Оникромос - Павел Матушек

ощутимого беззвучного звука оказалось несложно. Август двинулся к нему, некоторое время шел на негнущихся ногах, а потом остановился. Оно было там. Висело в воздухе. Четкое, хотя и частично скрытое в клубящихся парах серы. На него не обращали внимания. Оно было похоже на большой костяной шлем, ощетинившийся длинными шипами, под которым висели сегментарные щупальца, беспокойно и спазматически подрагивающие. Август развернулся и пошел медленным шагом. Словно во сне.

Он не помнил, как вернулся в город. Ноги привели его прямо к «Двойной Рыбе», где Пабло в компании четырех товарищей шумно издевался над Одноруким, а тот через четыре стола по-прежнему мрачно пил со своими громилами. Все были уже очень пьяны, но еще не вцепились друг другу в глотку.

Август подошел к горбуну и сказал:

– Они не врут. Там что-то есть.

– А вот и ты! Что за хрень ты несешь?!

– Я говорю, что в Герине действительно что-то есть!

– Да и хрен с ним. Выпей с нами. Мы сейчас вместе сделаем Однорукого.

– Не хочу. Мне нужно выяснить, видел ли я то же, что и они.

– Да сядь, твою мать!

– Нет!

– Луис, усади этого дурилу! – рявкнул Пабло.

Человек, сидевший по левую руку от горбуна, сорвался со скамьи, прыгнул на Августа и почти в тот же миг согнулся пополам и осел. Август с изумлением обнаружил, что держит в руке окровавленный нож. Он понятия не имел, когда его вытащил. Все умолкли.

Август застыл на месте. Какие-то люди бросились на него с кулаками, повалили и заковали в наручники, но он даже не пытался защищаться, потому что до конца не мог поверить, что все это происходит на самом деле. Только лежа на окровавленном глиняном полу, он заметил, что человек, которого он пырнул ножом, одет в форму жандарма.

На следующее утро жандарм был похоронен со всеми почестями, и судья приговорил Августа к смертной казни через повешение. Он милостиво приказал привести в исполнение приговор девятого мая, на следующий день после Вознесения Господня.

Послезавтра.

* * *

Август долго смотрел на спокойное море и чистое голубое небо. Потом, когда стемнело, он наблюдал за сверкающими звездами. Ему казалось, что он чувствует на лице их прохладное сияние. Охранник дал ему буханку черствого хлеба и кувшин холодной воды. На вкус они были совсем не такие, как прежде. Наконец Август зарылся в солому и погрузился в сон.

Его разбудило жаркое солнечное утро. Через мгновение громыхнуло, как из пушек. Август удивился. Празднование Вознесения Господня никогда не начиналось с залпа. Он неуверенно подошел к окну, и тут мощный толчок опрокинул его на спину. Горячий порыв вмял его в каменный пол и придушил парами серы.

Он потерял сознание.

Август пришел в себя ближе к вечеру. Он был помят. Пол камеры покрывал слой серого пепла. В воздухе висела тишина, от которой скрипело в ушах.

Внезапно Август почувствовал тихое движение воздуха. Что-то непонятное промелькнуло у него в голове. Ему показалось, будто оно прошло сквозь его тело. На гладкой поверхности серого пепла отпечатались странные продолговатые следы. Они вели к морю. Август выглянул в окошко.

Солнце стояло низко, почти касаясь горизонта, а над ним, вверху, кружило такое же существо, как в Герине, – морской еж и осьминог. Мощный шлем, ощетинившийся длинными узловатыми шипами и сегментарными щупальцами. Все серо-желтое, как старая высохшая кость. Существо четко вырисовывалось на фоне голубого неба, покрытого мелкими клубящимися облаками, но не отражалось в спокойном море. Но оно оставляло позади себя кильватер вспененного воздуха.

Вскоре к нему присоединилось второе существо, а затем еще три. Трудно было сказать, отличаются ли они чем-то друг от друга. Когда они образовали широкий круг, стены камеры загорелись внутренним огнем. Холодным, бледно-зеленым, завораживающим. Это мерцание позволило Августу заглянуть в сложное строение стен и вглубь люминесцентных слоев вращающейся плазмы, сменившей море, но его внимание привлекло нечто другое. В том месте, вокруг которого кружили причудливые существа, точно по оси их вращения, потускнел пустой воздух и начала нарастать графитовая материя. Маленький узелок разросся, набух, принял форму большого металлического яйца, а затем с грохотом свалился в море. Должно быть, яйцо было очень тяжелым. Август видел, как оно катится по дну, подгоняемое вихрями густой плазмы. Когда же яйцо удалилось, бледно-зеленое сияние тут же погасло. Вода и камни вернули прежний облик, а летающие существа бесследно исчезли.

* * *

Четыре дня спустя в Сен-Пьер прибыли спасательные бригады и начали обыскивать сгоревший город. Они думали, что никто не выжил, но одна из групп, прочесывающих побережье, услышала слабый крик. Они начали копать, и оказалось, что в тюрьме, которая входила в состав старых неоднократно перестраиваемых укреплений, уцелел один человек. Он был обезвожен, но жив. Его звали Август Кипарис.

– Что здесь произошло? – прохрипел он, когда его вытащили из камеры смертников и он увидел руины города.

– Вулкан убил Сен-Пьер и его жителей. Он забрал тридцать тысяч душ. Всех, кроме тебя. За что тебя посадили в тюрьму?

Август рассказал им свою историю, хотя благоразумно не упомянул о летающих существах. Считалось, что его спасение – чудо, и ему была дарована жизнь, но он не мог наслаждаться обретенной свободой.

В течение многих лет он странствовал по Америке вместе со знаменитым цирком Barnum & Bailey, в котором выступал в роли диковинного существа – единственного жителя Сен-Пьера, который, по Божьей воле, пережил гибель города, несмотря на то, что люди обрекли его на смерть.

Он умер в возрасте шестидесяти восьми лет от тяжелой пневмонии и до конца верил, что рано или поздно эти странные колючие твари придут по его душу.

Он очень хотел этого.

Ежедневно Кипарис воскрешал в памяти образ графитового яйца и молился, чтобы ему позволили присоединиться к жителям Сен-Пьер, заключенных в металлический саркофаг, который в глубинной темноте катится по твердому дну мира.

Мокудад

Я мало что помню из своей прежней жизни, потому что не хочу вспоминать. Я предпочитаю, чтобы все, что случилось со мной до того, как я попал в Мокудад, оставалось туманным, фрагментарным, неполным. Я предпочитаю, чтобы все это прошлое дрейфовало медленным вихрем случайных образов и смутных ощущений и плавно перемешивалось где-то на дне глубокого калейдоскопа разума. Я знаю, что приложив толику усилий, я сумел бы эти разрозненные элементы вновь сложить в четкое, узнаваемое целое, смог бы восстановить целостную картину своего прошлого, но для этого необходимо желание читать хранящиеся в прошлом смыслы. Нужен повод вспомнить хотя бы