Оникромос - Павел Матушек

меня все еще было слишком светло, но ослепляющие жгучие краски быстро темнели, очерчивая контуры, заполняя формы.

Я онемел.

Я стоял на узкой мощеной улочке, тянущейся между домами, достигающими почти тридцати метров в высоту, которые на самом деле были вовсе не домами, а вырубленными в вертикальных скальных стенах фасадами, изображающими здания. Это выглядело как огромная и очень дорогая декорация, сооруженная для фильма, действие которого разворачивается в тесных переулках старого итальянского городка, помнящего времена средневековья. Но через открытые окна – вполне обычные, изготовленные из дерева и стекла – было видно, что за этими мнимыми фасадами скрываются просторные и меблированные помещения, так что там кто-то действительно жил. В пользу этого говорили и подвешенные под некоторыми окнами цветочные горшки, в которых пышно зеленели растения.

Я осторожно двинулся вперед. Я заглядывал в тесные подъезды и прислушивался к тишине, которая будто медленно кружилась в воздухе, подобно пылинкам в узких лучах света, прорезающих полумрак над крутой лестницей. Я никого не видел и ничего не слышал. Улочка спускалась под таким углом, что мне приходилось осторожно ступать. И всё же я то и дело останавливался, чтобы взглянуть вверх, так как меня восхищало, что кое-где, высоко над моей головой, были протянуты толстые канаты и узкие веревочные помосты, которые соединяли, расположенные друг напротив друга окна. Солнце опустилось уже совсем низко и светило откуда-то снизу, сквозь переплетение этих канатов и помостов. Я шел по направлению к солнцу, и мне казалось, будто мне снится, что я одиноко шагаю по крутой улочке сонного города.

Чем ниже я спускался вниз, тем сильнее менялись вырезанные фасады, изображающие дома, как будто по мере удаления от тоннеля исчезала и необходимость воспроизводить знакомые структуры, и они постепенно принимали более свободную форму, более соответствующую истинной природе этих высеченных в скалах жилищ. Ровные, угловатые и пропорциональные фасады стали волнообразными, округлыми, органически асимметричными, их пересекали трещины и глубокие борозды. А потом из них исчезли окна и двери. И вместе с тем окончательно улетучилась иллюзия итальянского городка. Остались только сплошные каменные стены, мшистые и нетронутые людьми. Я изумленно смотрел на них, подкожно ощущая, что в их превращении кроется некий смысл, но, конечно, ничего не понимал. Я понятия не имел, что это за место и почему оно такое, какое есть. В принципе, я до сих пор этого не знаю. И хотя со временем мне и удалось кое-что для себя прояснить, эти несколько наблюдений все равно не складываются в единое целое, которое можно охватить разумом. Но одно можно сказать наверняка. Все они сосредоточены вокруг того, что я увидел, когда улочка закончилась, и я оказался на обширной полукруглой площади, тянувшейся вдоль океана.

Переход из тесной улочки в открытое пространство площади был настолько внезапным и неожиданным, что я вскрикнул от неожиданности, словно потерял почву под ногами. Меня качнуло. Холодные мурашки пробежали по спине, давая понять, что мое тело первым признало то, что ум заметит только через несколько коротких мгновений. Именно столько времени потребовалось разуму, чтобы принять существование того, что не примыкает к этому миру всеми гранями.

В половине протяженности площади, на берегу Тихого океана, стояла колоссальная остроконечная форма, высотой не менее двухсот метров и во всю длину изогнутая таким невероятным образом, что ее существование казалось чем-то невозможным в мире, где проявляются только три измерения. От взгляда на эту форму у меня заболели глаза, и мне показалось, будто мой мозг наполнился едкой слизью. Я потерял остроту зрения. Форма мерцала, менялась, переливалась и пылала. Она напоминала гигантский столб плотного потустороннего огня или столб горящей ртути, освещенный изнутри ослепительным сиянием. Несмотря на резь в глазах, я не мог опустить веки, не мог оторваться от этого вида. Я отбросил чемодан, чтобы прикрыть глаза обеими ладонями, но продолжал видеть эту картину – прожигавшую меня, медленно вливавшуюся в форму моего тела, в поток мыслей, в дыхание, в пульс, в каждую клеточку, вплоть до кончиков волосков на пальцах, вставших дыбом. Горячая боль пронзила меня насквозь и потекла вниз, по ногам. Форма догорела где-то внутри и исчезла.

Я открыл глаза.

Теперь я видел ясно. Багровое сияние угасающего в океане солнца окутывало огромный конусообразный обелиск с четырехугольным основанием. Его вертикальные каменные стены были покрыты сложной сетью хрустальных вен, которые переливались яркими красками и почему-то создавали иллюзорное впечатление, будто камни изгибаются под несуществующими углами и отклоняются в иные, множественные измерения. Высоко, над вершиной обелиска, кружили чайки, бесчисленные белые пятна на фоне голубого неба.

Я с трудом оторвал от них взгляд и осмотрел свой чемодан. Он лежал неподалеку, поэтому я наклонился и поднял его. Потом что-то услышал – тихий отдаленный шепот, сливающийся с шумом океана. Движимый предчувствием, я посмотрел налево и обнаружил, что находящийся в двухстах метрах от меня край площади плавно переходит в длинный и необычайно широкий пирс, на котором возвышается множество невысоких деревянных построек. И именно там, перед этими постройками, стояла большая группа одинаково одетых людей. Над их головами, над плоскими крышами навесов и небольших бараков, покачивались многочисленные мачты пришвартованных к пирсу лодок. Они смотрели на меня и что-то говорили друг другу, но я был слишком далеко, чтобы понять смысл их слов. Однако это были те тихие отдаленные шепоты, которые привлекли мое внимание.

Эти люди смотрели так пристально, что у меня создалось впечатление, будто я им чем-то помешал и они хотят заставить меня уйти одними лишь взглядами. Я почти чувствовал сопротивление воздуха, вызванное их сосредоточенным вниманием. Я сделал несколько неуверенных шагов в сторону пирса и испуганно остановился. Мне пришло в голову, что, возможно, я действительно должен оставить их в покое. Пусть продолжают заниматься своими делами, что бы это ни было, а я просто вернусь в вагон и подожду машиниста, ведь когда-нибудь он наконец вернется. Скорее всего, быстрее, чем я думаю. Я действительно был готов сделать это. Развернуться и уйти. Но они словно почувствовали мое колебание и двинулись ко мне. Все.

В этом было что-то торжественное. Они приближались молча. Я медленно поставил чемодан перед собой. При этом заметил, что площадь покрыта большими прямоугольными плитами черного базальта, который блестит, как черный лед. Они подошли и окружили меня широким кругом. К горлу подступил комок, как будто я вот-вот должен поздороваться с кем-то, кого не видел много лет. Я не понимал, что со мной происходит, но поддался этому чувству.

Кто-то – судя по голосу, какой-то мужчина – спросил:

– Чья очередь?