Тайное тайных - Всеволод Иванов

Тексты в альманахе «Круг» и СС-7 идентичны.

Рассказ «Блаженный Ананий» Вс. Иванов послал А. М. Горькому. В письме от 13 октября 1927 г. Горький хвалил рассказ: «„Ананий“ – отличная вещь» (С. 338). Отвечая Горькому, 28 октября 1927 г. Иванов писал: «Очень рад, что „Блаженный Ананий“ вам понравился – рассказ мало кому нравится, и те люди, мнением которых я дорожу, говорят, что в нем есть болезненный уклон и даже извращенность. Мне обидно потому, что рассказ этот я люблю больше всех своих работ» (С. 339).

Горький был одним из очень немногих, кто похвалил рассказ. Отзывы критики 1920-х годов оказались крайне недоброжелательными. В. Фриче в статье с характерным заглавием «Мастерство впустую» писал: «…мы должны признаться, что предпочли бы этой удивительной истории, где отец живет с дочерью, брат жаждет сестры, мачеха любит пасынка, а пасынок мачеху, и где гуляют голые проститутки, хотя бы не столь „художественный“ рассказ какого-либо из наших пролетарских писателей <…> на тему о том, как красный председатель <…> превращает свое учреждение в образцово-показательное» (Правда. 1927. 7 авг. С. 6). Как произведение «группы „Тайного“» рассматривал рассказ М. Гельфанд, анализом «Блаженного Анания» подтверждая свою главную мысль: «Самые биологические импульсы здесь абстрагированы от человека; образы почти не индивидуализированы и целиком исчерпываются тем или иным неодолимым импульсом» (Гельфанд М. От «Партизан» к «Особняку»: К характеристике одной писательской эволюции // Революция и культура. 1928. № 22. С. 73). Г. Якубовский отмечал: «Произведение это написано так, словно автор стремился подобрать из ряда вон выходящее, чудное, странное, а не типичное. Фигуры „блаженного“ и его отца как будто взяты из клиники; мачеха, пасынок и ряд других – из музея восковых фигур. <…> У автора <…> целью приходится считать показ бессмыслицы, нелепицы. Эротическим угаром чадит из произведения, в котором блуждают призрачные тени» (Якубовский Г Литературные блуждания. С. 119). В. Полонский увидел в рассказе проявление «роста мастерства» писателя, не преминув при этом упомянуть «философию упадка и гибели»: «…совершенствуя свои приемы работы, Иванов сделал громадный шаг назад, в сторону разложения своего, когда-то революционного мировоззрения» (Полонский, 229).

(1) Паз – узкая длинная скважина, щель, стык при соединении досок (Даль III, 8).

(2) Блаженный звал одну Марфой, другую Марией. – Марфа и Мария, сестры Лазаря, упоминаемые в евангельском рассказе о посещении Христом Вифании.

(3) Иеромонах – монах в сане священника.

(4) Теперь лежу, как Илья Муромец, тридцать лет. ~ А на тридцать третий год придет ко мне бог и скажет: «Вставай, Илья, царство спасать надо». – Илья Муромец – главный богатырь русского народного эпоса. Известен в былинах с постоянным эпитетом – «старый казак». Вероятно, из потребности объяснить, почему Илья Муромец уже не молодым совершал свои подвиги, создано сказание о нем как о сидне, не проявляющем своих сил до 30 лет. К имени Ильи Муромца прикрепился широко распространенный сказочный сюжет о богатырях-сиднях. В большей части былин об Илье богатырь получает силу калик перехожих. Встречаются былины, где народ рассказывает и о том, как к Илье приходит Христос с двумя апостолами (см.: Буслаев Ф. И. Народный эпос и мифология. М., 2003. С. 225–226).

Особняк*

Впервые: Журнал для всех. 1928. № 1. С. 24–34, подзаголовок: «Повесть». Беловой автограф (ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. Ед. хр. 517).

Текст в автографе написан на левой половине листов большого формата, справа, также рукою Иванова, даны зарисовки к портретам-характерам действующих лиц. В нижней части 1-го листа красным карандашом размашисто написано: «„Особняк“ р-з из „Тайного тайных“ Вс. Иванов». Датировать рукопись можно условно не ранее 1925 г. – не позднее 1927 г.: книга ТТ уже сдана в печать (или задумана, с соответствующим заглавием), а 2-й вариант «Особняка», который будет опубликован в «Журнале для всех», еще не написан. Между автографом и журнальным вариантом есть существенные различия. В автографе текст намного короче, еще нет деления на главы, некоторые действующие лица носят другие имена: невеста – Катя Епич в начале текста, в конце становится Лизочкой, великий князь носит имя Константин, комиссар – товарищ Васильев, уральский город также имеет название – Челябинск. Из числа персонажей 1-го варианта в окончательный текст не попал только один, кстати, единственный, внушающий симпатию, – гимназическая подруга матери Чижова, давшая семье приют в своем доме подле кладбища; о ней дважды сказано – «кроткая душа». События, образующие сюжет, по существу те же; с единственной разницей: из череды исторических событий, перечисленных в окончательном тексте в начале 5-й главы – «мятежи, восстания, продразверстки», – в автографе не упомянуто ничего, но зато назван голод. Отличаются начальные абзацы двух вариантов и, соответственно, мотивировки поведения героя. В автографе «Особняк» начинался так: «Ефим Сидорович Чижов, живший в одном из уральских городков, в семнадцатом году нажил много денег на том, что возил в Питер перед самой революцией баранки и продавал их там. Однажды он остановился в номерах „Европа“, в одном из переулков подле Николаевского вокзала, баранки подплесневели, в последнее время их стали возить все хуже и хуже, Ефим Сидорович чистил их сам. В это-то время и произошла революция. Ефиму Сидоровичу она не понравилась, но так как она торговле не мешала, то он и забыл о ней. Нажившись на баранках, он купил в оренбургских степях скот и пригнал его в Челябинск. Так он пригонял скот два-три раза. И деньги его увеличивались, и так как их надо было хранить, то он надумал купить домик, он подыскал особнячок в два-три этажа, в пять комнат, за сходную цену». Здесь еще нет характерного для ТТ «вдруг» – неожиданного психологического толчка в душе героя, с которого начинаются все дальнейшие действия. В финале 1-го варианта после записи в загсе «озверевший» Чижов вдруг набрасывается на Лизочку (она при этом понимает, что «так и нужно»), а лишь затем усаживается у окна за самоваром. В финале окончательного текста Ефим Сидорович все время держит себя спокойно и солидно.

Вторая часть автографа включает вариант текста, близкий к журнальному. Она начинается на стр. 2-е момента раздумий Чижова о возможной наживе в оренбургских степях, а обрывается на повествовании о невесте. На первой странице слева, в колонку, располагаются записи писателя, раскрывающие некоторые черты характеров и дающие портреты героев. Они, вероятно, сделаны после написания 1-го варианта текста и предназначены для его переработки. В записи о Ефиме Сидоровиче, например, уже дается его психологический портрет: «…обилие желаний смутило его, и он, чтобы отделаться, стал их исполнять, и чем ярче он их исполнял, тем они сильнее мучили его». Некоторые портреты удивительно емки и точны. В развернутом виде они войдут в окончательный текст.

В ЛА хранится машинопись повести «Особняк» с авторской правкой. Судя по характеру правки, она вносилась в текст уже после появления шквала критических статей, трактующих повесть как проявление «враждебной классовой идеологии» (А. Безыменский), т. е. не раньше начала 1929 г. Видимо, писатель надеялся таким образом повторно опубликовать «Особняк».

Машинописные листы, текст на которых совпадает с журнальным вариантом, в некоторых местах разрезаны, наклеены на листы линованной бумаги, где рукою Вс. Иванова вписан новый текст. Из этих новых фрагментов наиболее интересны реплика Ефима Сидоровича на первой странице: «…прожить данные ему годы без лишних тревог, беспокойств и водки. „Ну что ж, подумал он, – значит, время подошло; теперь, значит, быть тебе Ефим Сидорович, клыкастым да щетинистым“», – перекликающаяся с исправленным финалом повести. В новом финале герой имеет два особняка: в один, сельский, он возвращается, а о городском продолжает мечтать, хотя комиссар из него уже выселен и арестован. После прежнего заключительного абзаца Вс. Иванов вписывает: «– Что ж касаемо городского особняка, – неслышно шептал Ефим Сидорович, так на то и шторм, чтоб валы возвращались. Мы вернемся, будьте покойны.

Величие, что и говорить, сладкое, крылатое!

А все-таки, сказывают, село приютило его ненадолго; и на мебель, клыкастый и щетинистый, недолго он любовался; и недолго жена с белопенными плечами миловала его: кренделя в столице подвели, знакомцы старинные выдали! Кренделя-то легли на шею петлей. Где уж тут о городском особняке думать. Жизнь, как горы: то ты на причудливой вершине, где весь мир, кажись, под ногами, то ты в тусклой и мертвенно-спокойной пропасти». Кроме финала, опровергающего мысль о «торжестве реакционного хозяйчика Чижова» и, следовательно, о глубокой реакционности Вс. Иванова, которую всячески муссировала критика 1920-х годов, писатель внес в текст ряд фраз, проясняющих его отношение – негативное – к главному герою. Так, в размышлениях Голофеева слова «Ефим Сидорович его продаст» исправлены на «Ефим Сидорович – подлец»; в диалог Чижова и Маркелла Маркеллыча о доносе на великого князя введена характеристика: «пристально и с презрением глядя в лицо Ефиму Сидоровичу»; туда же включена негодующая реплика адвоката: «А кто донес?!». Кроме этого, автор внес в текст конкретизацию: городская газета получила название – «Уральская правда», – описанные события, таким образом, происходили в Екатеринбурге («Уральская правда» – орган Уральского областного и Екатеринбургского комитетов РСДПР).