Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кропстон собрал карты, сбросил колоду в ящик стола и встал. Пора ложиться. О завтрашнем завтра и подумаем.
Рассел выключил свет, отодвинул штору и боком сел на подоконник. Затылок прижат к косяку, руки скрещены на груди. Началась ночь. Ещё одна бессонная ночь. Нет, надо что-то делать. Оставить всё как есть и пусть идёт своим чередом, он не может. В субботу он увидел их в Гатрингсе. И в воскресенье пошёл в церковь. Злясь на самого себя и презирая за эту злость. Хотел увидеть Джен. И увидел. Весёлую, лучащуюся радостью. Он достаточно опытен, чтобы увидеть. И понять. И эта старая карга, миссис Стоун, права. Это не то, для чего держали и делали спальников. Это совсем другое. Джен любит. Она не отличает, не может отличить. Человеческих чувств от животных рефлексов. Отвергнуть любовь Хьюго, старомодную, сентиментальную, смешную, да как угодно, но любовь, живое человеческое чувство, и выбрать… неужели она не понимает, что спальник… не человек? Что его объятия, поцелуи, ласки лишены главного – живого человеческого тепла? Неужели и для Джен физиология, все эти трения-касания важнее всего?! Если это так… жаль, он хорошо думал о Джен, она казалась такой… искренней, цельной, чем-то похожей на Фанни…
…Солнечный свет бьёт в широкое окно, заполняет комнату. Он жмурится, ёрзает, накрывается с головой, но одеяло просвечивает.
– Фанни! Задёрни шторы, – безнадёжно просит он.
– И не подумаю! – звонко хохочет в ответ Фанни.
И он знает, что она опять стоит голая у окна, раскинув руки, и купается в лучах, как под душем. Неуёмная Фанни. Он повторяет это вслух, и с него тут же сдёргивают одеяло.
– Не будь занудой, милый! Солнце надо любить.
– Я люблю тебя, – он обхватывает её и валит на постель. Фанни хохочет, отбивается и щекочет его…
…Рассел улыбнулся воспоминаниям. Фанни, озорная, смешливая, не признающая никаких условностей. Жадная и щедрая одновременно. Брать и давать ей одинаково приятно. Только Фанни объяснила ему, чем женщина отличается от спальницы. Объяснила не словами, а собой, своим телом, своими поступками… Он предложил ей выйти за него замуж. Она рассмеялась. И отказалась…
…– Ну, милый, спасибо, но это несерьёзно.
– То есть как? – он сам не ждал, что её отказ так заденет его.
– А вот так, – хохочет Фанни. – Я свободная, и ты свободный. Захотим – встретимся, захотим – разбежимся.
– Фанни, это не причина. Я люблю тебя.
– И я тебя люблю, – смеётся Фанни. – Потому и не хочу. И не буду.
Он угрюмо кивает. Если Фанни не хочет, то её не заставишь. Приказать ей нельзя…
…Рассел вытащил сигарету и закурил. Земля тебе пухом, Фанни. Он тогда окончил университет, уехал. Не попрощавшись. Фанни уже вовсю крутила с другими. А может, и нет. Но между ними и так было всё кончено. Но что бы ни делала Фанни, в Палас она не ходила…
…– Да ну его, милый.
– Но почему?
– А не хочу! – смеётся Фанни.
– Ты можешь внятно объяснить? – сердится он.
Они лежат рядом. Фанни в его объятиях задумчиво накручивает на палец волоски у него на груди.
– Ну, милый зануда, – она целует его в щёку возле уха, – ты же любишь порядок во всём. Так, во-первых, я люблю, когда за мной ухаживают и завоёвывают. Во-вторых, я люблю случайные встречи. В-третьих, – она опять целует его, – я люблю солнце, много солнечного света. А в Паласе всё наоборот. Ты доволен?
Он целует её, но настаивает:
– А в-четвёртых?
– А в-четвёртых, в-пятых, в-шестых и так далее, – смеётся Фанни, – я люблю, когда меня любят. Понятно?…
…Конечно, понятно. Он всё понял и не обиделся, когда Фанни стала удаляться от него. Ничего вечного не существует. Кончалась любовь, кончались и их встречи. Без обид и скандалов.
Рассел глубоко затянулся горьковатым дымом. Купил в Гатрингсе русскую пачку на пробу. Ничего, очень даже ничего. Но под настроение. Послезавтра пятница, Джен придёт в контору. Что ж, это его шанс. Проводить после работы. Он так часто это делал, что ни у кого не вызовет подозрений. Ни у кого, кроме… кроме этого чёртова спальника. Хотя… хотя в тот раз сам виноват, что погнался и попал в ловушку. Да и чёрт с ним, в конце концов, если что, на этот раз он будет стрелять. Дважды на одно ловятся только недоумки. Он, слава богу, не из таких…
…– Ты упрям, Рассел.
– Весь в тебя, – весело огрызается он.
Отец с улыбкой кивает.
– Грешен. Не могу оставить проблему нерешённой.
– Что?! – сразу настораживается он. – Ты… ты опять взялся за это?
– И да, и нет, – смеётся отец.
Но смех слишком явно прикрывает смущение.
– Не понял, – он с улыбкой подносит к губам стакан. – Ты опять купил спальников?
– Да, – отец негромко смеётся, – одного и в рассрочку.
– Значит, да, а что тогда нет? Только наблюдаешь? Без анализов и экспериментов?
Отец кивает, медлит и наконец… хлопает в ладоши. И на этот обычный сигнал вызова домашнего раба в холл входит… спальник, трёхкровка.
– Убери и подай кофе, – спокойно приказывает отец.
Он молча смотрит, как ловко управляются с посудой красивые тёмно-бронзовые руки. Но вот столик между их креслами накрыт для кофе, отец внешне небрежно кладёт на край столешницы надкусанный бисквит.
– Ступай.
– Спасибо, сэр, – раб берёт бисквит, ласково и благодарно улыбается и бесшумно исчезает из комнаты.
Первую чашку они выпивают в молчании. Он настолько ошарашен, что не находит слов, да и мысли… вразброд. Отец… никогда…
– Он… ты давно его купил?
– Скоро полгода, – улыбается отец.
Полгода? И не горит?! Значит… но этого не может быть… отец…
– Ты никогда не увлекался этим, – тихо говорит он.
Отец пожимает плечами.
– Я хочу посмотреть, сколько он протянет… на обычном режиме. Ему двадцать четыре полных.
– Через два месяца ты его всё равно сдашь на утилизацию. Как просроченного.
– Я договорился.
