Тайное тайных - Всеволод Иванов

Впервые: Красная газета. 1926. 31 окт. Веч. вып. С. 3. Под заглавием: «Верблюды».

Напечатанный в «Красной газете» текст существенно отличается от других публикаций рассказа 1926–1927 гг. (Красная нива. 1926. № 45. С. 2–5, под заглавием: «Станция Ояш»; Крестьянский журнал. 1927. № 6. С. 6–10, под заглавием: «Зверье»). Можно предположить, что он и являлся первым вариантом рассказа. Дальнейшая работа Вс. Иванова над текстом шла в трех разных направлениях. Добавлены фрагменты, устанавливающие связь с реальной историей гражданской войны в Сибири: упоминание об Ижевском и Боткинском полках, состоявших из заводских рабочих, сражавшихся в Белой армии; сцены грабежа красными имущества белых и бегства красноармейцев; слова солдата: «В своих придется палить?»; сцена смерти раненого кочегара, а также упоминание о мировой революции. В образе главного героя усилена рефлексия, введен новый фрагмент: «За войну он привык мыслить, как приказывают, и, хотя часто ошибался, но на душе от таких мыслей легче. Да и здесь, у отца правды все равно не узнать!»; «Если б верблюд на узде был один (ему и в мысли не мелькнуло, что можно развязать или перерезать повода), он вскарабкался б на него и ускакал бы…» Наибольшее количество авторских уточнений связано с развитием темы «родительского дома»: вводится описание родных мест, характера отца, встречи с родственниками, разговор с помощником о том, какие у Мургенёва «хорошие родители», предложение помощника предупредить их об опасности и последовавшее за этим возвращение его домой; разговор с отцом об отъезде и др. Наконец, Иванов дописывает финал рассказа. В варианте «Красной газеты» текст оканчивался словами: «Не опознал и Мургенёв».

В двух журнальных публикациях печатался текст, близкий к тому, который будет включен Ивановым в ДП и СС-7. Укажем лишь несколько расхождений журнальных публикаций с этим, судя по всему, окончательным вариантом: в публикации журнала «Красная нива» вместо «родительский дом» было «его дом»; иной художественный образ появляется при описании размышлений Мургенёва о смерти («смерть представлялась ему таким растущим куском грохота»), в последней реплике Мургенёва вместо «Эх, ты, зверь» – было напечатано: «Эх, ты, зверье». В варианте «Крестьянского журнала», видимо, редактором были сокращены некоторые фрагменты текста: «волостного правления, чем-то похожего на кувшин», «красноармейцы разбирали вагон брошенного белыми полкового имущества»; «„Замерзну, сука!“ – подумал он и вдруг почувствовал ненужный стыд»; помощник не был наделен фамилией, а разъезд – точным номером. Эпиграф: «Пространство между нами увеличивается, но преданность моя не уменьшается», – который предварял рассказ в ДП, в СС-1 не сохранен..

Редакторская правка в изданиях 1938, 1959 и 1963 гг. носила идеологический характер: сокращен разговор о том, что красные подсылают грабителей, выдавая их за белых, чтобы «опозорить», сняты упоминания об Ижевском и Боткинском полках, всемирной революции, размышления Мургенёва о бегстве и о том, что он «виновен в какой-то подлости».

Рассказ «Зверье» – единственный в ДП, где акцент в теме возвращения сделан автором не на мотиве отчуждения человека от родины, а на гибели самого понятия «родительский дом». Говоря о ближайшем литературном контексте рассказа в первую очередь следует назвать лирику С. Есенина и других новокрестьянских поэтов. Скорбные, апокалиптические мотивы есенинской лирики 1920–1922 гг. («Сорокоуст», 1920; «Я последний поэт деревни», 1920; «Мир таинственный, мир мой древний…», 1921) – прочитываются в рассказе Вс. Иванова. Так описание родного луга, мимо которого проезжает Мургенёв и видит окровавленный платок, полузанесенный снегом, воскрешает в памяти известные строки из «Сорокоуста»: «Скоро заморозь известью выбелит / Тот поселок и эти луга. / Никуда вам не скрыться от гибели, / Никуда не уйти от врага» (Есенин С. А. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 81). Характерно, что того противопоставления «родного пепелища» и новой созидательной жизни, которое наметится в стихотворениях С. Есенина 1924–1925 гг. (см. «Русь Советская»: «И там, где был когда-то отчий дом, / Теперь лежит зола да слой дорожной пыли./ А жизнь кипит. / Вокруг меня снуют / И старые и молодые лица…» – Там же. Т. 2. С. 94), в рассказе Вс. Иванова «Зверье» нет: его общий тон абсолютно трагичен и безысходен.

Критика 1920-х годов рассказ «Зверье» упоминала при анализе ДП в целом. Наиболее развернутая характеристика дана В. Полонским, в статье которого герой рассказа, Мургенёв, представлен как типический для «переходного периода творчества» Вс. Иванова: «Если бы в „Бронепоезде“ или „Цветных ветрах“ появился задумчивый персонаж, искатель „правды“, которому многое в происходящей борьбе „непонятно“ и „страшно“, – этот персонаж разрушил бы стройность революционной повести. <…> Не размышляющего Ваську Запуса сменил <…> размышляющий правдоискатель Мургенёв. Васька Запус, не умея объяснить, что и как, твердо, однако, знал, куда идет. Он, кроме того, ни в чем не сомневался. Мургенёв, напротив, во всем сомневается. Мургенёв потерял меру вещей» (Полонский, 223).

(1) Пространство между нами увеличивается, но преданность моя не уменьшается. (Переписка). – Эпиграф присутствует только в двух изданиях рассказа: в журнале «Красная нива» и ДП. Подобного рода эпиграф не характерен для Вс. Иванова 1920-х годов, в произведениях которого эпиграфы (или близкие к этому жанру небольшие фразы в начале текста в ТТ) обычно взяты из фольклора (либо написаны автором в традиции фольклора) или из литературы определенной эпохи, соответствующей содержанию и проблематике текста («Возвращение Будды», 1923).

(2) …станции Ояш… – Железнодорожная станция Западно-Сибирской ж.-д. (Алтайское отделение). О сибирской зиме 1919 г. Вс. Иванов вспоминал в «Истории моих книг»: «На станции Ояш мы наконец встретили партизан. Ночью я сидел среди мужиков в жарко натопленной избе, за столом, возле самовара. Передо мной лежали листы бумаги, которые мы принесли из типографии „Вперед“ (газета, издававшаяся в колчаковской армии. Вс. Иванов некоторое время работал там наборщиком и опубликовал несколько рассказов. – Е. П.). Мужики устали. День был трудный, и где-то на правом фланге крепко сопротивлялись колчаковцы. Время от времени скрипела дверь, мохнатая и узкая, вбегал мужик и, жалуясь на то, что никто никому не помогает, просил подкрепления у командира отряда. Командир вздыхал, ворчал, поворачивался ко мне и начинал, запинаясь на каждом слове и прикрывая рот рукой, диктовать приказ. За ситцевым пологом спали ребятишки; жена, стряхивая с рук муку, готовила блины, и от березовых дров, сваленных возле печки, пахло сочно и весело» (Наш современник. 1957. № 3. С. 141).

(3) …в день Октябрьского праздника. – Видимо, упоминание годовщины революции дало основание редактору «Красной нивы» поместить этот отнюдь не революционный рассказ в номере, целиком посвященном 7 ноября. Рассказ Вс. Иванова звучал ярким дисссонансом всему содержанию номера, который открывался стихотворением И. Садофьева «Кованое время», содержавшим такие строки: «Пропахшим горечью годам / Смешно глядеть в затылок, / Когда по ленинским следам / Идет стальная сила» (Красная нива. 1926. № 45. С. 1).

(4) …шаровары, например, он всегда носил плисовые. – Плис – бумажный бархат.

(5) …грабят-то не белые ~ эти что, как кошки, дуют… – Эпизод целиком снят в изданиях 1959 и 1963 гг.

(6) …Ижевский и Боткинский полки колчаковской армии состояли из рабочих, согласившихся покинуть Урал вместе с белыми… – Реальный факт из истории гражданской войны в Сибири – антибольшевистское восстание рабочих Ижевского завода (состоял из двух отделений – оружейного и сталелитейного) 7 (8) августа 1918 г. и Камско-Воткинского судостроительного завода – 17 августа. Поводом к восстанию послужила объявленная новой властью мобилизация для участия в военных действиях в Казани, занятой частями Народной Армии – одного из первых белых объединений на востоке России. Вскоре восстала вся южная часть Вятской губернии. Руководители восстания собрали под свои знамена до 25 тысяч человек, сформировали из них части (Ижевская и Боткинская Народные Армии) и сражались в окружении 100 дней. В конце ноября 1918 г. ижевцы и воткинцы соединились с Народной Армией. Упомянутые в тексте Ижевский стрелковый полк и Воткинский стрелковый полк сформированы в 1920 г. из частей Ижевской и Боткинской дивизий. В начале 1921 г. насчитывали 640 и 768 человек.

В Избранном текст этого эпизода существенно отредактирован: «За последние два месяца не было случая перехода белых в наступление, и Мургенёв почти не верил этой возможности, когда ему подумалось, что полкам зашли в тыл и они теперь кинулись на явную смерть».

(7) …он, как и все крестьяне, уважал спокойную смерть… – Фраза опущена в изданиях 1959 и 1963 гг. Русский философ И. А. Ильин отмечал, что для русского человека характерно «удивительное религиозно-эпическое и спокойное восприятие смерти – и на одре болезни, и в сражении, которое было отмечено не раз в русской литературе, в особенности у Толстого и Тургенева» (Ильин И.А. О грядущей России. М., 1993. С. 330).