Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

разгладилось непроницаемым спокойствием, малейшая тень чувства с него ушла, растаяла за будничной дымкой.

— Вот вы где! — воскликнула Эллейв. — Милая, ты почему домой не уехала? Ладно бы, хоть погодка приятная была, так ведь льёт как из ведра!

— Эвельгер мне рассказал, что случилось с кораблём, — сказала Онирис. — Это ужасно и возмутительно.

Чуть заметная волчья дрожь верхней губы, полуоскал — и Эллейв провела ладонью по лицу, стирая жёсткое и яростное выражение. Ей не хотелось, чтобы жена видела её такой.

— Да, «Прекрасная Онирис» в руках этой наглой разбойницы, — процедила она мрачно, холодно. — Самое скверное — мы с Эвельгером никак не можем помочь, присоединиться к поискам невозможно. Мы здесь крепко застряли — служба, разрази её гром! Ничего не сделаешь... Будем ждать и надеяться, что корабль отыщут и отобьют у пиратов, а Йеанн наконец будет болтаться на виселице, где ей самое место! Ладно, всё равно толку от этих разговоров — ноль, идёмте... Нам с Эвельгером надо заскочить в мыльню, а потом наконец домой. Эвельгер, не желаешь с нами отобедать?

— С удовольствием, благодарю за приглашение, — поклонился тот.

В течение следующих двух часов Эллейв с Эвельгером приводили себя в порядок, а Онирис, поджидая их, пила отвар тэи. Те сидели в соседних креслах в цирюльне, и стальные языки бритв слизывали их отросшие ёжики; Эвельгер попросил оставить ему бакенбарды в виде длинной щетины, придав им традиционную форму кливера, а когда пожелал, чтобы ему ещё и брови подрихтовали, у Эллейв вырвался смешок.

— О, да ты у нас любитель наводить красоту!

— Они слишком густые, — невозмутимо пояснил Эвельгер. — Если их не приводить в порядок, над глазами у меня будет этакий козырёк из волос.

Ему выщипали лишние волоски и подстригли чрезмерную длину. Ресницы у него были великолепные, чёрные, густые и загнутые кверху, как у Эллейв, ему тушь совсем не требовалась, хотя многие мужчины в Нави красили глаза, а самые отъявленные модники даже делали татуаж век, придавая себе кокетливый «лисий» взгляд.

Онирис заблаговременно вызвала повозку, и та уже ждала их, когда два капитана, чистые и благоухающие, вышли из раздевалки. Домой они успели как раз к обеду, госпожа Игтрауд тепло и сердечно приветствовала Эвельгера:

— Рада снова видеть тебя у нас, дорогой друг! И счастлива, что твоё сердце более не отягощено многолетней болью.

Эвельгер бросил на Онирис задумчивый взгляд.

— За это я должен благодарить мою прекрасную спасительницу. Она сотворила чудо. А защита — весьма разумно и предусмотрительно, с ней госпожа Онирис будет в безопасности. Теперь я за неё спокоен.

— Онирис у нас теперь настоящая светлая воительница, — полушутливо, полусерьёзно заметила Эллейв, нежно целуя супругу в висок. — Враг, коего она нещадно искореняет — душевная боль, с которой справиться зачастую в сотни раз труднее, чем с телесной. Ты прямо преобразился, дружище! Очень радостно тебя таким видеть.

В кругу семьи она старалась не показывать своих чувств по поводу угона «Прекрасной Онирис», смеялась и улыбалась, но временами впадала в суровую задумчивость. Чуткое материнское сердце госпожи Игтрауд не могло не уловить, что что-то неладно.

— Эллейв, тебя что-то беспокоит? — спросила она с искренней тревогой. — Ты как будто с нами... и в то же время мыслями витаешь где-то далеко.

Та вздохнула.

— Тебя не проведёшь, матушка... Да, случилось кое-что неприятное.

Ей пришлось всё рассказать. Все, конечно, были огорчены этим событием, а больше всех возмущался дядюшка Роогдрейм.

— С пиратством давно пора покончить! — потрясая кулаком в воздухе, негодовал он. — Нашей правительнице следовало бы больше уделять внимания этой проблеме! Куда смотрят «морские стражи»?!

— Подразделение «стражей» — ещё относительно молодое и не такое многочисленное, как хотелось бы, господин Роогдрейм, — молвил Эвельгер. — Поверь, делается всё возможное, чтобы оно могло в самом скором времени выполнять свою задачу с наибольшей эффективностью. Говорю это тебе как офицер, стоявший у истоков создания этого подразделения.

Это прозвучало весьма значительно, все посмотрели на Эвельгера с уважением. Каковы бы ни были причины, по которым он по собственному желанию перевёлся в тихое и совсем не перспективное место, его прошлые заслуги блестели у него на мундире рядом с орденом бриллиантовой звезды. Наград у него было около пятнадцати, а также он носил серебряный аксельбант, говоривший о том, что он не просто корком, а бригадный офицер — то есть, мог командовать бригадой численностью до девяти кораблей.

— А всё-таки позволь полюбопытствовать: почему ты решил добровольно пойти на понижение по карьерной лестнице? — спросила его Трирунд. — С такими заслугами перед тобой были открыты все пути наверх, а ты вдруг берёшь и переводишься на Силлегские острова.

Эвельгер помолчал, задумчиво поигрывая вином в бокале.

— Я уже отвечал госпоже Игтрауд на этот вопрос, — проговорил он наконец. — Можно сказать, что я устал. Я мог бы выйти в отставку, но для этого нужны серьёзные обстоятельства — например, брачное предложение. Но я таковым не располагаю, а значит, не имею веских причин для ухода с морской службы и потому должен продолжать её. Достижение успехов давно перестало быть для меня целью в жизни. Честолюбие — не моя черта. Мне больше по душе приносить настоящую пользу — например, служить в качестве судового врача. Но для зачисления на эту должность у меня слишком высокое звание, начальство считает, что мне не по чину быть простым корабельным лекарем. Должности же в высшем командном составе морской врачебной службы все заняты, мне туда не приткнуться. Но я не испытываю потребности идти всё выше и выше по служебной лестнице, это не мой жизненный принцип, не мой интерес. Честолюбие я давно утратил. Я больше не ищу славы. Эта суета мне наскучила.

— Я полагаю, дорогой Эвельгер, всей возможной славы ты и так уже добился, — мягко молвила Игтрауд. — О ней красноречиво говорит твоя сверкающая наградами грудь. Быть может, твоим новым смыслом в жизни могла бы стать семья? О, не хмурься, я уважаю твой траур... Но всё же носить его пожизненно — очень уж суровый выбор. Это своеобразная аскеза... И сознательный отказ от возможного счастья.

Губы Эвельгера затвердели, сжавшись в жёсткую линию, глаза подёрнулись ледком отстранённости.

— Семейное счастье в моей жизни уже было, госпожа Игтрауд, — ответил он сдержанно. — Увы, оно получилось совсем коротким, но и за это я благодарен судьбе.