Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

по справедливости должны пользоваться теми же франшизами и привилегиями»[2075]. Статус и привилегии, которыми были окружены служители Парламента, побуждали Палату прошений Дома подчеркивать свою принадлежность к этой корпорации, выраженную в том числе и в праве присутствовать на ее заседаниях, идти в ее процессии во время торжественных церемоний и быть включенными в посылаемый Парламентом список претендентов на получение бенефициев[2076].

Корпоративный дух, царивший в работе Палаты счетов, подкреплялся правилом: клеркам жить в одном доме с мэтрами Палаты. Оно обосновывалось не только особой секретностью и срочностью их работы, но также и возможностью для мэтров счетов «лучше обучить службе и добрым нравам» клерков, следить за ними, «поправляя и наказуя», и, наконец, вовремя обнаружить их несоответствие должностным обязанностям[2077]. Такое правило служило привилегией только Палаты счетов, однако оно органично вписывается в общую тенденцию корпораций служителей верховных ведомств — укреплять единство среды путем унификации качеств и достоинств, правил поведения и соблюдения норм службы. В Парламенте ее обеспечивала строгая иерархия Палат, при которой Следственная палата являлась первой ступенью для нового чиновника, где он обучался не только опыту работы, но и корпоративным нормам и правилам поведения. Функцию «обучения профессии» призвана была выполнять и появившаяся позднее норма: в комиссии по расследованию дел надлежало отправлять «вместе со старыми и одного из молодых» советников, соблюдая по возможности очередность[2078].

Мощным рычагом укрепления единства среды королевских должностных лиц и корпоративного принципа стала протекционистская политика ведомств, направленная на защиту интересов своих членов[2079]. Анализ стратегий корпоративной солидарности в Парламенте в первой трети XV в. выявил четкую тенденцию поддерживать и защищать личные интересы его членов во всех делах и конфликтах[2080]. В еще большей степени об этом свидетельствует практика передачи завещаний чиновников под контроль Парламента в расчете на корпоративную поддержку. Хотя сам факт не нуждался к XV в. в объяснениях, в ряде случаев составители завещаний посчитали нужным объяснить причину подобного действия[2081]. Так, известный парламентский адвокат Жан де Нели-Сен-Фрон в первом пункте завещания указывает, что отдает его Парламенту, «где долго пребывал»[2082]. Епископ Амьена Жан де Да Гранж сопровождает аналогичный поступок не только восхвалением царящей в Парламенте справедливости, но и напоминанием о долгих годах совместной работы в его стенах[2083]. Еще более откровенен нотариус и секретарь Канцелярии Жан де Куафи, прямо указующий в завещании, что передает его Парламенту в надежде, что тот сумеет разрешить возможные споры[2084]. Непосредственно к корпоративному братству апеллируют советники Парламента Рено де Мон-Сент-Элуа, передавая свое наследие под «юрисдикцию мессиров Парламента своих коллег и братьев», и Гийом де Годиак, прося верховный суд принудить одного из душеприказчиков выполнить его последнюю волю[2085]. Впрямую передача исполнения под власть «благородного суда Парламента» упоминается в 29 завещаниях чиновников и их близких[2086].

И надо отметить, что члены Парламента в полной мере использовали свои полномочия в сфере контроля над исполнением завещаний для защиты собственных интересов и укрепления духа корпоративной солидарности. Важно при этом, что они действовали нередко вразрез политической конъюнктуре и в ущерб клановым связям. Едва ли не самый яркий пример — известная позиция верховного суда в отношении посмертной судьбы наследия Никола де Бая, многолетнего секретаря по гражданским делам и выдающегося чиновника: когда фиск под надуманным предлогом и по политическим мотивам наложил в 1419 г. секвестр на его имущество, Парламент встал на защиту своего покойного коллеги[2087]. Аналогичная ситуация сложилась вокруг завещания Никола де Л'Эспуасса, секретаря Парламента по представлениям, исполнявшим эту службу в течение двадцати девяти лет: драматическая коллизия возникла в связи с переходом Парижа под власть англо-бургиньонов. Никола на время потерял должность, но был восстановлен, а его зять Жан д'Олнэ покинул столицу вместе со сторонниками дофина Карла. Поскольку дочь секретаря была его единственной наследницей, фиск наложил на его имущество секвестр. Парламент резко вступился за своего коллегу. Дело длилось более года и завершилось в пользу наследницы на том основании, что она уже четыре года не виделась с мужем и не отвечает за его действия. В этом контексте становится особенно понятным пункт завещания Л'Эспуасса, в котором тот подчеркивал, что «отдает его святой и благородной курии Парламента, где был вскормлен с юных лет и где стяжал свое состояние и богатство»[2088].

Парламент мог вмешаться и на поздних стадиях, когда возникала угроза интересам коллеги. Так случилось с завещанием прокурора Парламента Жана Сулла. Подобно Никола де Баю, он был сыном серва, купив за немалые деньги грамоту об освобождении в 1396 г. Женившись на богатой вдове галантерейщика, он умер, не оставив прямых наследников; как и в случае с де Баем, его имущество был секвестировано фиском. И тогда вдова обратилась с иском в Парламент, который сумел отстоять интересы завещателя, передав решением от 23 декабря 1422 г. 50% имущества вдове, а остальное дальнему родственнику Перрену Байи, назначив его куратором без права отчуждения[2089].

Подчас Парламент в защите интересов членов корпорации действовал даже вопреки воле завещателя, как это произошло с завещанием Эды Да Пиду, жены королевского виночерпия Жака Лампрера. Сложность ситуации заключалась в том, что были ущемлены интересы трех ее дочерей от первого брака. Оставшись в 1400 г. очень богатой вдовой, она вышла замуж за благородного, но небогатого экюйе, и супруги «взаимно обменялись имуществом», которое после ее смерти целиком переходило мужу. Лишенные наследства дочери подали иск в Парламент, утверждая, что завещание было вырвано чуть ли не силой. И хотя исполнение последней воли было передано вдовой под власть прево Парижа, Парламент вмешался. Причина, как и исход дела, обусловлены, очевидно, были тем фактом, что первым мужем Эды Ла Пиду был не кто иной как Гийом де Санс, президент Парламента, и ущемлены оказались интересы именно его дочерей. Оспорив завещание, верховный суд разделил имущество на четыре равные части, защитив тем самым память своего коллеги и нажитое им службой в Парламенте имущество[2090].

Как видно даже из этих примеров, служители короны вполне оправданно рассчитывали на корпоративную солидарность, причем особенно значимую в период королевской схизмы, когда попытки сведения счетов с политическими противниками наталкивались на сплоченную защиту чиновников от любых посягательств извне. Указанное единство служителей короны опиралось на строгую иерархию, в основе которой лежал стаж службы чиновника как гарантия прав на материальное благополучие, почитание и общественное положение. Об этом свидетельствуют формы уважения, оказываемые ему в соответствии со сроком службы[2091]. Почетный статус «старых служителей» выражался в признании их хранителями