Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

Марцелла и Сципиона, чтобы те зачитали полученные прошлым вечером письма. Остальные письма он отдал писцам, которые раздали их тем, чьи имена значились сверху. Первым встал Красс. Он рассказал о таинственных предупреждениях, о том, как он немедленно направился вместе с остальными к Цицерону. Затем зачитал свое письмо твердым, ясным голосом: «Время разговоров прошло. Наступило время действий. Замысел Катилины созрел. Он предупреждает тебя, что в Риме прольются реки крови. Тайно уезжай из города… Когда можно будет вернуться, с тобой свяжутся».

Вы можете себе представить воздействие этих слов, торжественно произнесенных Крассом, а затем, с ощутимой тревогой, Сципионом и Марцеллом? Потрясение оказалось еще более сильным потому, что все знали: Красс дважды поддерживал Катилину на консульских выборах. В зале поднялся шум, и кто-то громко закричал: «Где он?» Крик подхватили, поднялась суматоха. Цицерон быстро прошептал что-то на ухо Катулу. Старый патриций встал:

— В связи с ужасными новостями, которые мы только что получили, и в соответствии с древними законами я предлагаю передать консулам всю полноту власти для защиты отечества, как предусмотрено законом о чрезвычайном положении. Это включает среди прочего право управлять войсками и вести военные действия, использовать неограниченную силу в отношении врагов и жителей восставших городов, а также быть верховным военачальником и гражданским правителем как внутри республики, так и за рубежами нашей страны.

— Квинт Литаций Катул предложил ввести чрезвычайное положение, — провозгласил Гибрида. — Кто-то против?

Все головы повернулись в сторону Цезаря, еще и потому, что законность чрезвычайного положения была одним из основных вопросов, когда выдвигались обвинения против Рабирия. Однако Цезарь, впервые на моей памяти, был совершенно потрясен происходящим. Он нарочито не обменялся ни одним словом с Крассом и даже не смотрел в его сторону, что было очень странно: обычно они держались вместе. Я решил, что Цезаря поразило неожиданное предательство Красса. Он не двигался и молча смотрел перед собой, напоминая свои бюсты с пустыми мраморными глазами, которые теперь можно увидеть в любом публичном здании республики.

— Если все за, — сказал Гибрида, — предложение принимается, и я передаю слово Марку Туллию Цицерону.

Только теперь хозяин встал под одобрительный шум тех сенаторов, которые еще две недели назад издевались над ним за склонность бить тревогу.

— Граждане, — сказал он. — Прежде всего, я хочу поблагодарить Антония Гибриду за то, с какой уверенностью он провел сегодняшнее непростое заседание. — (Послышались слова одобрения, и Гибрида расплылся в улыбке.) — Со своей стороны, пользуясь защитой своих друзей и союзников, я останусь в Риме и продолжу свою борьбу с опасным безумцем Катилиной. Так как никто не может сказать, сколько времени будет существовать эта угроза, я прошу вас освободить меня от управления моей провинцией, в соответствии с обещанием, которое я дал в начале своего консульства и обязан выполнить в этот тяжелый для республики час.

Самопожертвование Цицерона, совершенное ради отечества, было встречено рукоплесканиями. Гибрида мгновенно достал священную урну и положил в нее один меченый жетон, который обозначал Ближнюю Галлию, и семь пустых (позже я узнал, что все жребии были пустыми). Затем вперед вышли восемь преторов. Первым жребий тянул Лентул Сура, который — Цицерон хорошо знал это — был одним из главных участников заговора Катилины. Сура состоял в родстве почти со всеми членами сената и даже самим Гибридой: он был женат на вдове брата Гибриды и растил, как своего собственного, их сына Марка Антония, а дочь Гибриды, Антония, была обручена с этим самым Марком Антонием. Поэтому я внимательно наблюдал за Гибридой, желая понять, сможет ли он выполнить то, что обещал Цезарю. Но у государственных мужей свои понятия о верности, совсем не похожие на представления простых людей. Сура глубоко засунул руку в урну и достал жребий, который передал Гибриде. Тот объявил, что он пуст, и показал его всей палате. Сура пожал плечами и отошел. В любом случае, ближайшей его целью была не провинция, а сам Рим.

Следующим был Помптин, за ним Флакк — пусто. Четвертым стал Целер. Гибрида взял у него жетон, повернулся в сторону, якобы к свету, — и, видимо, именно тогда заменил жетон. Он высоко поднял его, и все увидели нарисованный крест.

— Ближняя Галлия достается Целеру, — объявил Гибрида. — И да помогут ему боги!

Раздались рукоплескания, и Цицерон мгновенно вскочил на ноги:

— Предлагаю вручить Квинту Цецилию Метеллу Целеру военный империй и дать ему право набрать войско для защиты своей провинции.

— Кто-нибудь против? — спросил Гибрида.

На секунду я подумал, что сейчас встанет Красс. Казалось, он уже приготовился сделать это, но потом передумал и остался сидеть.

— Принято единогласно.

После закрытия заседания Цицерон и Гибрида провели военный совет со всеми преторами, чтобы подготовить сенатские эдикты, необходимые для защиты города. Начальнику гарнизона в Пренесте немедленно направили приказ усилить охрану города. Кроме того, приняли давнишнее предложение префекта города Реате: послать в Рим одну центурию. Городские ворота решили закрывать на час раньше обычного. В полночь будет наступать запретный час, и на улицы станут выходить патрули. Древний запрет на ношение оружия в пределах городских стен отменят в отношении солдат, верных сенату. Повозки будут выборочно обыскивать. На Палатинский холм запретят подниматься после захода солнца. Все гладиаторские школы в городе и его окрестностях закроют, а гладиаторов пошлют в отдаленные города и колонии. Для любого, будь то свободный человек или раб, кто сообщит что-нибудь о возможных предателях, устанавливаются большие награды, до ста тысяч сестерциев. Целер выедет с рассветом и займется созданием свежих боевых отрядов. Наконец, было решено обратиться к нескольким надежным людям, чтобы те выдвинули против Катилины обвинение в совершении государственного преступления, и пообещать им безопасность.

Во время этого совета Лентул Сура вел себя спокойно; рядом с ним расположился его вольноотпущенник Публий Умбрен, записывавший все, что говорилось. Позже Цицерон горько пожаловался мне на нелепость положения: двое из числа главных заговорщиков присутствовали на заседании самого закрытого совета республики и докладывали обо всем, что там говорилось, своим соратникам-бунтовщикам! Но что он мог поделать? Все та же старая история — у него не хватало улик.

Телохранители Цицерона хотели увести его домой до того, как на город спустятся сумерки, поэтому после окончания совета мы осторожно вышли из здания, торопливо пересекли форум, пошли вниз по Эсквилинскому холму и далее через Субуру. Через час Цицерон уже сидел в комнате для занятий, сочиняя письма руководителям провинций, чтобы сообщить им о решениях сената, когда опять залаяла собака. Слуга доложил, что прибыл Метелл Целер, который ждет в атриуме.

Было видно, что Целер взволнован. Он