Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

— «Дети?! Отец, прошу тебя, не поднимай этой темы в ближайшие пятнадцать-двадцать лет, хорошо? Я настолько далек от всего этого, тем более сейчас, когда планирую такие серьезные перемены в своей жизни. Дети должны появляться в семьях, которые твердо стоят на всех четырех ногах, иначе они превращаются в еще один ненужный источник хлопот, забот и беспокойств. Зачем мне все это нужно?!»

Думал ли Филипп сейчас о чем-то своем или он был настолько поглощен своей ролью? Хотел ли он просто довести этот черновой набросок сцены до какого-то логического завершения или все же синхронизировал с чьей-то реальной историей? Выдумывал ли он слова из ниоткуда, или повторял то, что когда-то услышал сам, когда говорил:

— «Если тебе кажется, что ты с Дарием появились тогда, когда я крепко стоял на своих ногах, то ты ошибаешься. Уж я-то знаю о том, что такое создавать с нуля, не понаслышке, а тем более — в чужой стране. Но вы дали мне силы и ради вас я построил этот дом, работал и преумножал свое имущество, чтобы вам же его и передать. Не будь вас, для кого бы я все это делал? Если же у дома не будет хозяина, то после меня сюда придут другие люди и заберут себе все, что им понравится, и выбросят все остальное на свалку. Совершенно ни в чем не разбираясь, они не различат во всем этом меня, тебя, Дария, а ведь я вложил во все это свою душу. Пройдем-ка в мой кабинет…»

— Тут мы должны сделать переход из одного места в другое, либо то, что я хочу показать Омиду, должно находиться в том же самом помещении, — вдруг пояснил Филипп и по перекошенным лицам актеров вдруг понял, что ему не стоило этого делать. Нельзя было так резко останавливать то, что естественным образом создавалось и органически развивалось даже в течение этих быстротечных минут.

«Нужно быть более чутким к тому, что ты делаешь», — учил сам себя Филипп.

— «Взгляни на мой шкаф. Ты видишь его с самого детства, я знаю, но я тем не менее никогда не рассказывал о том, что находится за этими стеклянными дверцами. Ни тебе, ни Дарию, и сегодня я начинаю сожалеть об этом. Здесь собрана коллекция вещей, ничем друг с другом не связанных. Ничем, кроме того факта, что я их собрал и поместил в этот шкаф. Вот тяжелый, старинный утюг, который разогревался настоящими углями. Это — нож с костяной ручкой; ты только посмотри на эту великолепную резьбу! В эту изящную рамку я вставил фотографию нашего старого дома — тут важна именно рамка. Это — керосиновая лампа; уверяю тебя: сейчас многие даже не знают, как она работает. Тут у меня небольшой отряд оловянных солдатиков в деревянной коробке — ручная работа! И еще много разных предметов. Не все они такие же прекрасные, как эта рамка или нож, не все в пригодном состоянии, среди них есть как старинные, так и совсем новые вещи, как вот эта подставка для ручек и карандашей, но все они когда-то и кем-то были сделаны, все они суть чьи-то воплощенные желания, у каждого из этих предметов было предназначение, а посему в каждой из этих вещей заключена частичка души их создателей. Я даже помню имена некоторых из них, хотя это вам уже точно не будет нужным».

Филипп держал в руках воображаемый предмет из коллекции Гиваргиса, а Саад усиленно пытался показать нескрываемый интерес Омида, сопряженный с попыткой познать смысл послания, который его отец пытался передать.

— «Всевышний также вложил частичку себя в каждое из своих творений и придал смысл каждому из них, хотя многие из нас не в состоянии его постигнуть и попросту никогда этого не замечают. Да, не все из этого дошло до наших дней в той форме, в которой было создано: сегодня по земле не ходят тираннозавры, люди не возводят пирамиды, делопроизводство не ведется на пергаменте. Однако было время, когда все это и многое другое являлось неотъемлемым атрибутом жизни. И тем не менее знания обо всем дошли до нас, и сегодня мы все еще надеемся найти замороженные динозавровые яйца, восторгаемся величием пирамид, надеемся раскрыть их тайны, изучая иероглифы на старинных манускриптах. Все же, что было создано человеком без души и цели кануло в небытие».

Филипп забрал у Саада воображаемый предмет и поставил его на место в шкафу.

— «Когда ты забудешь о своем предназначении и отторгнешь от себя ту частичку души твоего создателя, которую он вложил в тебя, в лучшем случае ты окажешься на полке за стеклом и в тебя будут тыкать пальцем, и в конце концов отвернутся и уйдут от тебя прочь».

В воздухе повисла тяжелая пауза, но актеры продолжали активно работать. Мизансцена была самодостаточной, работал каждый мускул на их лицах, внутренний текст был виден и слышен. Даже Ленни вдруг обнаружил себя стоящим в центре зала с инструментом в руке и внимательно следящим за развитием событий.

Что-то подстегнуло Саада.

— «Почему тогда ты никогда не говорил с нами о матери?»

Филипп был застигнут врасплох. Он молчал. Молчал и Гиваргис.

— «Если вдруг Жасмин захочет к тебе переехать, неужели ты отвергнешь ее?»

— «Она может приехать в скором будущем, я не отрицаю этого. Скорее всего так и будет, она приедет по рабочим делам, и если надо…»

— «…и Хаким?» — вдруг перебил его Филипп.

— «Ну, за Хакима я не могу отвечать…»

— «Вот именно! Эх, Омид… Друзья, новая жизнь, людское счастье… Разве нет у тебя здесь друзей, разве не можешь ты здесь начать ту самую жизнь, о которой мечтаешь? Ведь чтобы это стало реальным тебе нужно просто пожелать, и я дам тебе все, что может понадобиться. А людское счастье… может тебе стоит подумать о своем личном счастье? Неужели Жасмин станет твоим спутником лишь при условии, что ты уедешь отсюда? Ты здесь, и она здесь. Может вам просто стоит еще раз поговорить?»

— «Нет, отец. Ты не можешь меня понять. У нас совершенно разные идеалы и цели в жизни».

— «Я