Народная Русь - Аполлон Коринфский

Рукописные памятники русского народного чернокнижия, дошедшие до наших дней на страницах печатных трудов пытливых народоведов-собирателей, сохранили от забвения любопытный «Чародейный травник». Кроме прославленной каликами перехожими «всем травам матери», особенным вниманием русских чернокнижников, — если можно так наименовать наших ведунов-зелейщиков, — пользовались, судя по свидетельству названного сборника, следующие восемь трав: трава-колюка, Адамова голова, трава-прикрыш, сон-трава, кочедыжник, трава-тирлич, разрыв-трава и нечуй-ветер. Каждой из них приписываются только ей одной присущие качества. Так, первая обладает силою придавать необычайную меткость ружью. Если его окурить этой травою, — ни одной птице не улететь из-под выстрела, не заговорить после того ружье никакому чародею-кудеснику. Потому-то «колюка» и живет в великом почете у стрелков-охотников. Собирать эту траву советует «Травник» в Петровки (и не иначе, как — по вечерней росе), а хранить-беречь ее — в коровьих пузырях; не то потеряется добрая половина ее чародейной силы. «Адамова голова» — тоже зелье стрелков-ловцов; время сбора ее — Иванов день, окуривания снарядов охотничьих — Великий четверг. Беречь ее надо в укромном уголке, скрытно ото всех. Лучше всего действует она при охоте на диких уток. «Прикрыш», по вещему слову седой старины, пользителей против наговоров на свадьбы. Когда невесту приведут от венца в женихов дом, знахарь, приглашенный заботливыми большаками, забегает вперед и кладет эту траву под порог. Если же все обойдется честь-честью, по положению, — то жизнь молодухи будет идти в мужниной семье мирно-счастливо, а если на чью голову и обрушится злое лихо, так это — на тех, кто умышлял против счастья молодоженов. Собирают прикрыш-траву в осеннее время — с Успеньева дня до Покрова-зазимья, покрывающего землю снегом, а девичью красоту брачным венцом. Действие «сон-травы», как показывает и самое название ее, приурочивается к сновидениям. Она обладает силою предсказывать спящим как доброе, так и злое. Красные девушки кладут на Святки эту траву под изголовье. Счастье представляется во сне либо молодой девушкою, либо добрым молодчиком, беда — дряхлой старухою с горбом за спиною, с клюкой в руке, с развевающимися по ветру космами седых волос, точь-в-точь — бабой-ягою. Цветет сон-трава в тяжелом да веселом май-месяце — желтыми да голубыми-бирюзовыми цветочками; собирать ее положено не простыми руками, а с особыми причетами-наговорами. Узнают ее, опускаючи в холодную воду ключевую: вынут в полнолунье — зашевелится. «Кочедыжник» — то же, что и папоротник, цветущий только в одну ночь — под Ивана-Купалу. Не знающему особых «слов» человеку — не увидеть его цвета. Чудодейную силу приписывают в народе этому последнему, зовут-величают его «златоогненным цветом» («жар-цветом»), посвящают древнеязыческому Светлояру, окружают место его цветения целым сонмом нежити: лешими, ведьмами, оборотнями разными. Кому выпадет счастье сорвать да унести из лесной трущобы хоть одни цветик такой, — золото в карманы само посыплется, полезет в хату всякая удача. Да что-то не слышно о таких счастливцах. «Кто и сорвет жар-цвет, так из лесу не выйдет, — закружит его, заводит нечистая сила!» — говорят старые люди, придерживающиеся дедовских поверий. В «Чародейном травнике» приводится целый сказ об этой дивной траве. «В глухую ночь из куста широколистнаго папоротника показывается цветочная почка», — гласит он. — «она то движется вперед и взад, то заколышется как речная волна, то запрыгает как живая птичка». Это — старается оберечь свою дорогую траву лесная нежить от взора людского прозорливого. Что ни миг — то выше поднимается чудодейный цвет, расцветет — уголь-углем пылает-светится. В самую полночь лопается цветочная почка, лопнет — свет из себя такой разольет вокруг да около, что — ровно белый день загорится красной зарею. И в то же мгновение обрывает златогненный цвет нечистая сила. Старинное русское чернокнижие гласит, что, кто хочет добыть жар-цвет, тому нужно с вечера, сейчас же после зорьки, прийти в лесную чащу, найти заросшее кочедыжником-папоротником место, обвести круг, зачураться и ждать в нем — на самой средине — полуночи. Ни оглядываться, ни откликаться не должен он, хотя бы и слышались бок о бок знакомые голоса: обернется-оглянется невзначай, — тут ему и смертный час придет от наваждения лукавого, от козней силы нездешней, или же останется он жив, да дурак-дураком на всю жизнь будет, — навеки одурманит неосторожного пододонная нежить, собирающаяся в лесной глуши под Ивана-Купалу. Велик соблазн! Только одни чародеи и ухитряются овладеть цветком кочедыжника; дает он им силу-власть даже над нечистью-нежитью, отводящей глаза людям; взору их придает он способность видеть и под землей, и под водою; в руках с ним — могут они делаться невидимыми без шапки-невидимки; клады сокровенные открываются перед их словом властным, — стоит только подбросить им цветок кверху: если есть где клад, засверкает цвет звездою и упадет как раз на сокровища.

В Симбирске записана Д. Н. Садовниковым любопытная сказка про «Иванов цвет» (цвет папоротника). Один парень пошел его искать на Ивана на Купалу, — ведет свою речь эта сказка. — Скрал (он) где-то Евангелие, взял простыню и пришел в лес на поляну. Три круга очертил, разостлал простыню, прочел молитвы, и ровно в полночь расцвел папоротник, как звездочки, и стали эти цветки на простыню падать. Он поднял их и завязал в узел, а сам читает молитвы. Только — «откуда ни возьмись медведь, начальство, буря поднялась»… Парень все не выпускает, читает себе, знай. Потом видит: рассветало, и солнце взошло, он встал и пошел. Шел-шел, а узелок в руке держит. Вдруг слышит — позади кто-то едет; оглянулся, катит в красной рубахе, прямо на него; налетел, да как ударит со всего маху — он и выронил узелок. Смотрит — опять ночь, как была, и нет у него ничего… на этом сказка и кончается.

В ту же, Иванову, ночь предписывалось чернокнижием выходить на Лысую гору для сбора «тирлич-травы». Это — зелье оборотней, пуще глаза оберегаемое дотошными ведунами-знахарями. Существовавшее в старину поверье гласило, что, если соком тирлич-травы натереть подмышки, можно обернуться во всякого зверя. Ни одной ведьме, по словам старых людей, не обойтись без этого снадобья. «Разрыв-травы» никак не добудешь, если загодя перед тем не запасешься либо цветом кочедыжника, либо корнем Плакун-травы, выкопанным голыми руками. У кого есть разрыв-трава, — нипочем тому все замки-запоры: разрываются на мелкие кусочки от одного ее прикосновения и железо, и сталь, и золото, и серебро, и медь. По тюрьмам по острогам то и дело ведется речь об этой травe, неразгаданная сила которой может разбивать оковы-кандалы железные, без пилы пилить решетки чугунные. Приложить ее к замку — сам отомкнется. Кладоискатели обивают пороги у ведунов, прося добыть-дать им этой травки: разрывает-разрушает-де она те двери железные, за которыми хоронятся клады, спрятанные в старину разбойничьими атаманами. Трава «нечуй-ветер» — невиданное простыми добрыми людьми зелье. Растет она, по словам «Чародейного травника», в зимнюю пору, по озерным да речным берегам. Ночь-полночь под Новый Год — урочное время сбора этой травы. Нечисть-нежить, разгуливающая-бродящая об эту пору по свету белому, разбрасывает нечуй-ветер по своей дороге. Кому попадется она в руки — может останавливать ветры буйные, может и рыбу ловить без неводов. Да вся беда в том, что дается-то эта чудодейная трава одним слепцам. Они только и могут зачуять близость ее: наступят на нее, — как иголками начнет колоть глаза незрячие. Многое-множество других зелий-трав ведомо было знахарям. Не последнее место занимали среди них приворотные зелья — порошки да корни травяные. Чудодейные коренья до наших дней не вывелись из суеверного обихода народной Руси, непоколебимо верящей в их силу. Стародавние сказания упоминают про корень «обратим», дававшийся колдунами молодым молодушкам да девицам-красавицам — для приворота любовного. Этот корень надо класть на зеркало и пристально, не сводя глаз, смотреть на него, приговариваючи: «Как смотрю я раба (имярек), не насмотрюсь, так и раб божий (имярек) на меня бы да не насматривался!» Травы «кукоос» и «одоен» были наделены в сказаньях той же силою. Про первую в таковых словах говорит седая старина: «В ней корень надвое — один мужичок, а другая — женочка, мужичок беленек, а женочка смугла… Когда муж жены не любит, Дай ему женской испить в вине, и с этой травы любить станет!» Об одоен-траве говорится на иной лад: «Кто тебя не любит, то дай пить, — не может от тебя до смерти отстать; а когда пастух хочет стадо пасти, и чтобы у него скот не расходился — держать при себе, то не будет расходиться; похочешь зверей приучить, — дай есть, то скоро приучишь!» В исследовании Ф. И. Буслаева о народной поэзии приводится поверье о траве «симтарин», также являвшейся одним из приворотных зелий. Симтарин — четверолистник: «первый синь, другой червлен, третий желт, а четвертый багров»… Урочное время для соора и этой невиданной травы — все та же Иванова ночь, с ее сборищами-шабашами нечистой силы. «А под корнем той травы человек», — гласит предание, — «и трава та выросла у него из ребр». Далее следует указание, как быть и что делать с этою находкой: «Возьми человека того, разрежь ему перси, вынь сердце. Если кому дать сердце того человека, изгаснет по тебе… Если которая жена мужу неверна или муж жене — стерши мизинным перстом, дай пить…» В исследовании того же знаменитого ученого записаны такие слова о траве «полотая-нива»: «Надо кинуть золотую или серебряную деньгу, а чтоб железнаго у тебя ничего не было; а как будешь рвать ее, и ты пади на колено да читай молитвы, да, стоя на колене, хватать траву ту, обвертев ее в тафту, в червчатую, или белую, и беречь ту траву от мерзкаго часа…» Об этой траве существует поверье, гласящее, что она помогает на суде и в бою. Немалая слава шла про «девясил» (девятисил, дивосил) — траву, таившую в себе средство от болезней сердца, а потому в иных местностях прямо и прозывавшуюся «сердечною». Помогала она, по словам старых людей, и от ран. Но еще больше возвеличивала суеверная молва «излюдин-траву», растущую по старым росчистям. «Кто тое траву ест, и тот человек живущ, никая скорби не узрит телу и сердцу», — гласит о ней с обветшалых страниц памятников кудесничества вещее слово. «Кудрявый купырь» считался лучшим противоядием и даже мог предохранять от будущей отравы, если съесть этой травы натощак. Была в употреблении у знахарей-зелейщиков и трава «Петров-крест», которую брали в дорогу — в предохранение «от всякия напасти». Трава «осот» была в большом ходу у торговых людей. «Хочешь богато быть, носи на себе; где ни поедешь, и во всяких промыслах Бог поможет, а в людях честно вознесешися!» — замечали о ней старинные травоведы-корнезнаи. «Попутник» (подорожнику вывешивался пучками во дворе — для отгона всяких гадов. «Прострел-трава», «перенос-трава» и «укрой-трава» дополняли список ведомых колдунам травяных зелий. О второй из названных трав существовало такое поверье, что — если положить в рот вынутое из нее «сердечко» да пойти в воду, — «вода расступится, и пройдешь ты по морю — как посуху». Первая и третья считались наособицу добрыми травами: ими пользовали деревенские лечейки — «от порчи» (кликушества), насылаемой на человека лихими людьми, — то вынимающими его след, то подкидывающими ему на дорогу заговоренные-заклятые «на болесть» вещи. «Одолень-трава» считалась отгоняющей от путника всякое зло. Выезжая-выходя в путь-дорогу, отчитывались суеверные люди особым заговором, зашивая эту траву в ладанку и вешая ее на крест-тельник. «Еду я из поля в поле, в зеленые луга, в дальние места, по утренним и вечерним зорям; умываюсь медвяной росою, утираюсь солнцем, облекаюсь облаками, опоясываюсь чистыми звездами!» — начинается это заговорное слово. — «Еду я во чистом поле, а в чистом поле растет одолень-трава…» — продолжает оно свой вещий причет: «Одолень-трава! Не я тебя поливал, не я тебя породил, породила тебя Мать-Сыра-Земля, поливали тебя девки простоволосыя, бабы-самокрутки. Одолень-трава! Одолей ты злых людей: лихо бы на нас не думали, сквернаго не мыслили. Отгони ты чародея, ябедника. Одолень-трава! Одолей мне горы высокия, долы низкие, озеры синия, берега крутые, леса темные, пеньки и колоды. Иду я с тобою, одолень-трава, к окиян-морю, к реке Иордану, а в окиян-море, в реке Иордане, лежит бел-горюч камень алатырь. Как он крепко лежит предо мною, — так бы у злых людей язык не поворотился, руки не подымались, а лежать бы им крепко, как лежит бел-горюч камень алатырь! Спрячу я тебя, одолень-трава, у ретивого сердца, во всем пути и во всей дороженьке!».