Советский Союз. История власти. 1945–1991 - Рудольф Германович Пихоя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подгорный: «Тогда надо писать, если говоришь об истории, сколько им уничтожено было людей».
Шелест: «Дело не в том, чтобы называть цифры, но надо сказать, что у него были ошибки в том духе, как сказано в решениях ЦК. А война? Строительство социализма под руководством Сталина? Это же всему миру известно. Я думаю, что надо дать статью. Другое дело, что, может быть, над этим текстом надо еще поработать».
Шелеста поддержал К. Т. Мазуров. «Мне кажется, что опубликование статьи больше пользы принесет, чем умалчивание этого факта. Статья должна быть небольшой, но правильной. ...Как же бороться за чистоту марксизма-ленинизма, если нам не писать о том, что было в истории?
Мне кажется, более того, надо подумать о том, чтобы поставить бюст на могиле Сталина. Я вам скажу, как реагировал т. Гусак (Густав Гусак — первый секретарь ЦК Компартии Чехословакии, сменивший, с помощью Советского Союза, коммуниста-реформатора А. Дубчека.— Авт.) на этот факт, когда мы подошли с ним во время посещения Мавзолея к могиле Сталина. Он спросил, а почему нет бюста? Я ему сказал, что вначале мы не поставили, а потом как-то к этому вопросу не возвращались. Он говорит: по-моему, это неправильно. Надо было поставить бюст. Вот вам точка зрения т. Гусака, который был в свое время, безусловно, обижен Сталиным. Да, по-моему, и любой здравый человек рассудил бы так».
Более осторожную позицию занял А. П. Кириленко. Он высказался за публикацию статьи, но отметил, что «настроения есть разные, и трудно сейчас сказать, кто сейчас и сколько "за" и сколько "против"». Он же предупредил, что «нет такой партии в Европе, которая будет аплодировать подобного рода статье. Надо будет нам подумать».
Однако большинство членов Политбюро было за публикацию — В. В. Гришин, А. Н. Шелепин, Д. Т. Устинов, А. Н. Косыгин, Г И. Воронов, М. С. Соло- менцев, И. В. Капитонов, Д. А. Кунаев, Ш. Р. Рашидов, В. В. Щербицкий.
Шелепин напомнил: «Как, например, было встречено упоминание т. Брежневым в докладе о Сталине в связи с 20-летием победы над гитлеровской Германией? Поэтому, я думаю, в народе это будет встречено хорошо».
«Безусловно, такую статью нужно дать,— заявил Ю. В. Андропов.— Если мы опубликуем ее, мы не причиним никакого вреда. Конечно, не будет ничего, если мы и не опубликуем. Но вопрос этот, товарищи, внутренний, наш, и мы должны решать, не оглядываясь на заграницу. ...А насчет заграницы я вам скажу. Кадар, например, в беседе со мной говорил: почему вы не переименуете Волгоград в Сталинград? Все-таки это историческое название. Вот вам и Кадар. Я и считаю, что такую статью дать надо».
Ему вторил белорусский лидер П. М. Машеров. «Я совершенно однозначно и без колебаний считаю, что статью, безусловно, нужно дать в том духе, как здесь говорили товарищи. Народ примет хорошо. Отсутствие статьи вызовет много всяких недоуменных вопросов».
Брежнев, подводя итоги, отметил: «Я чувствую, что в основе своей все товарищи едины. ...То, что касается публикации статьи, то я скажу вам откровенно, что я вначале занимал отрицательную позицию. Я считал, что не следует нам публиковать статью. Причем исходил при этом из того, что у нас сейчас все спокойно, все успокоились... Стоит ли нам вновь этот вопрос поднимать? Но вот, побеседовав со многими секретарями обкомов партии, продумав дополнительно и послушав ваши выступления, я думаю, что все-таки действительно больше пользы в том будет, если мы опубликуем статью. ...И, конечно, речь не идет о том, чтобы перечислять какие-то цифры погибших людей и т. д. Не в этом дело. А в спокойном тоне дать статью, на уровне понимания этого вопроса ЦК КПСС и в духе принятых решений съездом и соответствующего решения ЦК».
Статью опубликовали. В 1970 году на могиле Сталина появился его бюст, изваянный скульптором Н. В. Томским.
В стране, пережившей поход против Чехословакии в 1968 г., спешно сворачивалась экономическая реформа — «реформа Косыгина». Устанавливался неосталинизм — верность старым идеологическим ценностям, «идеологической дисциплине», помноженной на неведомую при Сталине «стабильность в руководстве».
Политический барометр явно клонился в сторону сторонников «очищения» Сталина, поэтому критика прошлого становилась для КГБ свидетельством недовольства существующим строем с вытекающими отсюда последствиями.
...Несомненным лидером группы литераторов, противостоявших «Новому миру», был журнал «Октябрь» и его главный редактор В. С. Кочетов. В 1969 г. им был опубликован роман «Чего же ты хочешь?», ставший скорее не явлением литературы, а политическим скандалом. Роман полон желчи в отношении либеральной интеллигенции, неприятия разоблачений прошлого, сделанных на XX съезде партии, глубокого убеждения во вредоносности западного влияния на страну, описываемого и оцениваемого в границах между фашистским вторжением в СССР и действиями американских разведчиков, диверсантов, шпионов и растлителей традиционной морали. Политическая злость явно вредила литературному мастерству, и роман немедленно стал объектом пародирования и насмешек.
В апреле 1970 г. КГБ докладывал в ЦК о том, что в Москве распространяется машинописный текст пародии на роман В. Кочетова «Чего же ты хочешь?». Автором пародии, по мнению «литературоведов в штатском», был сатирик 3. Па- перный. Он использовал сюжетные ходы романа: там и русская жена итальянца, в Москве коммуниста, а в Италии — успешного предпринимателя, расставшегося со своим коммунистическим прошлым, и американская певица, приехавшая в Москву по заданию спецслужб для растления советских людей, и рабочая династия Самариных. Последуем за текстом пародии:
«...У рабочего человека Феликса Самарина не было конфликта отцов и детей с отцом.
Давай, отец, потолкуем,— сказал сын.
Изволь,— согласился отец,— но только о заветном. Размениваться на пустячки не намерен. Что тебя заботит, сынок?
Две заботы сердце гложут,— чистосердечно признался Феликс,— германский реваншизм и американский империализм. Тут, отец, что-то делать надо. И еще одна закавыка. Давно хотел спросить. Скажи, пожалуйста, был тридцать седьмой год или же после тридцать шестого сразу начался тридцать восьмой?
Тридцать седьмой! Это надо же! — уклончиво воскликнул отец. Его взгляд стал холодней, а глаза потеплели.— Уравнение с тремя неизвестными,— сказал он молча,— икс, игрек, зет...
<...>
Прости, отец, опять к тебе,— сказал Феликс, входя.— Так как же все-таки — был тридцать седьмой год или нет? Не
