Огненный скит - Юрий Любопытнов

Он стоял в проходе напротив кондуктора и держался за поручень. Под лохматым отворотом рукава полушубка дрягалась капроновая сумка, в которой шуршало, когда Кеша задевал ею о сиденье.

— Небось гостинцы жене везёшь? — спросила кондуктор. Скоро заканчивалась смена, и настроение у неё было хорошее.

— От, тёща, — рассмеялся Кеша. — Всё, от, она знает! Везу! И гостинцы и, — он подмигнул молодухе, — ещё кое-что напополам с приятелем.

Он показал сумкой в сторону мужика в заячьей шапке, в валенках, с которых подтаивало на пол, с большим рюкзаком у ног. Народу в автобусе было мало, и тот сидел вольготно, посередине сиденья и всю дорогу молчал, изредка, когда Кеша особенно что-то «загибал», вскидывая глаза на веселящуюся парочку.

— Вот-вот, я и думаю — бутылка там у тебя, а никакой не гостинец.

— Нет, ты постой так с бухты-барахты меня хаять. — Кеша поднял руку, сняв её с поручня. — Я че-ло-век, — сказал он по слогам. — Поняла, тёща? Че-ло-век! Это ничего, что я выпил. Сегодня положено. Получка. Я сегодня, знаешь, сколько получил? Не знаешь! Во-о! — Он показал двумя руками, сколько заработал.

Кондуктор насмешливо покачала головой.

— Будешь хвалиться, ещё отымут.

— Не сумлевайся, тёща, не отымут. Меня здесь кажная собака знает, — бахвалился Кеша. — А потом у нас с Андрюхой ружжо есть. Правда, Андрюха?

Андрюха исподлобья посмотрел на приятеля, но промолчал.

— Серьёзный у тебя товарищ, — сказала кондуктор.

— Это он с виду крутой, а вообще изнутри светлый, верёвки можно вить. Мы с ним вместе работаем в гараже, по автоделу. Только я в деревне живу, а он городской.

— Что же это он — к тебе в гости едет?

— Ко мне. Завтра собрались на охоту. Охоту разрешили…

— Больно поздно едете. Жена, небось, все глаза проглядела?..

— От, тёща, — заулыбался Кеша. Когда он улыбается, лицо становится мягким и добрым. — Всё от она знает… У меня-а жена-а раскраса-а-авица, — пропел он и сдвинул сползшую шапку на затылок. — Счас приедем с Андрюхой, — мечтательно продолжил он, — жёнка в погреб слетает, огурчиков там, капустки квашеной, картошечки, тово, сево схлопочет, мы с ним дербалызним и спать. А завтра на охоту, правда, Андрюха? Я ему покажу места, где зайцев пруд пруди. А может, ешо и лисицу возьмём его дочери на воротник.

— На шапку, — проронил Андрюха.

— Или на шапку, — подтвердил Кеша.

— Таких вас только и ждёт жена, — покачала головой кондуктор.

— Ах, тёща, тёща! Ты не знаешь её. Такая женщина! — Кеша поглядел в потолок. — Бывает, переберёшь, лектрическая сила, домой вензелем кое-как доплюхаешь, получку отдашь и… Чтобы жена против? Никогда! Такая у неё натура. Я бы так не сумел. О-о, я в гневе страшен, — раздул ноздри Кеша. — Мне под горячую руку попадёшься — добра не жди. Я такой. А жена — та наоборот, обходительная. Придёшь домой, ослабнешь, она тебя разденет, разует, спать уложит… А утром, слышь, тёща? Утром ещё голову не отдерёшь от подушки, а Нинуля уж кружечку рассольчику капустного, огуречный не то, а капустный самый раз, так вот она капустного тебе под нос и заводит. Махнёшь стаканчик — вроде бы и полегчает. Жена суетится, к столу приглашает, колбаски поджарит, ещё чего… Спасибо, говорю, женуля, не хочу ничего, и бегом собираться на работу. Главное, чтобы не опоздать. Работа у нас с Андрюхой сурьёзная. У нас строго. Чтобы машина в рейс точно по расписанию вышла. Мне жена говорит, смени работу, устаёшь мотаться, иди вон в совхоз, а я и шоферить могу, и трактористом… Нет, говорю, дорог мне коллектив. Я в нём пятнадцать лет кручусь. Привык и другого места не хочу. Правда, Андрюха?

Кеша переложил сумку в другую руку.

— Я вообще однолюб. Другие как? Книжечку трудовую в карман — и в другое место. А я нет. Я без оглядки куда-ни куда не пойду. Я в деда. Такой был мужик — крепкий. Раз взялся за дело — доведёт до конца. Ночами спать не будет, а своего добьётся. И жена такая у меня… почти. Вот какую обнову надо купить, она сначала ко мне: Кеша, чего ты хочешь себе купить? Я ей говорю, ладно, сначала ты себе купи. Может, вон шубу хочешь, как у Кланьки, а уж потом я. Чего мне — полушубок есть, костюм есть. Уж она меня ругать, словом, уговаривать, дескать, ты себе сначала купи, а потом я как-нибудь. Мне в деревне, говорит, — она у меня продавщицей работает, — ничего не надо, и так сойдёт, а ты в городе, на заводе, в народе, на профсоюзном собрании в президиум тебя содют, тебе надо одеваться по-городскому. Так и спорим до белого каления, в смысле никак не договоримся, кому вперёд покупать…

— Вот жена какая у тебя, а ты пьёшь.

— От, тёща! Не видала ты пьяных. Пьяный знаешь кто? Кого двое под руки ведут, а третий ноги расставляет. А я так — играю малость. И то, когда сила лектрическая найдет.

Кондуктор наморщила лоб:

— Какая сила?

— Лектрическая, — повторил Кеша.

Кондуктор посмотрела на него и заливисто засмеялась и пошевелилась на своем высоком стуле. В сумке, на груди, зазвякали монеты, будто тоже засмеялись.

— Ну и морозить ты, парень, горазд!

— Смеётся, — серьёзно сказал Кеша. — Вон Андрюха, тот тоже не верит. Её учёные нашли — не я. Такая сила есть. Выбивает она из колеи. Как войдёт, так кричи шабаш — перевернёт, развернёт и вывернет. Ты что хошь делай, а она всё равно палки в колёса тебе суёт. Возьми Дениску Лызлова. Столяр, каких поискать надо. Такие рамы, двери вяжет, столы… И человек — душа! А нападёт эта лектри… ческая сила — пьёт неделю, другую. Валяется, битого приводят, и никакого уговору или резону ему нету. А всё она. И как пристанет, так и отвяжется. Вот и на меня бывают раза нападёт. То ничего — ходишь, работаешь, всё как по маслу идёт, аж самому завидно бывает. Но вот привяжется лектрическая сила — и пошёл куролесить. Ты одно, она — другое. Ты на гору — тебя за ногу. Так и крутит, смотришь, день, два, потом снова пропадёт, как и не было. Вот так, тёща, а ты говоришь!

— Ой и пули лить ты мастак, как я погляжу, — со смехом ответила кондуктор. — С тобой не заскучаешь! С болтовнёй своей смотри остановку не проедь.

— Не проеду. — Кеша посмотрел в окно. — Моя последняя. Дальше автобусы не ходят. На своих двоих потопаем, правда, Андрюха. Через реки, горы и долины… А ета сила, тёща, как вирус…

Автобус развернулся возле сельского магазина, и двери открылись. Кеша с Андрюхой вышли на слабо освещённую площадь. Андрюха закинул тяжелый рюкзак за плечо, а Кеша помахал рукой кондуктору:

— Прощевай пока, тёща! Ешшо свидимся!

Кеша первый, за ним Андрюха пошли узкой плохо утоптанной тропинкой по свежему снегу, петляя меж огородами, и вошли в перелесок, редкий, еловый, но в темноте казавшийся густым и чёрным.