Тайное тайных - Всеволод Иванов

Впервые: Ленинградская правда. 1927. 20 февр. С. 4, под заглавием: «Архиерей».

Авторизованная машинопись рассказа с заглавием «Архиерей» – датирована 1926 г. (ОРИМЛИ. Ф. 107. On. 1. Ед. хр. 8).

Судя по написанию некоторых слов («вечерняго», «грязнаго» и т. п.), машинопись сделана в 1920-е годы. Правка вносилась в нее уже гораздо позже, можно предположить, что в 1936 г. В верхней части первого листа рукою Вс. Иванова написано: «В собр. сочинений 1927 назывался „Счастье еп. Валентина“. Вс. Иванов, 36». Возможно, Вс. Иванов собирался включить рассказ в «Избранное». Правка носила в основном стилистический характер: Было: «медленно идя мимо базара», – стало: «идя мимо базара»; было: «вдруг начинал выказывать унижение», – стало: «внезапно»; было: «прихожане по одному отойдут от него», – стало: «прихожане отступятся от него» и т. п. В некоторые фразы внесены уточнения: «напишет тоскующее письмо»; – «не имея сил нести свой восторг» – было исправлено на: «не имея сдержанности, чтоб спокойно нести свой восторг».

Между машинописью и текстом рассказа «Архиерей» в «Ленинградской правде» есть некоторые разночтения стилистического характера. При публикации сокращены два фрагмента: «Хозяин был сапожник, сутулый, странно некрасивый – от живой церкви он требовал, чтобы иконы убрали „уж больно святые ликами прекрасны“ – хрипел он подряд часто целые часы»; «Тяжело и устало бухал соборный колокол. Среди сугробов шли к голубому собору старухи в длинных черных платьях. Скрипели полозья на базаре».

По сравнению с «Архиереем» «Счастье епископа Валентина» (впервые: Кр. Н. 1927. № 4) представляет собой более позднюю редакцию рассказа. Она существенно больше по объему, что произошло, главным образом, за счет внесения автором дополнительных деталей в описание персонажей. Вс. Иванов углубляет образы Валентина (меняя чин архиерея на епископа), председателя церковного Совета Архипова и мужика Сумишева за счет введения фактов биографии, дополнительных речевых характеристик и психологических деталей. Так, в первой редакции не упоминались отец Архипова, которого «слопали» на восьмой год революции, и «богохульствующие журналы», которые читал председатель церковного совета.

Внося изменения в психологическую характеристику образа епископа Валентина, Вс. Иванов усиливает мотив счастья. Безымянная девушка приобретает символическое имя Софья, с которым связан цветовой эпитет «голубой» (синий): дважды – в начале и в конце рассказа – упоминается шапка епископа, починенная руками девушки «легкими синими нитками»; бледно-голубым цветом окрашены мечты о жизни в светелке. По сравнению с «Архиереем», где в метафоре «голубые локоны собора» соединены надежды героя на чистоту любви и веры, в «Счастье епископа Валентина» появляется еще один значимый метафорический эпитет: «купол собора отдаленно напоминал крыло, голубое крыло». Несколько деталей, опущенных и добавленных писателем, меняют образ мужика Сумишева. Снимается описание шапки мужика: «громадные заплаты пересекали ее во всех направлениях, видимо, она перенесла немало войн и революций», – напоминающее о пережитых исторических потрясениях, а добавляется «восхищение землей, такой шутливой и трогательной» (в СС-7 слово «землей» заменено автором на «миром»).

У двух редакций есть и серьезные композиционные различия. Меняя заглавие и вводя в него слово «счастье», Вс. Иванов мечтами о счастье и начинает рассказ; уже в первых строках появляется «светелка», а во втором абзаце слово «любовь» и мечты о личном счастье. «Архиерей» открывался строками о «Живой церкви» и «тихоновщине», об оскудении веры. Эпизод, где Валентин разговаривает с мужиком о разводе, в «Архиерее» предшествовал отказу от светелки – от счастья. В «Счастье епископа Валентина» диалоги с мужиком о деньгах на развод и с членами церковного совета о деньгах за светелку ведутся практически одновременно.

Сопоставление финалов «Архиерея» журнальной публикации текста под заглавием «Счастье епископа Валентина» и окончательного текста из СС-7 проясняет движение мысли автора.

Финал «Архиерея»: «Архиерей Валентин кашлянул, споткнулся и по тропке шагнул к голубому собору. Весь базар на одно мгновение обернулся к нему. Усталая тоска и жалость ожгла все сердца, – а потом сразу все забыли об ушедшем архиерее».

Финал «Счастья епископа Валентина» (журнал «Красная новь»): «Поземка подхватила одну из ниток, легкое шипение перекатывающихся снежинок встретило ее. И вскоре нитку обмотало вокруг тонкого вечернего цвета прута, беспомощно тянувшегося из огромного сугроба…»

В финал рассказа из СС-7, представленного в настоящем издании, который писался уже после выхода ТТ и появления основной массы критических статей, Вс. Ивановым введены основные темы и мотивы книги: «тайное тайных земли, малую каплю которого знают мужики», пустыня, одиночество человека.

Помимо финальных строк, существуют еще некоторые разночтения между журнальным вариантом и вариантом СС-7. В описание ожидаемого епископом счастья с Софьей добавляются эпитеты: «…счастье, которое его ждало с Софьей, – здесь, в простой и ровной, земной и скотской <…> жизни». Дважды в текст вводятся слова о вере: в реплику Архипова – «…клопов-то, поди, больше гвоздей, господи. И все из-за веры… Я же понимаю! Вера и терпение, – да мне ль не понять?..»; и в мечты епископа: «…над ними огромное российское небо. Тишина, умиление, вера… Он вздрогнул, обомлел».

«Счастье епископа Валентина» продолжает в творчестве Вс. Иванова тему религиозных исканий человека. Позднее, в 1929–1930 гг. писатель поглощен работой над романом «Кремль», центральным событием которого является история печатания Библии в маленьком провинциальном российском городе Ужге. В архиве писателя сохранилась запись 1950-х годов о работе над романом «Кремль», многое проясняющаяся в мировоззрении Вс. Иванова времени написания рассказа «Счастье епископа Валентина»: «.. религиозное движение разбилось тогда на несколько „церквей“, как, например, новая церковь, и древне-апостольская, религия не пользовалась большим уважением. В 1923 году или, может быть, в 1924-м, не помню, я пошел на пасхальное богослужение в храм Христа Спасителя. Богослужение вел сам патриарх Тихон, хор был великолепен, – и, однако, храм был почти пуст. Я без всякого труда и толкотни пересек его вдоль и поперек несколько раз и встретил там немало знакомых, в том числе всех руководителей РАППа, – Авербаха, Фадеева, Киршона, которые пришли сюда, конечно, не молиться, а посмотреть, как молится уходящая Русь. Увы, этой уходящей Руси было так мало, и невозможно было подумать, что четверть века спустя, при той же советской власти, при народе, который сплошь стал грамотным и процент людей, имеющих высшее образование по отношению к тем годам, стал безмерно велик, – трудно и невозможно было подумать, что на пасхальную заутреню не только московские соборы, но и ограды их будут битком забиты толпами молящихся.

Религиозное движение интересовало меня. <…> Приложение религиозных вопросов к жизни в эпоху социалистической революции казалось мне страшно интересным. Тема освобождения от религии, равно как и тема прихода к ней, казалась мне достойной разработки. Мне думалось, что если рассказать по-настоящему о том, как наши люди отходят от религии или благодаря каким обстоятельствам приходят к ней, находя в ней иногда единственное спасение от тех горечей и бед, которые их преследуют, – может быть чрезвычайно интересным и для меня как для психолога, и для читателей» (ЛА).

Рассказ «Счастье епископа Валентина» внутренне тесно связан с рассказом А. П. Чехова «Архиерей» (1901). Как и у Чехова, у Вс. Иванова противостоят друг другу вера в Бога, простая и ясная, которая в чеховском рассказе открывает перед человеком «бездонное необъятное голубое небо» (у Иванова – «огромное российское небо»), и необходимость исполнения человеком чуждых людям и Богу внешних обязанностей (у Иванова – служение Живой церкви и борьба с «тихоновщиной»). В центр повествования Вс. Иванов вслед за Чеховым ставит тоскующего, одинокого человека, мучительно и поздно прозревающего и открывающего для себя истинность живой жизни: любви, детских воспоминаний, сокровенного природного мира.

Сам Вс. Иванов, по всей видимости, считал рассказ центральным для своего творчества 2-й половины 1920-х годов. Не случайно 3-му тому СС-7, куда вошли рассказы из книг ТТ и ДП, было дано заглавие «Счастье епископа Валентина». Высоко оценили его и современники. С. Буданцев назвал книгу «Счастье епископа Валентина» лучшей за 1928 г. и «достойной премии», как «самое искреннее свидетельство необыкновенно сложной и напряженной душевной жизни среднего человека, вовлекаемого событиями в революцию» (Прожектор. 1929. № 42. С. 20). Высоко оценив мастерство Вс. Иванова в рассказе, критика 1920-х годов, тем не менее, содержание его прочитывала в духе оценок ТТ В. Полонский отметил «власть рока» и над этим ивановским героем: «Епископ Валентин искал тихого счастья для себя в маленькой комнатушке с милой девушкой Софьей. А ему навязывали какое-то большое дело, которого он не хотел. Он хотел маленького счастьица в тихом уголку. <…> Надо ли говорить, что „счастье епископа Валентина“ – миф. <…> И какую вещь из цикла „Тайное тайных“ ни взять, всюду сталкиваемся мы с нелепицей, с разрушением надежд, с торжеством губительного начала, которое лежит вне воли человека» (Полонский, 231).