Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

охарактеризовал ее цели: «для украшения нашего города Парижа и дабы наша курия Парламента и жители города могли бы лучше управляться и распределять (время) по часам дня и ночи»[2047].

В этой трактовке целью акции короля заявлялось упорядочение и оптимизация времени работы служителей короны. И действительно, в ряде указов мы обнаруживаем прямую отсылку к этим часам как к регулятору начала работы ведомств. Причем это касалось уже не столько находящихся во Дворце органов, сколько иных управленческих служб города. В Регламенте юрисдикции аудиторов Шатле 1377 г., вскоре после установки этих часов, говорится, что ориентиром начала их работы должны быть именно «часы Дворца» (de l'Orloge du Palays); то же самое положение было включено в Регламент о Шатле 1424–1425 гг.[2048] При всей их фундаментальной важности для соблюдения дисциплинарных норм службы, часы на башне Дворца несли и иную, куда более значимую символическую функцию, олицетворяя власть этого здания над всем миром чиновников в Париже[2049]. Не менее примечательно в приведенной выше трактовке упоминание о Парламенте, чье время работы часы преимущественно призваны регулировать. В этом выражается как реальное положение верховной судебной палаты на вершине иерархии ведомств и служб, так и самооценка ее служителей, в которой выразилась новая власть органа в управлении Дворцом: отныне сами служители короны во главе с Парламентом отвечали за его состояние и убранство.

Обосновывались Парламентом различные траты на обустройство, ремонт или обновление убранства залов Дворца ссылками на «общее благо суда и честь короля», выраженную, в том числе, и в достойном облике помещений администрации короны Франции[2050].

Так, когда после подавления восстания майотенов 1382 г. ликвидировался институт муниципального управления в Париже (должности купеческого прево и эшевенов), а здание муниципалитета передавалось под власть королевского прево, в указе прямо сказано, что такой служитель должен иметь «почтенное обиталище и помещение». Точно также в последовавших затем реформах «мармузетов» сенешалям и бальи предписывалось избрать для своей резиденции «самое главное и самое почтенное место» в их округе[2051].

Прежде чем охарактеризовать труды служителей короны по содержанию Дворца в надлежащем виде и по его украшению, следует определить сферу их ответственности. Упомянутое выше учреждение должности консьержа Дворца сделало его главной властной фигурой в этой области. Решением от 30 января 1417 г. доходы консьержа были присоединены к домену, что ставило его под контроль верховной судебной палаты[2052]. Кардинальным это решение делало и то обстоятельство, что должность консьержа получил в этот момент Анри де Марль, канцлер Франции, а до этого первый президент Парламента. Последовавшие вскоре схизма, а за ней нежелание Карла VII жить в Париже даже после освобождения города от англичан, привели к тому, что до 1444 г. должность консьержа Дворца неизменно занимал именно канцлер Франции, что закрепляло властные функции Парламента, чьим формальным главой и, как правило, прежним служителем он являлся.

Таким образом, две даты, 1364 и 1417 гг., оказались поворотными в процессе превращения Дворца в Ситэ из главной резиденции монарха в цитадель его властных институтов, служители которых и отвечали за его состояние и облик. Но стечение политических кризисов вряд ли оказалось бы столь решающим, если бы уже до 1417 г. верховные ведомства во главе с Парламентом не отвечали бы долгое время за состояние Дворца и его помещений. Эта их ответственность опиралась на порученную им королем уже в 1364 г. обязанность оплачивать все расходы на эти нужды Дворца за счет «плодов их работы»[2053]. Новый указ позволял Палате счетов направлять деньги, поступавшие в королевскую казну от писем об отсрочке выплаты долгов (lettres d'amortissements), на ремонтные работы во Дворце[2054]. Самым щедрым источником для подобных трат были штрафы, собираемые по приговорам Парламента, что естественным образом ставило верховный суд во главе всех работ по содержанию и ремонту залов Дворца[2055]. Прежде всего, с 1364 г. все обустройство (разбор и установка) так называемого ложа правосудия перешло полностью в ведение его служителей[2056]. Но и состояние самих залов верховного суда требовало их постоянного внимания.

Такая деятельность особенно интенсифицировалась с приходом на должность секретаря по гражданским делам Никола де Бая. Он начал с радикального улучшения условий хранения архивов Парламента. В 1401–1404 гг. он сначала добился дополнительных помещений в так называемой Гражданской (Серебряной) башне, а затем распорядился изготовить новые сундуки с замками для лучшей сохранности архива и «для общего блага Парламента». В 1406 г. им была обновлена мебель в Большой палате Парламента, которая была «старой, испорченной и неудобной». В холодную зиму 1408 г., когда значительно пострадал и Дворец в Ситэ, именно Никола де Бай вместе с четырьмя советниками делал ревизию здания и организовывал срочный ремонт, поскольку помещение было залито водой и повсюду бегали крысы[2057]. При всем прагматизме описанных работ, за ними угадывается и более глубинный символический план: облик залов Парламента, как мы помним, призван выражать «честь короля и суда», о чем неизменно упоминается в связи с передачей денег от штрафов на такие мероприятия, в еще большей мере эта символика проявляется в работах по их украшению. В 1406 г. Парламент пригласил известного художника Колара де Лаона для росписи Большой палаты в связи с тем, что парижский буржуа и, вероятно, казначей короны Жан де ла Клош подарил верховному суду картину для украшения этого помещения. Работа оказалась дорогостоящей, и ее осуществлению способствовала настойчивость гражданского секретаря, напоминавшего Парламенту обещание оплатить ее из будущих штрафов (окончательно долг был погашен в 1411–1412 гг.)[2058]. Никола де Бай и сам использовал эти работы для того, чтобы по своей инициативе и в соответствии со своими представлениями о «чести Парламента» украсить стены подобранными им цитатами «из пророков, философов и поэтов». Еще одна картина, на этот раз для залы Следственной палаты, была передана Палатой счетов и оплачена из штрафов Парламента в 1415 г.[2059]

Не были чужды подобным возвышенным заботам и другие служители: самая необычная и знаменитая акция имела место в 1389 г. и принадлежала «мармузетам», которые решили «в целях сохранности золота в казне» изготовить из него гигантских размеров крылатого оленя (ставшего, напомним, немым девизом короля Карла VI) и поместить его во Дворце в Ситэ. Однако вследствие скоропостижного смещения успели изготовить только голову, которая, по свидетельству современников, и висела во Дворце[2060].

Вершиной политики по символическому украшению залов Дворца, бесспорно, следует признать картину, ныне находящуюся в Лувре. Это знаменитое «Распятие» («Retable du Parlement»), представляющее собой квинтэссенцию «королевского культа» и экзальтацию судебных функций монарха[2061]. Для нас важны, помимо содержания, и обстоятельства