Народная Русь - Аполлон Коринфский

В былые годы находились люди, которые считали возможным придавать — по желанию — травам ту или иную силу. Эта способность приписывалась колдунам-зелейщикам. Наговорное слово последних могло напускать через посредство совершенно безвредных трав даже моровые поветрия. Этому мнению придавалось столь важное значение, что с ним находили нужным считаться даже власти. Так, у Костомарова есть упоминание о том, что в 1632-м году, во время войны с Литвою, запрещено было ввозить в пределы Московского государства хмель. Причина запрещения коренилась в том, что лазутчики донесли, что «какая-то баба-ведунья наговаривает на хмель, чтобы тем хмелем, когда он будет ввезен в Московию, произвести моровое поветрие». Народное суеверие приписывало колдунам-ведунам силу напускать всякие болезни — по большей части наговором над травами и, в особенности, над их кореньями. В старину существовали на Руси особые знатоки травяных зелий и «лютаго коренья»; ходил у них по рукам, в списках, «Травник», оберегавшийся пуще глаза и завещавшийся отцом сыну, дедом — внуку, если тот выказывал любознательность и склонность к наследованию знаний завещателя. И, действительно, ходил такой травознай по лугам, как в насаженном собственными руками саду: всякой траве мог указать он свое место, знал свойство каждой былинки. «Целебна трава, если собирать ее знаючи!» — и теперь еще можно услышать в народе. А в старые годы смотрели на собирателей трав, как на постигших всю глубину премудрости, имевших общение с нездешней силою. Отношение к ним властей было неодинаково: то подвергались они беспричинному суровому преследованию, то были в великом почете. Во дни царя Иоанна IV-гo достаточно было подкинуть к кому-либо пучок неведомых трав, чтобы это служило против него уликою в злоумышлении, заслуживающем чуть ли не смертной казни. Одновременно с этим сам Грозный неоднократно призывал к себе заведомых колдунов-зелейщиков, желая изведать судьбы грядущего. В присяге царю Борису Феодоровичу Годунову встречается обещание: «В естве и в питье, и в платье, или в ином в чем (ему, государю) напасти не учиняти; людей своих с ведовством да и со всяким лихим кореньем не посылати». При царе Михаиле Феодоровиче никто не имел права собирать какие бы то ни было травы — под страхом заключения в темницу. Царь Алексей Михайлович в 1650-м году сам приказывал высылать крестьян в Купальскую ночь на поиски за «серебряным цветом, мятной травою, дягилом и другими целебными травами». Есть свидетельства о том, что Тишайший царь двадцать пять лет спустя, перед самою своей кончиною, отдавал наказ сибирским воеводам разыскивать тамошних знахарей-травоведов, пытать их о свойствах трав и высылать самые травы на Москву. Этот наказ был приведен в исполнение: нашелся знахарь, сообщивший через воеводу целый список известных ему трав. Так, из его сообщений узнали на Руси: о траве «елкий» — пользительной при грыже, о траве «колун» — помогавшей при трудных родах, о «земной свечке» — исцелявшей запоры, и о траве «пе-тушковы пальцы» — припарка, сделанная из нее, разгоняла желваки и всякие затвердения. «Знает он», — отписывал гораздо позднее один из чиновников начала нынешнего столетия, также допрашивавших сибирских знахарей, — «около Якутскаго масло, ростом кругло, что яблоко большое, ходит живо, а живет в глухих и глубоких озерах. Будет какой человек болен нутряною красною грыжею или лом в костях, или мокрота будет нутряная, и сидети в бани и после того банного сиденья сделать состав: часть того масла, большую часть нефти, часть скипидару, часть деревяннаго масла, да добыта полевых кузнечиков зеленых, что по травам скачут, да наловить коростеликов красных, что летают по полям, и те статьи положить в горячее вино, и дать стоять ден одиннадцать или тринадцать; и после того банного сиденья, велеть того больнаго человека тем составом тереть по всему телу, и велеть быть в теплой хоромине, пока тот состав войдет; и делать так не по одно время; и то масло едят и пьют от многих нутряных болезней». Немало других, подобных приведенному рецептов можно было бы записать со слов и современных нам знахарей.

Лечение травами, с незапамятных пор входившее во врачебный обиход всех народов, велось в крестьянской Руси всегда рука об руку с волхвованием, пережитки которого сохранились до наших дней во многом-множестве заговоров, нашептываний, причетов и заклинаний, принимаемых на веру всеми прибегающими к помощи знахарей — прямых (хотя и отдаленных) потомков древнерусских волхитов-зелейщиков.

По старинному простонародному сказанию, происхождение которого бесследно затерялось в неизведанных безднах прошлого, жил-был на свете первый знахарь. С малолетства прислушивался он к шелесту травы и говору листьев; был он наделен способностью слышать даже шепот Матери-Сырой-Земли, которая, по народному слову, «ради нас, своих детей, зелий всяких породила и злак всякой напоила». Выстроил он себе на лесной полянке келью, уединился от людей, всего себя отдав изученью целебных свойств растений. Целые дни бродил он по полям, лугам и лесам, внимая голосам матери-природы. Общение с нею сделало для него явными все ее тайны, и стал он всеведущим волшебником. Весть об его силе быстрее ветра буйного пролетела по всему светлорусскому простору. Начали съезжаться к его бедной хижине князи-бояре и богатые гости; шел к нему и нищий-убогий. Никому не было отказа, всех провожал он от себя с добрым советом, каждому давал помогу, пускаючи в дело только одни добрые травы, созданные на пользу страждущему люду. Дошла молва-слава о нем и до палат царских. Нередкими гостями стали у беседовавшего с природою знахаря и царские гонцы. Врачевал он всех и каждого, но не брал ни с кого никакой платы. Не дремал, однако, и диавол — враг рода человеческого, ходящего по праведным путям Божиим: взяла его зависть, стал он пускать по ветру злые слова, нашептывать черные желания, напевать лихие мысли доброму знахарю. «В твоих руках такое могущество, как ни у кого на свете!» — повел он к нему обольстительные речи. — «Стоит тебе захотеть, и все люди, со всем богатством, будут у тебя в полной власти!» Нет, не прельщают знахаря-отшельника ни богатство, ни власть, — по-прежнему трудится он на пользу человеческому люду, не внимая злым наветам. А диавол — стоит на своем: то он кустом цветущим обернется, приманит у себе пытливый взор доброго целителя, то змеей ползучею переползет ему дорогу (и опять — со своим нашептом), то вещим вороном закаркает над кровлею знахаревой хаты; бывало, что и красною девицей-раскрасавицею обертывался лихой ворог всего доброго. А все не находилось такого соблазна, чтобы совратить отшельника со стези добра! Годы шли за годами; седеть начал, стал стариться добрый знахарь. Подкралась к нему самому, общему целителю, и беспомощная дряхлость. А диавол по-прежнему нет-нет да и примется за свою работу: «Хочешь, я научу тебя, как воротить молодость? Только покорись мне — и ты узнаешь, как сделаться вечно молодым и не страшиться смерти!» Сделали свое злое дело слова-речи диавольские: не внимал им молодой-сильный отшельник, внял — согбенный старец. Продал он свою светлую-голубиную душу черному духу, низвергнутому Творцом с небес за алчную-ненасытную гордыню. Воротил ему диавол прежнюю молодость, научил — кроме добрых, насеянных Богом, трав — распознавать и злые, возросшие из семян, разбросанных по ветру рукою врага рода человеческого. Велик соблазн для однажды поддавшихся ему: стал знахарь плодить своим знанием не только добро, как в былые времена, а и зло, — не одну помогу оказывать людям, но и пагубу. Поселилась, свила гнездо в его сердце лихая корысть. Радовался диавол, победивший злом добро. А на небесах, «в пресветлом рае», плакал перед престолом Божиим ангел-хранитель соблазнившегося отшельника, прося-моля взять у знахаря жизнь, покуда чаша созданного им зла еще не успела перетянуть почти полную чашу добра содеянного. Не внимал светлому ангелу Господь во гневе Своем, но умолила Его Заступница рода человеческого — Пречистая Дева: послал Он ангела смерти по душу к совращенному праведнику. Проведал об этом диавол, перебежал дорогу посланцу Господнему, напустил по его пути туманы мглистые, — опоздал прибыть к знахарю ангел: переступил он порог жилища его, как раз когда перетянула чаша зла на весах небесного правосудия. Пахнуло дуновением смерти на грешника, купившего у диавола бессмертие; отошла жизнь от тела его, как ни заклинал он ее. И вот — на пути между раем небесным и бездонною преисподней — преградил ангелу смерти дорогу диавол, предъявивший свои права на душу знахаря. Отлетел от него ангел, и принял соблазнитель в свои черные объятия жертву лихих козней против светлой Истины. До сих пор клокочет в аду котел смолы кипучей, вплоть до наших дней кипит в этой насыщенной злыми травами смоле первый знахарь, продавший душу диаволу. Сдержал обещание отец лжи: не стареется кипящий в котле грешник, и нет ему покоя смерти, хотя нет его и среди живых. Только раз в году — на Светло-Христово-Воскресение, когда разрешаются узы ада, и двери райские отворяются, невидимкою пробирается он на белый свет. Вплоть до свята-Вознесеньева дня ходит он по лесам, по степям, посреди знакомых трав. Злые и добрые — узнают они его, приветствуют по-старому, шепчут ему каждая о своей силе. Горькой укоризною отзывается ему их вещий шепот. В это же время выходят на его стезю и многие другие, одаренные прозорливо-чутким слухом люди: прислушиваются к голосам трав. Не видят они первого знахаря, но сила его знаний передается по частям то одному, то другому из них: иной внимает злым, иной — добрым травам, — что кому дано. Так будет до последнего дня мира, — гласит стародавнее сказание. В этот «последний день» простятся-отпустятся прегрешения первому знахарю на Святой Руси, если только не перетянет чаша нового зла, содеянного всеми его последователями. — «Как обглядишься вокруг да около жизни, так и увидишь, что не бывать прощенным великому грешнику: столько всякаго зла расплодилось на свете!» — выводят свое заключение сказатели, но тут же не один из них оговаривается: «Всякое бывает! Нет границ милосердию Господню, неисповедимы судьбы правосудия Божия! Уготовано место в райских садах пресветлых и для грешников, искупивших первородный грех мукой геенскою!» На том и сказу про первого знахаря — конец. А от этого знахаря пошла по белому свету, прижилась в народной Руси вся их, знахарская, порода. От поколения поколению передаются вещие «слова». Знающие их пользуются и до сих пор немалой славою в суеверной посельщине-деревенщине, с великим трудом открещивающейся от знахарского лихого наваждения. До сих пор не может она — в своей простоте — зачураться от «порчи», напускаемой на беспомощную во многих случаях, мятущуюся в своей темноте душу жаждущего света пахаря. Оттого-то с невольным чувством страха и сторонится серый мужик-простота, ломая шапку, перед всяким ведуном-знахарем. «Есть из их братьи и добрые, да и злых не оберешься! Не распознать их нрава-обычая!» — думается ему, «Траву от травы отличишь, а в человечью душу не влезешь! Нет на ней никакой такой отметины: злая она или добрая!»