М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников - Максим Гиллельсон

ших стаканов гадкой теплой воды до десяти и более:

такова непременная метода здешних медиков. Около

полудня все расходятся: кто в ванны, кто домой, где

каждого ожидает стакан маренкового кофе и булка;

обед должен следовать скоро и состоять из тарелки

Wassersuppe и deux oeufs à la coque * со шпинатом.

В пять часов вечера опять все по своим местам — у ко­

лодцев с стаканами в руках. С семи до девяти часов

чопорно прохаживаются по бульвару под звук музыки

полковой;тем должен заключиться день для больных.

Но не всегда тем кончается, и как часто многие напро­

лет просиживают ночи за картами и прямо от столов

как тени побредут к водам; и потом они же бессовестно

толкуют о бесполезности здешнего лечения.

По праздникам бывают собрания в зале гостиницы,

и тутошние очень веселятся.

21 июня.Нынешняя почта насмешила меня; петер­

бургские знакомцы завидуют мне, проказники. Они там

слушают Олебуля и на огне 3 разъезжают по узорчатым

дачам, а я здесь, от нечего делать, карабкаюсь по горам.

Не дальше как вчера чуть было головы не сломил,

въезжая верхом на Машук; и для чего же? Чтобы взгля­

нуть на свое имя и возле 1839 г. поставить 1841. Вид

отсюда в ясную погоду очаровательный, единственный

в природе. У самой подошвы горы белеются Пятигорск

и Горячеводск; между ними узкой лентой вьется Подку-

мок; влево (в 40 в.) Георгиевск как на ладони; по сто­

ронам в разных расстояниях клумбами разбросаны

станицы и аулы; далее донебесные великаны, прости­

раясь амфитеатром, оканчиваются снежною цепью гор,

между которыми Эльбрус, как бы в серебряных волнах,

сливается с Казбеком.

На самой вершине Машука, на небольшой площадке,

возвышается столб; на нем множество имен, надписей,

стихов; тут же простодушная надпись Хозрев-Мирзы:

«Добрая слава, оставленная по себе человеком, лучше

золотых палат» и пр. Как нежно рассуждают эти звери,

а спросить бы у правоверных братий: не болят ли у них

пятки.

* каши на воде и двух яиц всмятку ( нем.и фр.) .

440

Лучшая, приятная для меня прогулка была за восем­

надцать верст в Железноводск; самое название говорит,

что там железные ключи; их много, но самый сильный

и употребительный № 8, который вместе с другими

бьет в диком лесу; между ними идет длинная, проруб­

ленная аллея. Здесь-то в знойный день — истинное на­

слаждение: чистый ароматический воздух, и ни луча сол­

нечного. Есть несколько источников и на открытом

месте, где выстроены казенные домики и вольные для

приезжающих. Виды здешние не отдалены и граничат

взор соседними горами; но зато сколько жизни и све­

жести в природе. Как нежна, усладительна для глаз эта

густая зелень, которою, как зеленым бархатом, покры­

ты горы.

На половине пути лежит немецкая колония, назы­

ваемая Шотландкой; она крестообразно пересечена

двумя улицами; на самой середине, под навесом, стоит

пушка и боевой ящик, так что если бы вздумалось за­

глянуть сюда черкесам, как то и было, то одной пушкой

по всем направлениям можно их засыпать картечью.

В колонии вы найдете дешевый и вкусный обед.

Армяне господствуют в Пятигорске; вся внутренняя

торговля в их руках: армянин и в лавках, и в гостинице,

и в мастерских. Но главное их занятие — серебряные

изделия с чернью, как-то: обделка седел, палок, тру­

бок, колец, наперстков и пр.; все это чрезвычайно

дорого и вовсе не изящно; но раскупается с большой

жадностью; каждый посетитель как бы обязан вы­

везти что-нибудь на память с надписью: «Кавказ,

такого-то года».

Есть несколько хороших лавок персидских с ковра­

ми и азиатскими материями.

Жизненные припасы дешевы до крайности; их по­

ставляют колонисты и мирные черкесы из соседних

аулов.

75 июля.Лермонтова уже нет, вчера оплакивали мы

смерть его. Грустно было видеть печальную церемонию,

еще грустней вспомнить: какой ничтожный случай от­

нял у друзей веселого друга, у нас — лучшего поэта. Вот

подробности несчастного происшествия.

«Язык наш — враг наш». Лермонтов был остер,

и остер иногда до едкости; насмешки, колкости, эпи­

граммы не щадили никого, ни даже самых близких ему;

увлеченный игрою слов или сатирическою мыслию, он

не рассуждал о последствиях: так было и теперь.

441

Пятнадцатого числа утро провел он в небольшом

дамском обществе (у Верзилиных) вместе с приятелем

своим и товарищем по гвардии Мартыновым,который

только что окончил службу в одном из линейных полков

и, уже получивши отставку, не оставлял ни костюма

черкесского, присвоенного линейцам, ни духа лихого

джигитаи тем казался действительно смешным. Лер­

монтов любил его, как доброго малого,но часто забав­

лялся его странностью; теперь же больше, нежели

когда. Дамам это нравилось, все смеялись, и никто

подозревать не мог таких ужасных последствий. Один

Мартынов молчал, казался равнодушным, но затаил

в душе тяжелую обиду.

«Оставь свои шутки — или я заставлю тебя мол­

ч а т ь » , — были слова его, когда они возвращались домой.

Готовность всегда и на все— был ответ Лермонтова,

и через час-два новые враги стояли уже на склоне Ма-

шука с пистолетами в руках 4.

Первый выстрел принадлежал Лермонтову, как

вызванному; но он опустил пистолет и сказал против­

нику: «Рука моя не поднимается, стреляй ты, если хо­

чешь...»

Ожесточение не понимает великодушия: курок взве­

ден — паф, и пал поэт бездыханен.

Секунданты не хотели или не сумели затушить

вражды (кн. Васильчиков и конногв. офицер Глебов);

но как бы то ни было, а Лермонтова уже нет, и новый

глубокий траур накинут на литературу русскую, если

не европейскую.

В продолжение двух дней теснились усердные по­

клонники в комнате, где стоял гроб.

Семнадцатого числа, на закате солнца, совершено

погребение. Офицеры несли прах любимого ими това­

рища до могилы, а слезы множества сопровождавших

выразили потерю общую, незаменимую.

Как недавно, увлеченные живою беседой, мы пере­

носились в студенческие годы; вспоминали прошедшее,

разгадывали будущее... Он высказывал мне свои на­