Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы - Лео Перуц

Она окунула тряпку в ведро и, пока отжимала ее, начала рассказывать мужу последние новости, которые услышала на базаре; она думала, что таким образом ей удастся разговорить его.

— Торговец зерном хочет продать свой дом и построить новый, побольше, — начала она. — Боюсь, он просто знает, куда девать деньги. Ведь одни каменщицкие работы сколько будут стоить!..

Сапожник не промолвил ни слова. Жена продолжала скрести пол щеткой с мокрой тряпкой и болтать дальше:

— Слыхать, опять сильно воруют в магазинах и пекарнях, и хотя есть против этого и сторожа, и надсмотрщики, и комиссии, все это не помогает: бедные люди берут себе хлеб, где найдут, и ведь они правы… В это лето стояла прекрасная погода, а всю дороговизну вызвали спекулянты-перекупщики. Жена торговца пряностями сказала, что магистрат ввел новый налог на шафран.

Сапожник продолжал молчать, и оттого жена становилась все тревожнее, и все тяжелее было ей на сердце. И когда у нее не осталось иного средства расшевелить мужа, она начала говорить о крещении, ибо полагала, что ему будет приятно потолковать о своем ребенке.

— В церкви был весь наш квартал, — начала она. — Больше сотни собралось — я, конечно, не считала точно. Даже сам маркиз де Карафора заехал, и у него был золотой крест и алая лента командора ордена святого Януария. Мне его показали. Но, наверное, он был не ради нас, а так — только потому, что ежедневно ездит в церковь Непорочной Девы; он же нас не может знать. А может быть, ты его как-нибудь знаешь? Говорят, наш король в этом году посылает его к святейшему отцу со святыми реликвиями и семью тысячами дукатов… Потом, кто же еще там был? Ах да, наш портной! Портной с улицы Капуцинов, тот, с которым ты еще ругался и которого прозвал пестрой мышью! Так вот, он тоже был в церкви. Он забился в самый угол — поди, думал, что я его не замечу, но я-то его сразу углядела. Ох, и устала я, готова стоя заснуть…

Ее мысли ускользнули в спальню — к ребенку, и она выпустила выжатую тряпку из рук. Казалось, она напрочь забыла про работу, и выплеснутая из ведра вода растекалась тонкими струйками по полу.

— Он спит, — сказала она. — Я дала ему пососать, и теперь он гладко спит в своей колыбельке… Правда, удивительно, что нас теперь трое?!

Сапожник уставился в пол и не ответил ни слова.

— Пройдет три или четыре года, и ты уже сможешь посылать его за табаком, — по-прежнему благодушно болтала жена, хотя угрюмость мужа и вызывала у нее тревогу. — Время идет быстро. «Отцу пять лотов марокканского, но только самого лучшего!» — так он будет говорить, я уже сейчас слышу… А пока он раскрывает рот только для крика. Он еще и света не знает. Посмотри только, как он закрывает глазки, когда солнце светит ему в лицо. Через три недели корзина и колыбель станут ему малы, и мне придется добыть для него новое местечко. Волосики у него густые, светлые, да и брови тоже, как у тебя…

— Если он сдохнет, я закажу самый торжественный молебен! — взорвался вдруг муж.

Жена в ужасе подняла глаза вверх, мокрая тряпка выпала у нее из рук и шлепнулась на пол.

— Филиппе, боже мой, что ты такое говорить! — вскричала она. — Разве можно бросаться такими словами! Я не понимаю, как ты дошел до этого! Молебен! Господи, спаси нас, да не будет у моего Зеппо даже лишая на головке!

Среди ночи жена проснулась с тихим вскриком: во сне она услышала, как три жалобных голоса распевают молебен, и увидела, как двое мужчин несут гроб. Еще она увидела траурно-зеленые кроны кладбищенской рощи и сырую землю раскрытой могилы… Она ужасно обрадовалась тому, что это был всего лишь сон, и живо выпрямилась в постели. Луч света упал на ее лицо, и она увидела сапожника, стоявшего посередине комнаты со свечой в одной руке и подушкой — в другой. И от того, как неподвижно он стоял, склонясь вперед и уставив глаза на спящего младенца, ее охватил невыразимый страх. Она еще не догадалась, что он хочет сделать, но слова, слышанные ею утром из его уст, и ее недавний сон мгновенно вспомнились ей. К тому же подушка у него в руке почему-то напомнила ей о его прошлом.

— Что ты делаешь?! — вскричала она. — Еще совсем темно, зачем ты встал?

Сапожник повернул к ней лицо, и она увидела горящие глаза и нахмуренный лоб.

— Лежи в постели и не двигайся! — прорычал он. — Дело решенное, и слова тут больше ни к чему.

— Что значит «решенное»? — закричала жена. — Боже милостивый, да что же ты затеял и зачем тебе эта проклятая подушка?!

— Об этом знает Бог. И не тебе вмешиваться в Его дела! — властно сказал сапожник. — Лежи в постели и не указывай мне, что должно и чего не должно делать!

Женщина мгновенно вскочила на ноги и бросилась между мужем и ребенком. Холодный сквозняк пронесся по комнате, заставив затрепетать пламя свечи в руке мужа. Они стояли молча, грудь в грудь. Потом сапожник повернулся к жене спиной.

— Холодно, — проворчал он. — Я проснулся от холода. Подумал, что он может простыть, вот и хотел укрыть как-нибудь…

Он бросил подушку на пол и залез в постель.

Но жене уже открылась страшная правда. Дрожа всем телом, она выхватила дитя из корзины, перенесла на кровать и всю ночь прижимала к себе, так и не сомкнув глаз…

Утром сапожник вышел из дома и направился в гавань, чтобы разыскать трех воров, своих бывших приятелей, так как теперь ему оставалось положиться только на них.

Стоял холодный сырой день, дождь так и хлестал с небес, людей па улицах было мало, да и те, что были, торопились укрыться в домах. Винные погребки и трактиры были полны посетителей, и сапожник по очереди заглянул в «Розу ветров», в «Печеные яйца», в «Корабельный трап», в «Храм Бахуса», в «Синего голубя» и «Остров Корфу». Он везде встречал знакомых, но только далеко за полдень, в таверне «У дяди Паскуале», где останавливались пропустить по рюмочке возвращавшиеся с рынка крестьяне, он нашел зловещую троицу.

Они сидели в углу, в сторонке от других гостей. Дворянин и аббат играли в карты в надежде, что кто-нибудь из крестьян заинтересуется игрой и ввяжется третьим; им, как всегда, нужны были деньги. Немой «капитан» сидел, подперев руками голову, и, казалось, дремал. Сапожник подсел к ним и стал смотреть на игру, изредка советуя: «Крой королем!» или «Давай пиковую!». Так они просидели добрый час, пока дождь наконец не прекратился, и крестьяне, один за другим, не начали уходить, подхватывая пустые корзины.

Когда таверна почти опустела, аббат бросил карты на стол, ибо давно сообразил, что сапожник оторвался от своей работы вовсе не для того, чтобы понаблюдать за их игрой.