Оникромос - Павел Матушек

хрустящего жареного осьминога, запивая их густым темным вином, и когда по моему телу разлилась волна теплой сытости, внезапно осознал, что никто меня ни о чем не спрашивает. Все ограничивались лишь приветствиями и кратким обменом любезностями. Но самым поразительным было то, что меня это нисколько не удивляло. Я сказал об этом Руме.

– Не важно, кто ты и откуда, – пояснила она. – Важно, что ты здесь. На данный момент этого достаточно. Остальное приложится. Впрочем, сейчас ты все равно ничего не сможешь вспомнить.

– Наверное, поэтому мне до сих пор трудно поверить, что это происходит на самом деле. Мне все время кажется, что я вот-вот проснусь.

– Я знаю. Мы все через это проходили. Потом, после Праздника, все будет уже по-другому. Память вернется, но… Это немного сложно объяснить.

– Что это за Праздник? Можешь рассказать о нем хоть что-нибудь, хотя бы в общих чертах, чтобы я знал, чего ожидать?

– Нет, – твердо сказала она. – Так будет лучше.

Холодок тревоги пробежал у меня между лопаток.

– Это… не опасно? – выдавил я из себя.

Рума хихикнула.

– Все мужики об этом спрашивают. Не волнуйся. Бояться нечего. Только для какого-нибудь рохли это может быть опасно и иногда даже плохо заканчивается. Но не думаю, что ты такой. Не на своем первом Празднике. Это было бы слишком. Разве что, может так случиться, что ты спонтанно отвергнешь призыв Маяка. Так бывает. Тебе ничего не будет, но это исключит тебя из празднества, и ты мало что увидишь.

Я понял, что таким образом мне не удастся вытянуть из нее ничего более конкретного, и решил сменить тактику.

– В скольких Праздниках ты участвовала?

– В двадцати двух.

– Что-то ты темнишь. Тебе не более двадцати лет. Ты всю жизнь в этом участвуешь?

– Здесь время идет по-другому.

Я подозрительно посмотрел на нее.

– Да, да, конечно… Лучше скажи, когда начнется.

– Через пару часов, после полуночи.

– Что мы будем делать до этого времени?

– У меня есть несколько идей, – ответила она с лукавой улыбкой.

А потом бесцеремонно схватила меня за руку и повела к себе в квартиру. Я даже не пытался сопротивляться, так как ее поступок показался мне таким же естественным, как медленное движение кучевых облаков, которые тысячелетиями безуспешно пытаются преодолеть необъятность неба над зелеными равнинами Пампы. По дороге Рума объяснила, что улицы города похожи на спицы в половинке колеса и расходятся радиально от площади, или же, если посмотреть на них с другой стороны, спускаются к площади, устремляясь к гигантскому каменному обелиску, который местные жители называют Маяком. Мне стало интересно, как строился Мокудад и почему так непоследовательно высечены в каменных стенах фасады, имитирующие дома, но Рума решила, что это неважно. А на вопрос, кто построил Маяк, она ответила, что никто, потому что он сам вырос, как каменный гриб, давным-давно, еще до того, как на Земле появились люди. Однако она так и не ответила, откуда ей это известно.

Когда мы поднялись по лестнице в ее квартирку, она не позволила мне зажечь керосиновую лампу, но разрешила раздеться. Затем толкнула меня на кровать, села на меня верхом и занялась со мной любовью, медленно и страстно. Она хрипло дышала мне в ухо и не прошло и минуты, как мне показалось, будто я занимаюсь сексом не с женщиной, а с чем-то чужим – с каким-то мягким и полипообразным существом, сгустившим вокруг себя волокнистую тьму и умело принявшим облик женщины, влажной, разгоряченной и потной, но ее горячее и пульсирующее дыхание выдавало, что на самом деле она всего лишь живой кожаный клапан, чья задача – только выравнивать давление между прилегающими друг к другу параллельными мирами.

На долю секунды оргазм погасил мои мысли. Рума прильнула ко мне и затаила дыхание. Я пульсировал, глубоко погружаясь в ее теплый слизистый мрак. Потом мы уснули, обнявшись. Во всяком случае, я точно уснул.

Когда я проснулся, было еще темно. Я сел на кровать. Я ничего не видел, но другие чувства подсказывали, что я один. Я был уверен в этом. Несмотря на это, гулкое дно тишины плескалось в ушах, как медленные волны внутреннего океана, и я чувствовал, отчетливо ощущал, что из-под этих волн на меня что-то смотрит. Именно так: не кто-то, а что-то – луч чужого внимания, направленный прямо на меня. Отчетливый, как сладко-железный привкус чужой крови на языке. Ползучий атавистический холодок поднял дыбом волосы на затылке. Я боялся пошевелиться. И вдруг страх отступил. Сначала я не понимал почему. Встал с кровати, подтянул штаны, нащупал в темноте пиджак и пальто. Надел их на себя, поправил автоматическими движениями и замер, потому что увидел то, что скрывается под этими простыми повседневными делами. Легкий, но пристальный и точный напор чужого внимания сузил мое сознание до простой мысли. Я внезапно открыл, что тот я, которого я считал собой, это вовсе не я, а некая активная система связанных привычек, прочно выработанных с детства. Эти привычки касаются не только одевания, расчесывания волос или завязывания шнурков, но и отлаженного практикой восприятия реальности. Это мгновенно привело меня к следующему открытию, и тогда я осознал, что моим истинным «я» не является и то, что по непонятной причине поддерживает существование этой системы привычек. Достаточно было это осознать это, и ментальная гравитация тут же перевернулась. У меня закружилась голова. Вроде бы ничего не изменилось, и все же изменилось, причем кардинально. Чужое внимание перестало быть чужим. Я узнал в нем то, что всегда сопровождало меня, то, что постоянно стучало на дне сознания. Я узнал в нем то, что через мое тело и через мой разум бросает на этот мир тень, которая и создает ту тонкую силу, порождающую мое «я» как систему привычек и поддерживает его иллюзорную целостность. Я узнал в нем то, что было самым истинным мной, и направил на это взгляд разума.

Я посмотрел на то, что отбрасывало тень.

Я забыл, где нахожусь. Я забыл, кто я такой. Я двинулся против течения потока знакомого внимания, чтобы добраться до его источника.

Темнота имела форму крутой лестницы, которая, используя мой вес, помогала идти.

Темнота имела форму узкой улочки, которая толкала меня вперед глянцевым мраком, сгущавшимся за моей спиной.

Темнота открыла передо мной обширное пространство, над которым парила гигантская форма.

Форма была продолговатой и остроконечной. Она двигалась на фоне звездного неба рваными скачками насекомого. Она сжималась, удлинялась, качалась по сторонам, сгибалась и выпрямлялась, словно желала воткнуться в купол ночного небосвода. Или хотя бы