Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

закрепить успех. — Речь идет о суде над Муреной. Если он его проиграет, мы лишимся консула в тяжелейшие для республики времена. Ты согласишься защищать Мурену вместе со мной и Гортензием?

Конечно, это было последним, чего хотел бы Красс, но он сохранил хорошую мину при плохой игре.

— Для меня это будет честью, консул.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Не могу даже передать, как я рад, что все недоразумения между нами решены, — сказал хозяин.

— Я с тобой полностью согласен, дорогой Цицерон. Эта ночь была удачной для нас, но еще удачнее она оказалась для Рима.

Под взаимные обещания дружбы, доверия и уважения Цицерон выпроводил Красса и его спутников за дверь, поклонился ему и пожелал хорошо выспаться. Они решили переговорить утром.

— Как же все-таки ужасно лжет этот ублюдок! — воскликнул хозяин, как только дверь за гостями закрылась.

— Ты не веришь ему?

— Чему? Тому, что Аррий случайно оказался в Этрурии и там случайно разговорился с людьми, которые собираются поднять восстание? И что эти люди случайно, ни с того ни с сего, предложили ему вступить в их ряды? Нет, не верю. А ты?

— Письма какие-то странные. Не мог он сам их написать?

— А зачем ему это надо?

— Думаю, для того, чтобы иметь основание появиться у тебя в середине ночи и разыграть перед тобой роль добропорядочного гражданина. Это очень хорошая возможность порвать с Катилиной. — Неожиданно мне показалось, что я раскрыл весь замысел. — Вот в чем дело! Красс послал Аррия посмотреть, что происходит в Этрурии, а когда тот вернулся и все рассказал, он просто испугался. Понял, что Катилина непременно проиграет, и решил прилюдно отмежеваться от него.

Цицерон одобрительно кивнул:

— Что ж, это умно! — Сложив руки за спиной, он отправился по коридору в атриум, размышляя на ходу. Вдруг остановился. — Любопытно…

— Что?

— Давай взглянем на все это с другой стороны. Представим, что замысел Катилины удался. Оборванцы Манлия захватывают Пренесте и движутся на Рим, находя сторонников в каждом городе на своем пути. В столице царит испуг, начинаются паника и резня. Сенат захвачен. Я убит. Катилина берет власть в республике. И ведь все это вполне возможно: мы знаем, что у нас мало сил, тогда как внутри городских стен есть множество сторонников Катилины. Что случится потом?

— Не знаю. Это будет настоящий ужас.

— Я могу сказать совершенно точно, что случится. Оставшимся в живых магистратам не останется ничего другого, как пригласить в Рим единственного человека, который может спасти Рим, — Помпея Великого с его восточными легионами. Обладая военным дарованием и сорока тысячами закаленных в боях ветеранов, Помпей мгновенно разберется с Катилиной, а когда он это сделает, ничто не помешает ему стать повелителем всего мира. А кого Красс боится и ненавидит больше всех на свете?

— Помпея?

— Помпея. Вот именно. Все еще более запутано, чем я предполагал вначале. Красс пришел ко мне сегодня ночью, чтобы предать своего союзника, не из-за боязни проигрыша Катилины, а из-за боязни его выигрыша.

Утром, с первыми лучами солнца, мы вышли из дома в сопровождении четырех всадников, включая братьев Секстов. Они теперь редко оставляли Цицерона одного. Консул натянул капюшон плаща на голову, а я нес футляр со свитками. Он шел с такой скоростью, что я едва поспевал за ним. На мой вопрос, куда мы так спешим, Цицерон ответил:

— Нам надо найти военачальника для нашего войска.

Странно, но за прошедшую ночь Цицерон полностью освободился от душевного расстройства и отчаяния. Перед лицом этой громадной опасности он выглядел не счастливым — сказать так было бы глупо, — но возродившимся. Консул почти бегом поднялся по лестнице, ведущей на Палатинский холм, и я наконец понял, что мы направляемся к жилищу Метелла Целера. Мы прошли мимо портика дома Катула и вошли во двор соседнего здания, которое стояло пустым, с закрытыми окнами и дверями. Цицерон не хотел, чтобы его видели, и сказал, что останется в этом дворе, а я пойду к Целеру и сообщу авгуру, что консул желает встретиться с ним в полнейшей тайне. Я сделал, как было приказано, и слуга Целера сообщил мне, что его хозяин примет консула, когда приведет себя в порядок после сна. Вернувшись за Цицероном, я застал его беседующим со сторожем пустого дома.

— Этот дом принадлежит Крассу, — сказал он, когда мы уходили. — Можешь себе представить? Он стоит целое состояние, но Лысая Голова предпочитает держать его пустым, ожидая, что на будущий год цена вырастет. Неудивительно, что он не хочет гражданской войны, — тогда будет не до покупки домов.

Слуга провел Цицерона по проходу между двумя домами, через заднюю калитку и прямо в дом Целера на хозяйскую половину. Там уже находилась Клавдия, жена Целера, одетая в шелковый халат, накинутый на ночную рубашку. Когда она приветствовала Цицерона, от нее все еще исходил мускусный аромат спальни.

— Когда я узнала, что ты придешь к нам в дом тайно, через заднюю калитку, я подумала, что ты хочешь увидеть меня, — сказала она с упреком, рассматривая его сонными глазами, — а сейчас поняла, что тебе нужен мой муж. Какая тоска!

— Я думаю, что жизнь вообще тоскливая штука, чего нельзя сказать о смерти, которая уравнивает всех нас, превращая даже самых выдающихся в горсточку праха.

То, что Цицерон нашел в себе силы для заигрывания, показывало, что он уже полностью оправился от своей хандры. Хозяин наклонился, чтобы поцеловать Клавдии руку, и это длилось несколько дольше, чем того требовали правила приличия. Что за сцена: великий оратор, известный своими строгими нравами, склоняется над рукой самой известной распутницы Рима! Мне вдруг пришла в голову странная, дикая мысль: если в один прекрасный день Цицерон вдруг уйдет от Теренции, то именно к этой женщине, — и я с облегчением вздохнул, когда в комнате появился шумный Целер, ведший себя, как солдат на плацу. Вся непринужденность сразу исчезла.

— Консул! Доброе утро! Что я могу для тебя сделать?

— Ты можешь возглавить войско и спасти республику.

— Войско? Что ж, неплохо! — Тут он заметил, что Цицерон не шутит. — О чем ты говоришь?

— Опасность, о которой я так долго говорил, наконец пришла. Тирон, покажи претору письмо для Красса.

Я так и сделал. Лицо Целера окаменело, когда он дочитал письмо до конца.

— Это прислали Крассу?

— Так говорит он сам. Остальные письма тоже принесли к нему домой — видимо, для того, чтобы он отнес их кому надо.

Цицерон сделал мне знак, и я передал Целеру остальные письма. Тот прочитал несколько и сравнил с первым. Когда он