рядом с черным колесом и безучастно наблюдавшего за его действиями, Филипп повернулся и двинулся в обратный путь.

Спускаясь с холма, Филипп снова ощутил усталость. Была бы рядом скамья, он бы без колебаний опустился на нее и может быть даже вздремнул, но все скамейки были либо давно разобраны на дрова, либо изуродованы вандалами, а те две, что чудом дожили до сегодняшних дней, были оккупированы какими-то бродягами, распространявшими жуткую вонь на несколько метров вокруг себя.

Ноги сами понесли его прочь от этого места. Вот уже закончился спуск, но он продолжал шагать так быстро, словно покидал место преступления, зная, что за ним снарядили погоню. За его спиной же не было никого, лишь утренняя заря извещала город о скором восходе солнца и наступлении нового дня. Дом становился все меньше, а Филипп был все ближе к тому последнему объекту своей вылазки, о котором он подумал, пытаясь переглядеть компьютерный глаз.

Меньше, чем через час Филипп подошел ко входу в сравнительно недавно обустроенное помещение со стильной надписью «Кинопус» над дверью. У него было чувство, словно он никогда раньше здесь не был. Именно сейчас, в утренних сумерках Филипп разглядел что-то такое, что скрывалось от его взора