Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он не спеша потянулся под одеялом, медленно распуская мышцы. И одеяло уже не давит, привык спать укрывшись. Человек ко всему привыкает. А подловил его этот малец с именем. Крис, Кристмас…
…Боль отступала медленно, неохотно. Он вдруг ощутил себя, своё горящее тело, пересохший шершавый рот. Губ касается что-то твёрдое, как трубка какая-то, раздвигает их. Вода? Странная, сладкая, как напиток в Паласе, но вода. Он жадно глотает её, зажимая зубами трубку, чтобы не упустить. И он лежит на чём-то мягком, и как будто ветром погладило по лицу. Он и тянется к этому ветру, и боится неосторожным движением вернуть боль. Осторожно открывает глаза и вздрагивает. Белый. В халате врача. Нет! Не надо! За что?! Он слышит свой крик, рвётся, ощущая на запястьях и лодыжках притягивающие его к кровати ремни.
– Ну-ну, парень, спокойно.
Сильные, но не жёсткие пальцы придерживают его за плечи, прижимают к… койке.
– Ну, попей ещё. Хочешь пить?
Пить? Да, пить, дайте воды… И тут же его обжигает понимание. Ему не дают умереть, заставляют жить, мучиться. Зачем?
– Как тебя зовут, парень?
Нет, на это его не поймают.
– У раба… нет… имени… – выдыхает он и, чувствуя приближение новой боли, кричит, ругается, добиваясь удара, чтобы потерять сознание и не чувствовать уже ничего…
…Крис недовольно, злясь на себя за эти воспоминания, мотнул головой. Было и прошло. Потом, когда уже соображать начал, стыдился врачей. Как он их только ни обзывал, а они… Особенно доктор Юра и Тётя Паша. И не хотел вспоминать, а вспомнил…
…Тусклый свет сквозь веки, чьи-то голоса над ним.
– Ешь.
Ложка тычется ему в губы, чьи-то пальцы нажимают ему на щёки, скулы, насильно открывают рот и засовывают ложку. Безвкусная вязкая масса. Он давится, глотает её. Почему его не оставят в покое? Он не хочет есть, ничего не хочет.
– Крис, ты слышишь меня? Открой глаза, Крис.
Крис? Кто это? Это не он. У раба нет имени. Его трогают за плечо, запястье, несильно похлопывают по щеке, он с привычным равнодушием шевелит губами в положенном поцелуе, но ощущает пустоту. Его ударили по лицу и не заставили целовать ударившую руку? Он медленно поднимает веки. Опять этот белый. Врач. Значит, сортировка.
– Ну, как ты, Крис?
Значит, Крис – это всё-таки он.
– Хорошо, сэр, – слышит он свой голос.
Его спрашивают о болях, ещё о чём-то. Он не отвечает. Это непослушание, за него и убить могут, но ему всё равно. Пусть убивают…
…Крис усмехнулся. Он долго не мог понять, почему его не убивают. А сейчас смешно вспомнить. Но хватит, надо спать. Что было, то было. Он так и остался Крисом. И даже ни разу не спросил, кто дал ему это имя. Не всё ли равно? Тогда было всё равно, а сейчас… если получится задуманное, то будет тем более неважно. И надо выкинуть всё из головы. И спать. Поздно уже.
Графство Эйр
Округ Гатрингс
Джексонвилл
Они шли со станции, когда их окликнули. И они не сразу даже поверили такой удаче. Работа! Убрать на зиму в саду. Собрать весь сушняк, сгрести опавшую листву, расчистить дорожки… Ну, чудо, а не работа! И это, когда третий день на станцию пускают только по полицейской указке. А в городе работы нет.
– Пофартило! – ухмыляется Андрей.
Эркин молча кивает. Лопата, грабли, топор, – всё для работы им дали. Пожилая женщина с седыми тщательно уложенными волосами, объяснив им, что они должны сделать, сразу ушла в дом, не осталась над душой по-надзирательски. Вокруг никого, и они, пользуясь моментом, переходят на русский.
– Через две недели поеду, – Андрей быстро вскидывает на него глаза, улыбается и снова их опускает на работу. – Потом ещё неделя, пока вы получите. И тогда рванём.
Эркин кивает.
– Деньги попридержать пока надо, – и повторяет слова Жени: – Переезд – дорогое удовольствие.
– А то, – сразу соглашается Андрей. – С работой хреново, конечно. У тебя запас ещё есть?
– Есть немного. Здесь-то перекрутимся. А в дороге… Да, эти, Маша с Дашей, получили уже? Ну, как её, визу?
– На той неделе поедут. После Хэллоуина. Только, – Андрей начинает краснеть. – Только они не сразу двинутся.
– Тебя будут ждать, – решил пошутить Эркин.
Но Андрей сразу стал тёмно-пунцовым, даже слёзы на глазах выступили. Эркин от неожиданности оторопел, не зная, что сказать. И минут десять они работали молча, разойдясь по разным углам сада. А когда опять оказались рядом, Андрей заговорил сам.
– Понимаешь, девчонки ж они ещё, а тут всякое может быть. Ну и… помогу им, прикрою, если что. Ты того… против, что ли?
– Почему против? – пожал плечами Эркин. – Хорошие девчонки, пускай.
– Понимаешь, – повеселел Андрей. – Когда много вместе, то и место в бараке можно хорошее занять, и со жратвой легче, и прикрыть друг друга. Если вместе держаться… хрен к нам кто сунется.
– Это так, – кивнул Эркин.
Вместе, конечно, легче. Будет нас тогда… Шестеро. Правда, на четырёх женщин двое бойцов – он да Андрей, но всё равно: Андрей прав. И… Эркин рискнул задать завертевшийся на языке вопрос.
– Ты с которой?
Андрей снова густо покраснел и еле слышно ответил:
– А с обеими.
– Сразу? – вырвалось у Эркина.
Андрей кивнул и, помолчав, сказал совсем тихо, тише камерного шёпота.
– Они близнецы, понимаешь? У них всё поровну.
Эркин видел, что Андрею хочется поговорить, рассказать, да и самому интересно. И раз они вместе поедут, то ему, конечно, надо о них побольше знать. Да, как назло, опять надо разойтись. Ладно, обговорим потом. Значит… значит, три недели ещё, ну, если с запасом, то месяц. Дров, керосина покупать не нужно, до отъезда хватит и тоже с запасом. За квартиру уплачено до Рождества. Может, за декабрь удастся обратно стребовать? Или как неустойку слупят? Надо будет у Жени спросить. Из одежды… Ему самому ничего не нужно, на год шмотья хватит. Только Жене и Алисе. Одежду всю возьмём. Мебель, конечно, бросим, продать вряд ли получится. Что ещё? Посуда, постели…
– Ты чего губами шлёпаешь? – спросил вдруг Андрей.
– Прикидываю, что ещё
