Балаустион - Сергей Конарев

— Боги, какая банальность! — покачал головой Горгил. — Каждый, буквально каждый предлагает мне это. А как же мои честность и профессиональная этика, спрошу я тебя? Нет, уволь милосердно. Обманывать клиента — значит рубить сук, на котором сидишь.

— Пес!

— Ну вот, опять за оскорбления! Какой злобный характер! Такие, как ты, — настоящая угроза обществу. Нет, не зря от тебя хотят избавиться. В который раз убеждаюсь, что мне заказывают людей исключительно скверных. Я их и так бы убивал, даром, а мне за это еще и деньги платят!

— Ты чудовище, упырь, вонючий выродок! Что у тебя вместо крови — гной или моча? — зубы все-таки клацнули, подбородок прыгал — вместе с желудком.

Горгил завершил приготовления, взял в руки тяжелый секач и медленно приблизился к пыточному ложу, на котором извивался обнаженный пленник. Теперь мастер почти не был похож на человека, которого знал Леонтиск — без грима, шрама и тампонов во рту, с синими тенями под глазами убийца выглядел значительно старше, чем в те поры, когда «был» Эвполидом.

— Мне заплатили за то, чтобы ты умер тяжело. Обычная процедура — это отрубить кисти рук, сварить ноги в масле, вырвать язык и под конец вскрыть живот и воротом вытащить из него кишки. Хрен я тебе отрежу и вставлю в рот просто так, от себя, причем абсолютно бесплатно.

Убийца стремительно схватил пленника за упомянутый орган и оттянул, насколько было возможно. Секач блеснул, отражая ржавый свет факела.

Леонтиск взвыл:

— Нет, нет, подожди! Подожди!

— Что, так гордишься своим «орудием», что не в силах с ним расстаться? — язвительно полюбопытствовал Горгил, продолжая тянуть. — Учти — я слов обратно не беру!

— В таком случае, — Леонтиск задыхался от ужаса и бессилия, — пожалуйста… Если так… отрежь его последним.

— Последняя воля умирающего — закон, — согласился убийца. — Тогда переходим к пункту первому, по списку.

Без всякой паузы он обрушил секач на запястье правой руки афинянина.

В руку как будто впились челюсти некого громадного зверя. Леонтиск подавился воплем, дернулся, почувствовав, что рука свободна, но тут же был возвращен на каменное ложе сильным толчком в грудь.

Несмотря на сумасшедшую боль, краем сознания афинянин сумел отметить, что веревка, державшая левое запястье, от этого рывка заметно ослабла. Он бросил взгляд на Горгила. Нет, не заметил, потому что находится с другой стороны пыточного ложа. Нужно отвлечь его, освободить руку и….

— Полюбуйся пока, а я перетяну руку, чтобы ты не изошел кровью, пока я не закончу, — Горгил бросил ему на грудь отрубленную кисть с судорожно дергающимися пальцами. Леонтиск с ужасом уставился на нее, воздух с шипением прорывался сквозь его стиснутые зубы, по лицу тек обильный пот.

— Могу я попросить тебя… воды. Считай это последним желанием, — афинянин лихорадочно работал левой кистью, расслабляя державшие руку петли. Правая, над которой трудился убийца, словно лежала в раскаленных углях. Хоть бы не потерять сознание!

— Твое последнее желание я исполнил — насчет хрена, — хмыкнул убийца. — Остальные не в счет. И вообще, ты что-то слишком требователен для человека, которому вот-вот вообще ничего не будет нужно. Как рука? Неужели не болит?

Горгил встряхнул окровавленную культю афинянина. Тот не смог сдержать крика, едва не потеряв рассудок от боли. Однако уже через несколько мгновений он смог взять себя в руки и продолжить попытки освободиться.

— Хм, вижу, что болит, — удовлетворенный его реакцией, кивнул Горгил. — Реагируй, прошу тебя. Я ведь работаю, стараюсь, а ты делаешь вид, что ничего не чувствуешь… Обидно….

— Хочешь, я буду вопить так, что у тебя уши заложит? — откуда столько крови во рту? Он что, откусил себе кончик языка?

— Благодарю, не надо. Пусть все будет естественно. В жизни и так полно лицемерия.

— Ага. И несчастий, — Леонтиск говорил первое, что придет на ум. — И даже у тебя, мерзавец. Тебе никогда не взять Пирра, слышишь, никогда, ты, падаль мяукающая!

— Насчет «никогда» я бы на твоем месте не был столь категоричен, дружок. Хотя ты прав, это задание затянулось, — в кошачьем голосе убийцы мелькнула досада. — Что за проклятый город эта Спарта? Или это я уже начал стареть и терять хватку? Гм, ничего, отработаю Эврипонтидов, и еще, быть может, пару-тройку жирных заказиков, — и на покой. Куплю себе замок на одном из островов, и дом в Риме, столице мира, и… хм-хм. Чего это я так разоткровенничался с покойником? Пора переходить ко второй руке, как ты думаешь?

— Чтоб ты подох, ублюдок, — искренне пожелал ему Леонтиск. Освободиться не удалось. Безумная боль выгнала все страхи и стремления, кроме одного — быстрей бы это все закончилось.

В этот момент за массивной внешней дверью, находившейся прямо напротив ступней афинянина, послышался шум, приглушенный толстыми досками. Горгил, уже поднявший было свой секач, повернул голову. Две серые фигуры тут же появились из-за внутренней двери, и, повинуясь безмолвной команде мастера, выскользнули за внешнюю. Мастер задвинул за ними тяжелый засов, и в тот же момент один из прислужников прокричал снаружи односложную фразу на незнакомом, каркающем языке. Раздался гул нескольких голосов, затем лязг оружия и грохот. Сердце афинянина бешено заколотилось, кровь прихлынула к голове. Это друзья, спасение, жизнь! Он несколько раз сильно рванул левую руку, но веревка все еще держала ее.

Горгил отпрянул от двери и повернулся к нему. Сам воздух в каменной камере стал вдруг тяжелым и душным. Напитанным смертью.

— Тебе повезло, малыш, — мягко произнес убийца. — Не будет кипящего масла и ворота для кишок, и даже хоботок твой останется на месте. Обстоятельства принуждают меня прервать нашу беседу раньше, чем планировалось.

Леонтиск был не в силах произнести слова в ответ. Распятый на каменном столе, он был абсолютно беспомощен, все равно, что уже мертв.

Дверь задрожала под тяжелыми ударами.

— Ломай! Вместе! А ну! — слышались слова команды. Леонтиску показалось, что он узнал этот голос. Неужели… сам Эврипонтид?

— В Эреб! — выдохнул Горгил, схватил нож и метнулся к Леонтиску. Лезвие мелькнуло в свете факела и….

Как это произошло? Это мгновение навсегда выпало из воспоминаний Леонтиска. Какой-то глубинный спазм самосохранения потряс его рассудок, отключив восприятие, но в следующий момент, который он помнил, молодой воин уже держал руку убийцы с зажатым в ней ножом своей левой — свободной! — рукой. Дрожащее острие дрожало у горла афинянина. Он перехватил руку убийцы неудачно, два пальца попали под лезвие. Кровь медленными теплыми струйками потекла по кисти, по запястью, мышцы звенели от невероятного напряжения, плечо онемело. Но он держал, держал! Афинянина никогда не называли слабаком, и желание жить утроило его силы.

Удары, казалось, сотрясают все здание, от двери летела крупная щепа. Горгил шумно дышал сквозь зубы и давил, давил. Потом, видя, что ничего не выходит, отпрянул, хотел отнять руку с ножом, но не вышло: Леонтиск держал ее мертвым захватом. Держал свою жизнь.

— Не выйдет, пес, — прохрипел он, ощерив в усмешке окровавленные зубы.

— Что, жить хочешь, тварь? Жить хочешь? — в бешенстве заорал Горгил — похоже, самообладание оставило его. Свободной рукой он принялся наносить Леонтиску гвоздящие удары по лицу, дробя кулаком нос, глаза, губы… Афинянин рычал и мотал головой, но руку с ножом не отпускал.

— Да умри же ты! — завопил убийца, и тяжело дыша, буквально прыгнул сверху на нож, навалился всем весом, прижавшись телом к каменному ложу. Последовал миг отчаянной борьбы, после чего нож пошел вниз. Невероятным усилием афинянину удалось, резко дернув локтем, заставить острие отклониться от шеи и пройти над плечом. Железо заскребло по камню.

Леонтиск ничего не видел, глаза застилал кровавый туман, но в этот момент под правую, обрубленную, руку, попалась прижавшаяся к камню скамьи промежность убийцы. Зажмурившись, Леонтиск изо всех сил ткнул культей. Боль была меньше, чем он ожидал — или сейчас было просто не до того? Горгилу, похоже, было больнее — заорав, он отпрыгнул назад, оставив нож в руке жертвы. В эту самую минуту доски двери, не выдержав очередного удара, с громким треском прогнулись внутрь. Загрохотало, заскрипело, залязгало. Каменная пыль запорошила афинянину лицо. Кашляя, Леонтиск, перехватив нож за рукоять, принялся вслепую размахивать им перед собой. Он практически ничего не видел — глаза были залиты кровью с рассеченных кулаком убийцы бровей и лба.

— Сюда, на помощь! — сорвался с губ афинянина запоздалый призыв.

Еще миг-другой, и пространство вокруг наполнилось суетой и голосами.

— Держи его!

— Стой, собака!

Удары железом по камню.

— Не получается!