Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

даже забыл бы спесь и унизительное молчание упрямого русского монарха. О, это молчание! После переговоров Лористона с Кутузовым, кажется, прошла вечность, и, вне всякого сомнения, царя Александра уже известили о результатах встречи. Но он по-прежнему молчит. Что это – выражение презрения? Зависть к победителю? Или ненависть побежденного?

Мир, заключенный в Москве, сделал бы Наполеона победителем. И Александр это понимал. Он очень умен, этот русский царь. Именно поэтому ждать мира бесполезно. Тогда что же делать – не уходить же из Москвы! Пожалуй, что так. Только это уже будет больше напоминать нечто другое – бегство! Завоевать для того, чтобы убежать… Не есть ли это самая большая из его глупостей?..

В последние дни Наполеону не спалось. Впрочем, здесь, в Кремле, он почти и не спал. Победа не принесла ожидаемой радости. Его ночи превратились в тревожные раздумья и бесполезные блуждания по гулким кремлевским залам. Из этой богатой мышеловки пора убегать, и как можно скорее…

– Что вы обо всем этом думаете, Дарю? – спросил как-то Наполеон своего генерал-интенданта, тревожно всматриваясь в окно, за которым вновь бушевал пожар.

– Русские ведут себя возмутительно… – начал было тот, но Наполеон его оборвал:

– Прекратите, не нужно… Скажите лучше, как в данной ситуации, когда русские творят что хотят, нам следует поступить?

– Предлагаю, Ваше Величество, зимовать здесь, в Москве. Город превратим в укрепленный лагерь. Весной, когда подойдут подкрепления, мы возобновим военные действия. Кутузову ничего не останется, как принять наши условия. На сей раз мы окончательно разобьем его!

– Вашими бы устами, как говорят русские, да мед пить, – вздохнул Бонапарт. – Эти варвары не дадут нам покоя. Зарывшись в русских снегах, мы отсюда не выберемся. Страшно подумать, что за время моего отсутствия станет с Европой, которая понимает только силу… Европа – она ведь как дитя, без няньки слаба и непредсказуема. Так что… Так что я победил, и теперь следует возвращаться…

Возвращаться пришлось. Причем намного быстрее, чем рассчитывал Бонапарт.

Толчком к принятию данного решения послужили события, разыгравшиеся 6 (18) октября. В тот день, производя во дворе Кремля смотр одной из дивизий корпуса маршала Нея, Наполеон неожиданно услышал пушечный грохот. Прискакавший адъютант Мюрата Беранже доложил:

– Ваше Величество, Кутузов вышел из Тарутина!..

– Объясни…

– Русские напали на части маршала Мюрата и…

– Ну же, черт тебя дери!..

– Они напали на Мюрата и… разгромили его.

* * *

Все последние дни русский император Александр I пребывал в крайней степени недовольства. И причиной моральной ипохондрии монарха был не кто иной, как человек, в руках которого сейчас находилось спасение не только русской армии, но и всей России: фельдмаршал Кутузов. По мнению Александра, главнокомандующий много о себе возомнил; мало того, создавалось впечатление, что возглавивший, по сути, все вооруженные силы Империи, Кутузов царя практически игнорировал.

О сдаче Москвы император узнал едва ли не последним, из письма графа Ростопчина[197], известившего Александра о страшной трагедии. Когда царь читал строки этого письма, в столице Российской империи чуть ли не каждый дворовый мальчишка знал о «страшной тайне». И это при том, что курьер от самого Кутузова явится в Зимний дворец через три дня после известия Ростопчина.

Фельдмаршал писал скупо, кратко, обтекаемо. Как будто речь шла не о кровавом сражении с неисчислимыми людскими потерями и не о сдаче Москвы, а о чем-то вполне будничном. Кто знает, может, и вовсе не написал бы, не отправь царь в ставку верного курьера, князя Волконского, за разъяснениями, в частности «о причинах к столь несчастной решимости».

Однако оставлением Москвы выкрутасы Кутузова не ограничились: отправив в Петербург депешу о сдаче города, фельдмаршал вновь пропал на две недели! Ни писем, ни срочных курьеров, ни просьб, ни отчетов… Пришлось, едва сдерживая гнев, отправить к Михайле Илларионовичу письмо с просьбой писать через каждые двое суток.

Пока суд да дело, к императору Александру прибыл специальный посланец от Кутузова – некий полковник Мишо. Уроженец Сардинии, после завоевания французами Сардинского королевства Мишо, поступив на русскую службу, сумел сделать неплохую карьеру в качестве штабного офицера. Он рассказал императору подробности оставления Москвы, о положении дел в русской армии и о Тарутинской ставке Кутузова.

– Неужели мы проиграли битву? – с волнением в голосе спросил посланника император. – Мою древнюю столицу сдали без сражения?

– Ваше Величество, следует признать, окрестности Москвы не представляют никакой позиции, чтобы можно было рискнуть дать сражение с превосходящими силами противника, – ответил полковник Мишо. – Фельдмаршал Кутузов счел лучшим сохранить для вашего величества армию, потеря которой имела бы самые ужасные последствия…

– Неприятель уже вошел в город?

– Да, Государь… Город теперь превращен в пепел. Я оставил Москву в пламени…

В конце разговора Мишо сказал:

– Государь, а теперь хотел бы сказать вам главное. Вся армия, от ее главнокомандующего до последнего солдата, боится только одного: чтобы Ваше Величество по доброте сердца не дали себя убедить, что с Буонапартием нужно заключить мир. Солдаты горят желанием сражаться и готовы пожертвовать своими жизнями, чтобы доказать беспримерной храбростью, как они Вам преданы!..

– Ах, полковник, ваши слова облегчают мне душу! Возвращайтесь к армии, скажите моим храбрецам, что, даже если у меня не будет ни одного солдата, я сам стану против французов во главе моего народа… Надеюсь, провидение нас всего лишь испытывает, и оно нас не покинет…

Из письма великой княгини Екатерины Павловны к брату, императору Александру:

«Москва взята… Есть вещи необъяснимые. Не забывайте вашего решения: никакого мира, – и вы еще имеете надежду вернуть свою честь… Мой дорогой друг, никакого мира, и если бы вы даже очутились в Казани, никакого мира».

Из ответного письма Александра I: «Удостоверьтесь, что мое решение бороться более непоколебимо, чем когда-либо. Я скорее предпочту перестать быть тем, чем я являюсь, но не вступать в сделку с чудовищем, которое составляет несчастие всего света… Я возлагаю мою надежду на бога, на восхитительный характер нашей нации и на мое постоянство в решимости не подчиняться ярму».

Приезд полковника Мишо принес императору Александру облегчение. Сомнения, не дававшие все эти дни покоя, улеглись. Пойдет ли Наполеон на Санкт-Петербург или решится на очередное сражение – все это теперь уже не имело никакого значения: о мире с французами отныне не могло быть и речи. С захватчиками и разорителями не разговаривают. Их разбивают!..

* * *

Самое главное из всех достоинств военачальника – уметь загнать противника в тупик. В противном случае, если его не загонишь ты – он загонит тебя. Этому своему правилу Наполеон был верен всегда.