Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

сапоги целовать, но… чего уж тут, сам виноват, потерял голову, забыл про горячку. И нарывался он всё-таки тогда на пулю. Но если Трейси тогда его не шлёпнул, то сейчас вряд ли. В подручные Трейси его не возьмёт, но может… может, порекомендует кому из своих знакомцев. Квалификация при нём, пусть проверяют, как хотят. Хуже, чем у Ротбуса, не будет. А если и впрямь к Рождеству всё повернётся, то надо успеть сейчас к хозяину получше пристроиться. На крайний случай, проситься к Трейси, и пусть уж он хозяином, чем какая другая сволочь. Пастуха этого, индейца, Трейси вроде особо не прижимал. Подставил, правда, сдал русским на исследования, но парень сам виноват. Кто ж беляку без оглядки верит?

Шум дождя нагонял сон, руки вроде отпустило. Ладно, появится Трейси, подойду. Другого-то варианта нет. Работа нужна. Денег осталось немного. Думал, хоть год поживёт сам себе господином, а что за массаж придётся платить, не посчитал. Жильё, жратва и массаж. А на остальное смотри и облизывайся. Баб, правда, хватает, не ждёшь, пока хозяин тебе разрешит и прикажет, но и бабы денег требуют. Можно, конечно, и задарма, но там уже не ты выбрал, а она согласилась. Кочевряжатся подстилки черномазые, свободных корчат, забыли, как по хозяйскому слову под любого ложились и рожали от кого велено. И пискнуть про чувства не смели, чтоб на «трамвае» не прокатили. А теперь «чуйства» у них, вишь ли, объявились.

Чак удовлетворённо улыбнулся. Ну вот, отогнал боль словами. Теперь спать. Уж до Рождества-то Трейси объявится. И если не лопать от пуза, то и денег должно хватить.

Лармонт

Стетсоновский Технологический Университет

– На этом закончим. Благодарю вас. До свидания.

Бурлаков ещё раз оглядел аудиторию и стал собирать бумаги. Его первая публичная лекция после, да, почти пятнадцати лет перерыва, и к тому же на чужом, всё-таки чужом, языке. И, кажется, получилось.

С обычным студенческим гомоном слушатели вываливались за дверь. Когда аудитория опустела, к Бурлакову подошёл Старцев.

– Спасибо, Игорь Александрович.

– Пожалуйста, Геннадий Михайлович, – благодарно улыбнулся Бурлаков. – Не откажетесь от кофе?

– Не откажусь, – засмеялся Старцев. – В кафе?

– Нет, давайте у меня, если вы не против.

– По-нашенски, – кивнул Старцев.

Крохотная квартирка, вернее комната с нишей-кухней и закутком-душем в университетской гостинице безукоризненно чиста и кажется нежилой.

– Не обжились ещё? – присвистнул Старцев.

– Если честно, то и не собираюсь, – Бурлаков быстро, с ухватками старого холостяка, накрывал на стол. – Гостиница – она гостиница и есть. Контракт на пять ознакомительных лекций по истории России не требует постоянного жилья. Отчитаю и уеду. Вернусь домой и уже там буду устраиваться капитально.

– Домой? Вы жили в… – Старцев запнулся.

– В Грязино, – подсказал Бурлаков. – Но это Петерсхилл. Теперь.

– И пока?

– Берите сахар, печенье. Стоит ли заново тасовать людей, Геннадий Михайлович? Вообще-то мы, – Бурлаков невесело улыбнулся, – извините, никак не привыкну, что один, переехали в Грязино из-за бомбёжек, это дом тестя. Глухомань, тишина, а Царьград тогда бомбили часто. А там оккупация… ну, и всё остальное из этого вытекающее. А теперь… пусть живут.

Старцев задумчиво кивнул.

– А что вы вообще думаете о статусе этих территорий, Игорь Александрович?

– Спорность этих земель, как и любого Пограничья со смешанным населением очевидна и фактически непреходяща, – пожал плечами Бурлаков. – Мне думается… это вопрос населения.

– Плебисцит?

– Империя радикально изменила этнический состав. Сейчас плебисцит будет некорректен. По вашим данным возвращаются многие?

– Насколько я знаю, не очень. Многие из переселенцев бежали от фронта. Они не возвращаются совсем. Из угнанных пока немногие. Но, – Старцев нахмурился, – эксцессы уже начались.

– Да, в этой ситуации они неизбежны, – кивнул Бурлаков.

– Инфраструктура разрушена, самоуправление отсутствует, – продолжал рассуждать Старцев. – И вы правы: нельзя одну несправедливость исправлять другой. Угон изгнанием.

– Совершенно верно, – Бурлаков отпил кофе. – Однозначного решения я, честно говоря, не вижу. Наверное, наиболее приемлем вариант с компенсацией и выкупом.

– Да, согласен. Кстати, стихийно этот процесс уже начался. Выкуп, он же компенсация и отказ от претензий. Комендатура оформляет и выдаёт документы на право владения.

– Я слышал о таких случаях, – улыбнулся Бурлаков.

– Ваш комитет подключился? – с интересом спросил Старцев.

– Разумеется. Мы же комитет защиты жертв Империи. И раз эта территория теперь российская, значит, надо стабилизировать население. Тем более, что рабство было распространено не особо, наиболее рьяные либо бежали, либо не пережили освобождения рабов.

– Как и во всей Империи, – понимающе кивнул Старцев.

– Бывшей Империи, – поправил его Бурлаков. – Пограничье было необходимо вернуть несмотря ни на что, по политическим мотивам. А то станет непонятно, за что воевали.

– Да, конечно, вернуть утраченные территории.

– Вот именно. А остальная территория – лишняя обуза, пусть самоорганизуется. Мы только даже не почистили, а создали условия, а дальше пускай сами своими руками и по своему разумению, – Бурлаков усмехнулся и продолжил: – Очень многое упирается в документы. Архивы нам предоставили, но работы… непочатый край. И с угнанными мы уже начали большую программу репатриации. Многим из них некуда возвращаться, а Россия…

– Россия велика, всем место найдёт, – улыбнулся Старцев. – Аналогично с индейцами, так?

– Да. Союз Племён подал неплохую идею, а в её осуществлении показал… и пути, и колдобины. Но наш масштаб несравнимо больше и задачи поразнообразнее.

Старцев несколько раз задумчиво кивнул. Отвечая не столько Бурлакову, сколько собственным мыслям.

– Как вы думаете, Игорь Александрович, насколько реальна попытка поворота?

– А насколько реальна была война? Вы это вряд ли помните.

– Совсем не помню, – кивнул с улыбкой Старцев.

– Ну вот. Тоже считали, что Империя не осмелится. А в результате? Вот видите. А вообще-то об этом надо спрашивать у наших друзей. У Николая Алексеевича и Александра Кирилловича. Это сфера их интересов.

– Это их хлеб, – улыбнулся Старцев. – Конечно, попытки реванша закономерны и неизбежны, но меня смущает одно обстоятельство. Нас слишком убеждают, что все события развернутся на Рождество. Слишком явная утечка.

– Чтобы она была естественной, – сразу подхватил Бурлаков. – Рождество как граничную дату нашего ухода с основной территории бывшей Империи мы дали сами. Тоже всевозможными, насколько я знаю, утечками и полуофициальными заявлениями. Естественно желание реваншистов перехватить и не дать никому вклиниться в момент безвластия. Пересменка – самое благодатное время для прорыва.

– Как и фронтовые стыки, – кивнул Старцев.

– Да, вы правы. Тот же стык, только не в пространстве, а во времени. Вспомните нашу и не только нашу историю. Стоит власти упасть, как сразу находятся желающие и могущие её подобрать, пока честные и законопослушные думают и колеблются. Так что реванш именно вплотную перед нашим уходом или во время него вполне вероятен и даже оптимален для