Оникромос - Павел Матушек

потерял, то, по чему я скучаю. Искушение было очень сильным, но я еще раз сумел устоять перед ним, еще раз позволил древним воспоминаниям направить мою руку.

Я переключил рычаг.

Куб развернулся с громким щелчком, и меня с размаху выбросило за его пределы, прямо в непроницаемую темную невесомость, в которой я всем телом столкнулся с какой-то твердой поверхностью. Я застонал и открыл глаза. Я лежал на животе, больной, усталый, в тяжелой промокшей одежде. Я поднялся с трудом, изо всех сил пытаясь удержаться на дрожащих ногах. Меня трясло, голова кружилась, и я старался не обращать внимания на волны тошноты, исходящие от желудка. Меня окружали клубы густого неподвижного тумана, но черные базальтовые плиты, лежащие под подошвами моих ботинок, обманчиво напоминали те, что покрывали площадь в Мокудаде, поэтому я начал подозревать, что вернулся к исходной точке. Я потер влажное лицо и хотел спокойно осмотреться, прежде чем решить, в какую сторону идти. Однако достаточно было только взглянуть налево, чтобы сразу там что-то заметить. Низко в тумане, на уровне земли темнела какая-то расплывчатая форма. Меня охватило странное предчувствие, и, пошатываясь, я двинулся в ту сторону. Я был измучен и разбит, но другие симптомы – головокружение, тошнота и дрожь в коленях – с каждым шагом все менее меня беспокоили. По мере того, как я приближался, форма приобретала все больше деталей, которые постепенно вырисовывались из тумана. Внезапно до меня дошло, что это такое, и я остановился.

Передо мной лежал пучок сине-серых щупалец. Тех самых, что я видел внутри стеклянного яйца, или очень похожих. Я не был полностью уверен, хотя у них были такие же шестиугольные присоски. Они вяло шевелились, придавленные собственной тяжестью, и казалось, что долго не проживут, если прямо сейчас не окажутся в воде. Пока я размышлял, как их перенести к берегу океана, я с изумлением обнаружил, что они начинают сливаться друг с другом. На моих глазах щупальца медленно объединились в одну веретенообразную форму. Я невольно отступил на несколько шагов назад. Эта масса сжалась и с влажным треском лопнула в нескольких местах. Разделенные части раздвинулись в стороны, и я узнал в них ноги, руки, узнал округлую грудь и торчащие соски, узнал голову, облепленную мокрыми волосами, длинными и темными. Мне хотелось собрать воедино мысли и найти среди них место факту, что щупальца превратились в обнаженную женщину, но мне так и не удалось его куда-то пристроить. Я стоял потрясенный, не в силах собрать свои мысли, и беспомощно смотрел, как женщина медленно перекатывается на бок, сгибается пополам и мучается от рвоты. Темная пенистая жидкость стекала на базальтовые плиты. Наконец мне удалось как-то преодолеть жуткое сопротивление застывшего тела, и, оглушенный лязгом расстроенных мыслей, я неуверенно подошел к ней. Наклонился и застыл, зачарованный ее взглядом. Рума слабо улыбнулась, почти одними уголками рта и налитыми кровью глазами. Но этого хватило, чтобы дать мне нечто знакомое – то, за что я смог ухватиться. Гремящий под черепом кавардак явно утратил силу, и мои мысли стали приходить в порядок. Я опустился на колени, помог ей сесть, обнял ее и прижал к себе. Она была очень теплой, будто ее охватил жар. От ее кожи и волос поднимались бледные струйки пара. Я наклонил голову, чтобы взглянуть ей в лицо, но не знал, что сказать. Но у нее не было с этим проблем.

– Помнишь? – спросила она хриплым шепотом.

– Да… – ответил я и в тот же миг понял, что речь шла не только о событиях этой ночи.

Убедительность этих воспоминаний, их выразительная голографическая глубина, скрывающая множество невероятных деталей, которые все еще мерцали на краю моего восприятия и только ждали, когда я пожелаю обратиться к ним, полностью затмили мои воспоминания о жизни, которую я вел до того, как прибыл в Мокудад. Да, я получил полный доступ к своей памяти, но с моей нынешней точки зрения, прежняя жизнь была бесконечной чередой тривиальных и скучных событий. Это было жалкое, бессмысленное копошение человеческого муравья, блуждание в лабиринте никчемных обязанностей, не имеющее ничего общего с реальным бытием, которое укрепляется только тогда, когда на него падает свет, льющийся сквозь бесчисленные безоблачные небеса.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Рума. – Когда я увидела тебя, то сразу поняла, что ты останешься здесь.

Мне не понравилась уверенность, которую я услышал в ее голосе.

– Тебе кажется, что ты меня поняла? – спросил я с насмешкой.

– Немногие видят в своем прошлом то, к чему стоит вернуться, поэтому большинство прибывших предпочитают оставаться в Мокудаде навсегда. Но есть и те, у кого нет выбора. Их немного, но они самые важные, потому что без них ничего не случится. Когда они попадают сюда, их сознание цепляется за это место. Встает на якорь. Врастает. И они должны остаться.

– Почему?

– Потому что в них есть то, что пробуждается только здесь. То, что своим присутствием запускает механизм Мокудада и с его помощью раз в год переносит единое сознание туда, где оно должно пребывать и где его существование имеет наивысший смысл. А всем участникам перемещения позволено испытать подобные переживания.

Я выпучил глаза.

– Ты хочешь сказать, что то, что я сейчас испытал, – ничто по сравнению с тем, что произойдет, когда…

Я захлебнулся эмоциями и не смог закончить.

– Да, именно это я и хочу сказать. Ты здесь, потому что щупальца цепляются за щупальца, даже когда они выглядят и ведут себя как люди. Поэтому не рассчитывай на то, что ты когда-нибудь выберешься из Мокудада. Ты не сможешь. Не ты. И не той дорогой, по которой ты сюда пришел.

* * *

– Долго еще? – выдохнул Хессирун, – Я иду из последних сил.

Загнутые Рога не ответил. Он даже не посмотрел в их сторону. Невозмутимо брел между деревьями.

– Оставь его в покое! – шикнул Тертелл. – Мешаешь. Чем меньше ты будешь ворчать, тем быстрее мы доберемся туда, куда нам нужно.

– Я так не думаю. Мы ходим по кругу. Нет никакого смысла. Ничего не случится, если мы немного отдохнем.

– Если мы его не видим, вовсе не значит, что его нет.

– Кого? – спросил изумленный Хессирун, по-идиотски озираясь по сторонам.

– Не «кого», а «чего». Смысла! Я же ясно говорю. Загнутые Рога наверняка знает, что и как нужно делать. Если Бмулкина ему доверяет, то и нам, пожалуй, стоит.

– Но я не доверяю ей, – буркнул Хессирун.

– Ты опять начинаешь? Мы пришли к ней по собственной воле, поэтому давай будем последовательными и посмотрим,