Последняя ночь у Извилистой реки - Джон Уинслоу Ирвинг

с лампой на столике стояла банка с прахом отца. Последняя ночь, когда пепел еще можно увидеть и потрогать. Завтра ветер разнесет его над Извилистой. Дэнни смотрел на банку, как будто отцовский пепел мог говорить или каким-нибудь иным способом поведать о последнем желании отца.

— Ну что, пап, мы совсем близки к исполнению твоего желания, — сказал Дэнни. — Надеюсь, ты не передумал.

Банка, в которую насыпали пепел Доминика Бачагалупо, была из-под приправы для бифштексов по-нью-йоркски, выпускаемой компанией «Эймос». Приправа, как значилось на этикетке, состояла из морской соли, перца, трав и специй. Должно быть, отец купил ее на своем любимом мясном рынке, о чем свидетельствовала дополнительная наклейка на этикетке.

Когда отца не стало, банка была почти полной. Дэнни высыпал содержимое, наполнил ее отцовским прахом, а сверху, поскольку там оставалось место, насыпал тонкий слой приправы. Он сделал это на случай, если таможенная служба вдруг попросит его открыть банку. Пусть открывают — внутри по-прежнему пахло так, как и должно пахнуть. (Возможно, от перца таможенник даже чихнул бы!)

Но банка не привлекла внимания таможенной службы и благополучно пересекла границу.

Дэнни сел на постели и отвинтил крышку. Даже сейчас содержимое банки было больше похоже на приправу для мясных блюд, а не на человеческий пепел. Наверное, повару было бы приятно сознавать, в чем путешествует пепел от его бренного тела! В банке «Эймос Нью-Йорк Стик Спайс»!

Если души способны испытывать удовольствие, душа Доминика Бачагалупо сейчас была удовлетворена.

Дэнни погасил свет.

— Пап, это твоя последняя возможность что-нибудь сказать, — прошептал он, обращаясь к праху отца. — Если у тебя нет возражений, завтра мы едем к Извилистой.

Возражений не было. Пепел Доминика Бачагалупо, а также остатки смеси для мясных блюд хранили молчание.

Между его романами «К востоку от Бангора» и «Ребенок на дороге» прошло одиннадцать лет. Гибель отца заставила Дэнни прервать работу, но Кармелла ошибалась, думая, что теперь его молчание опять растянется на годы. В конце концов, со времени публикации последнего романа прошло всего шесть лет.

Как и после гибели Джо, после убийства отца текст романа, над которым работал Дэнни, вдруг показался ему поверхностным. Но в этот раз писатель даже не стал перерабатывать сюжет романа: он понял, что дальше писать эту вещь не будет. Почти сразу же Дэнни принялся за другой роман, совершенно иного содержания. Он писал все эти месяцы, когда его уединение то и дело нарушалось. Сам процесс писания был подобен ветру, разгонявшему туман. Пока Дэнни сидел за машинкой, мир обретал прежнюю ясность.

— Известным быть тяжело, — изрекла за ужином Кармелла.

Конечно тяжело, поскольку известность лишь усугубляла и без того неприятную процедуру полицейского расследования. Но Дэнни знал, что так оно и будет. Как же иначе? Был убит отец известного писателя. Сам писатель застрелил убийцу (несомненно, в целях самообороны). Казалось бы, уже сенсация, чтобы полоскать ее на телеканалах и страницах газет. Но открылись более сенсационные подробности: Дэнни Эйнджел и его отец почти сорок семь лет опасались преследования. И в Канаду автор всемирно известных романов переселился не по политическим мотивам, а из соображений личной безопасности. (Дэнни постоянно говорил об этом, просто он не раскрывал подробностей.) Трудно поверить, что он и его отец почти полвека прятались от одного безумца, бывшего полицейского!

Естественно, в американских СМИ нашлись журналисты, говорившие, что убитому повару и его сыну нужно было еще давным-давно обратиться в полицию. (Ну как они упускали из виду тот факт, что Карл сам был полицейским?) Канадская пресса пылала благородным гневом и писала об «американском насилии», дотянувшемся до писателя и его отца даже за границей. Разумеется, писали и об оружии: дурацком ковбойском кольте сорок пятого калибра и винтовке «винчестер-рейнджер» — рождественском подарке Кетчума, по сути спасшем Дэнни жизнь. Некоторые ревнители закона делали упор на незаконном хранении оружия в доме на Клуни-драйв. В конце концов оборонительные действия Дэнни сочли правомерными и не предъявили ему никаких обвинений. Но подарок Кетчума конфисковали.

— Да этот дробовик спас тебе жизнь! — орал в трубку Кетчум. — И потом, он — мой подарок, черт бы побрал этих копов! Кто его конфисковал? Я ему яйца оторву!

— Успокойся, Кетчум, — сказал ему Дэнни. — Дробовик уже сделал свое дело. Больше он мне не нужен.

— У тебя есть поклонники. Ты же сам говорил, среди них и свихнутые попадаются. Мало ли чего?

Но чаще всего и американские, и канадские СМИ допытывались у Дэнни:

— Вы собираетесь писать о случившемся?

Он все-таки научился отвечать с ледяным спокойствием на этот назойливый вопрос:

— Возможно, но не сейчас.

— Но ты собираешься писать об этом? — задала знакомый вопрос Кармелла, когда они ужинали.

Он не ответил и стал рассказывать о новом романе, который писал сейчас. Писать было на удивление легко: слова неслись, как ветер, и он не мог их остановить. Еще одно крупное произведение, но Дэнни не думал, что работа растянется надолго. Он не знал, почему работа идет с такой легкостью. Стоило ему написать самую первую фразу, как за нею полились все остальные. Дэнни даже процитировал Кармелле эту фразу по памяти: «Ресторан уже закрылся, но сын повара — единственный остававшийся в живых член семьи знаменитого маэстро кулинарии — продолжал трудиться на темной кухне». Из этого таинственного предложения родилось и название романа: «Ночью, когда ресторан закрыт».

Глупец! Неужели он рассчитывал, что все это произведет на Кармеллу впечатление? Ее реакция оказалась столь же предсказуемой, как и разговор в машине и за обедом.

— Так твой роман — про Гамбу? — спросила она.

Дэнни попытался объяснить ей: нет, этот роман не про Гамбу. Это история человека, который постоянно жил в тени своего отца — непревзойденного повара. Отец недавно умер, и его шестидесятилетний сын остался в мире один, не зная, как теперь жить. Он ничего не умел, не перенял даже малой доли отцовских талантов. Окружающие считали сына умственно отсталым. Всю жизнь он провел при отце, работая его помощником (но так только считалось). Поскольку повар сделал этот ресторан респектабельным и процветающим, персонал ресторана просто терпел его сына. А тот как будто застрял в детстве или подростковом возрасте. Все счета оплачивал отец, и он же покупал одежду своему великовозрастному сыну. Из уважения к памяти уникального повара его сына оставили работать в ресторане, однако без отцовской подсказки он не мог ничего приготовить. Сыну грозило увольнение или в лучшем случае перевод в мойщики посуды.

А дальше сын вдруг обнаруживает у себя способность «общаться» с духом отца, но при странных