Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

закинув руки за спину, медленно подошел к окну. Первое, что бросилось полководцу в глаза, когда он коснулся лбом оконной рамы, паутина по ту сторону стекла, вдоль которой деловито сновал большой черный паук. Вот так и здесь, мелькнуло в голове, в кого ни ткни, плетет интриги…

– Я понял вас, генерал, – повернулся он к Беннигсену. – Раз вы не согласны с вашим главнокомандующим, значит, я не достоин доверия.

– Это не так, Ваше высокопревосходительство, – побледнел начальник штаба. – Я только хотел сказать, что мы не можем бездействовать. Не имеем на это права!..

– Вот и действуйте! А я слагаю с себя данные мне Государем полномочия главнокомандующего и предоставляю вам, генерал Беннигсен, распоряжаться и отдавать вместо меня приказы. Ну же, смелее, забирайте мой штаб, офицеров, армию… Командуйте! Вы же сами хотели этого. Мне же ничего не остается, как при новом главнокомандующем стать простым добровольцем… Поздравляю вас, генерал! Начинайте подыскивать удобную позицию для предстоящего сражения…

Кутузова не зря называли старой лисицей: он знал, что делал. Здесь, под Красной Пахрой, удобной позиции не было.

Генерал Ермолов: «Авангард наш, перейдя к селению Красная Пахра, так оплошно расположил передовые свои посты, что генерал Милорадович едва не был взят в квартире со всеми бывшими у него генералами. Два эскадрона прусской кавалерии без всякого затруднения подъехали к самому саду его дома; но, к счастью, конвой успел сесть на коней и прогнать ближайший эскадрон…»

Ничего удивительного, что Беннигсен, пробегав полдня с офицерами штаба в окрестностях Пахры, был вынужден признать, что дать здесь бой – себе на погибель. О чем и доложил Кутузову.

– Согласен с вами, генерал, – сказал, выслушав начальника штаба, главнокомандующий. – А теперь поостыньте-ка, голубчик. Господа офицеры, прошу подойти к столу, – обратился он к «свите» Беннигсена. – Раз все остается по-прежнему, следовательно, я вновь принимаю на себя командование армией. Итак, мы выдвигаемся к селу Тарутино; там будет наш лагерь. Частности потом. Если ни у кого нет вопросов, оповестите личный состав о ночной диспозиции…

* * *

22 сентября (4 октября) 1812 года армия Кутузова, дойдя до села Тарутино под Калугой, остановилась. Местечко оказалось удобным. Отсюда можно было контролировать все три дороги из Москвы на Калугу: по каждой из них в любой момент могла двинуться французская армия.

Уже на следующий день в русский лагерь прибыл парламентарий от Наполеона – маркиз де Лористон. Французы просили о перемирии; жаловались на «крестьян-варваров», расправлявшихся с их фуражирами; оправдывались, что Москву сожгли-де не они, а «злостные поджигатели» из местных…

Бонапарт приблизил шотландца Лористона не за его феноменальную память и изворотливость в политических интригах, а всего лишь потому, что тот был старым товарищем корсиканца еще по артиллерийской школе. Тем не менее маркиз де Лористон в окружении французского императора считался опытным и успешным дипломатом. Однако при общении с Кутузовым ушлый маркиз был неприятно удивлен: русский фельдмаршал оказался крепким орешком. Лористона поразили тон разговора и поведение главнокомандующего. Складывалось впечатление, что это не его, Кутузова, а он поколошматил Наполеона на Бородинском поле, и потому ни о каком перемирии даже не желал слышать.

Проходя в кабинет Кутузова, Лористон успел заметить в прихожей английского представителя Роберта Вильсона, герцогов Вюртембергского и Ольденбургского. Это были заклятые враги Наполеона – все те, кто намеревался бороться с «узурпатором» до победного конца.

Все это сильно настораживало. Несмотря на взятие Москвы, русские по-прежнему были настроены решительно. Но Лористона больше беспокоило другое: возможно, развязка войны только начинается. И вряд ли обстоятельства будут на стороне французов…

– Нельзя в три месяца сделать образованной целую нацию, – будто в насмешку отвечал на упреки француза Кутузов. – Говоря по правде, русский народ отплачивает французам той же монетой, коей следовало бы платить татарским ордам Чингисхана. На Руси не любят завоевателей…

– Ваша светлость, Его Величество император Наполеон предлагает заключить перемирие на основе какого-либо соглашения между нами… – потупил взор Лористон.

– Понимаю, – насмешливо ответил Кутузов. – И я бы на месте Его Величества сделал то же самое. Однако в данном вопросе имеет место одно непреодолимое препятствие: я не имею на это никаких полномочий. Это зависит от воли моего Государя. Что же касается сожжения Москвы – да, возможно, это сделали русские патриоты. И понять их можно, ибо они ценят и любят свой город не менее всякого другого в Российской империи…

Чем дольше говорил Кутузов, тем невыносимее для французского посланника была его речь.

– Если вы считаете, будто дела наши в отчаянном положении, то это далеко не так, – пошел в атаку маркиз. – Ваша армия не сильнее нашей. Возможно, у вас лучше обстоят дела с продовольствием, но с точки зрения военной силы мы постоянно получаем подкрепления. Армия наша сильна! Подозреваю, вы наслышаны о дурных для нас известиях из Испании?..

– Вы угадали, нам известно о положении французской армии в Испании от наших английских союзников.

– Да-да, я понимаю вас, Ваша светлость. – улыбнулся Лористон. – Сэру Роберту Вильсону присуще сгущать краски, тем более что у него есть свои основания преувеличивать… Глупости маршала Мармона, приведшие к тому, что Мадрид временно занят англичанами, скоро будут исправлены. Но меня волнует другое: неужели вы не усматриваете никакой разницы между нами и ордами Чингисхана?

– Никакой! – спокойно ответил Кутузов. – Так и передайте своему императору: французская армия здесь, в России, для нас все равно что татарские орды! Я подверг бы себя проклятию потомства, если б сочли, что я подал повод к какому бы то ни было перемирию…

Маркиз Жак Александр Бернар Ло де Лористон уезжал от Кутузова в самом ужасном расположении духа. Этот умудренный жизнью дипломат, участвуя во многих кампаниях Наполеона, повидал на своем веку немало. Бригадный генерал Лористон брал Венецию и Рагузу, был губернатором Венеции; в 1809 году именно он решил судьбу сражения при Ваграме.

Но здесь, в России, все было иначе. Даже победа в кровопролитнейшем сражении рассматривается как поражение! Обиднее всего было другое: еще никто и никогда не сравнивал его… с диким татарином.

* * *

Наполеон нервно покусывал губы. Император решительно ничего не понимал! Он одержал (почти разгромив противника!) победу над русскими в генеральном сражении, захватил их древнюю столицу, отогнал остатки вражеской армии к черту на кулички, запер русского императора замерзать в своем Петербурге… А с ним, Победителем, никто и разговаривать не желает… Что за неслыханная дерзость! И все из-за наглой безнравственности царя Александра, для которого жажда собственного тщеславия дороже всего остального – даже жизней своих подданных.

Заключи теперь Александр мир в Москве, Наполеон многое бы ему простил. И