Куропаткин. Судьба оболганного генерала - Андрей Гургенович Шаваев

Родионовича Ерофеева издал исполнительный комитет Ташкентского совета рабочих и солдатских депутатов.

Положение спас давний знакомый Куропаткина, открыто симпатизировавший ему военный министр Гучков: по указанию Временного правительства арестованным предоставили свободу передвижения, и Алексей Николаевич, не теряя ни минуты драгоценного времени, 7 апреля 1917 года спешно выехал в столицу.

Из одного бурлящего котла в другой.

Прибыв в Петроград, первым делом явился к Гучкову. Разговор крутился вокруг вожделенных для Куропаткина ВАКАНСИИ, но пристроить Алексея Николаевича на существенную руководящую командную или солидную штабную должность в бардаке и неразберихе демократической вакханалии Гучков просто не успел – сам в мае 1917 года слетел с поста военного министра: можно управлять армией, но не вышедшим из повиновения расхристанным стадом в шинелях.

Куропаткин обивает пороги ведомственных учреждений Петрограда, пытаясь заполучить хоть какую-то должность. Используя старые связи и сохранившиеся добрые отношения по Туркестану, вошел в состав правления Семиреченской железной дороги, с 5 июня 1917 года состоит в Александровском комитете о раненых. Пребывание в правлении железной дороги дает возможность получать относительно приличное денежное вознаграждение, статусная работа в комитете о раненых позволяет поддерживать контакты с руководством Военного министерства и высшим армейским генералитетом.

Улучшив момент, обращается к Верховному главнокомандующему Керенскому, как некогда в 1914 году к императору, с просьбой назначить командовать корпусом.

Просьба отчаяния и безысходности остается без внимания: блуждающих генералов без армии по беременному эсеро-большевистской революцией Петрограду СУЕТИЛОСЬ более чем достаточно.

Кому нужен потерявший ориентиры, ортодоксально мыслящий, абсолютно не вписывающийся в бурные веяния нового времени, выработавший ресурс, почти исчерпавший жизненные силы, стоящий на пороге семидесятилетия генерал?

Глава 16

Музейный работник. Сельский учитель

Если и были дерзновенные планы, то к концу 1917 года они рухнули полностью и окончательно, ибо уже не на кого было ОПЕРЕТЬСЯ и не к кому обратиться: царь арестован и к власти не вернется никогда; Гучков из военных министров уже полгода как уволен, здорово погорел на поддержке авантюрного выступления Корнилова, увлечен очередной идеей – спонсирует Алексеевскую организацию; Крымов застрелился после беседы с Керенским; верный Сивере служит начштаба дивизии в далеком Туркестане; перевертыш Бонч-Бруевич рад-радешенек незавидному положению прозябающего без дел Куропаткина и занят при помощи брата-большевика обустройством собственной карьеры при большевистском режиме; Алексеев, Корнилов, Деникин, Лукомский на юге России формируют Добровольческую армию.

24 января 1918 года Куропаткин уволен в отставку.

Прощание со ставшим родным Петербургом-Петроградом, где прошло в общей сложности более 35 лет жизни, – городом, вдруг ставшим неприветливым, чужим, мрачно серым, источающим тревогу, угрозу и кочующую по углам опасность; городом, преданным безвольным, жалким монархом и хлипким, убогим Временным правительством, отданным во власть и на поругание дезертировавшей солдатне, покинувшим корабли матросам и марксистским разрушителям-демагогам; городом, уже торжественно наименованным «колыбелью революции», проходит спокойно и буднично. «Эту реку в мурашках простуды. Это Адмиралтейство и биржу» Куропаткин покинет навсегда.

В Петрограде останутся сын с семьей и супруга.

Окончательно обосновавшись в Шешурино, Куропаткин ведет себя с достоинством, но осторожно и осмотрительно, стараясь не давать новой власти лишних ПОВОДОВ для подозрений в контрреволюции и сотрудничестве с врагами советской власти. Нашел в себе силы отвергнуть предложение французского правительства покинуть залитую кровью Россию, ответив представителю посольства Франции: «Людовику XVI народ Франции снял голову. Если я заслужил то же, то пусть мой народ со мной поступит так же, но Родину я никогда не покину».

Смелость поразительная, отсутствие элементарного инстинкта самосохранения выглядит непостижимо и фатально пренебрежительно, учитывая, как легко и играючи власть недрогнувшими руками интернациональной ЧК «снимала головы» с русского царского генералитета и отправляла в казематы патриотически настроенных офицеров-генштабистов.

Слепо доверился судьбе или твердо знал, что тронуть НЕ ПОСМЕЮТ?

Имел гарантии, а если имел – то от кого?

Или не имел никаких гарантий ВЫЖИВАЕМОСТИ и попросту блефовал, ибо за границей делать было нечего и жить не на что, так как не озаботился генерал-адъютант заблаговременно конвертировать все накопленное и заработанное в валюту, на счета в зарубежных банках, хотя бы в той же дружественной лично к нему Франции.

Вкладывал немалые деньги не в авуары, а в сельскохозяйственную школу, фельдшерский пункт, жилье для медицинского персонала, узел почтово-телеграфной связи, музеи, библиотеки, пожертвования, а они, как известно, дивидендов не приносят.

Как и элементарной благодарности Отечества тоже.

Шешурино для Куропаткина всегда ассоциировалось с личностным восприятием своего пространства, домашним очагом, источником энергетической родовой, корневой подпитки, местом, где «Родину не меряют страной». Еще не написал Сергей Есенин: «Дайте мне на робине любимой, все любя, спокойно умереть», но внук русского крестьянина Алексей Николаевич Куропаткин совершенно спокойно и без трагедийных эмоций низвергнутого министра, главнокомандующего и генерал-губернатора возвращался туда, откуда вышли его предки, – к земле.

Правда, возвращался БАРИНОМ, латифундистом – в роскошное имение, с машинами и породистыми лошадьми, с камердинером и прочими слугами, с привычками неограниченно распоряжаться и ВЫСТРАИВАТЬ людей и ситуацию вокруг по своему разумению.

Имел право.

Вчк

После неудавшегося покушения эсеров на лидера большевиков Ленина и убийства председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого 3 сентября 1918 года принято постановление Совета народных комиссаров РСФСР «О красном терроре».

Стоящий на оперативном учете органов госбезопасности бывший царский министр и генерал-адъютант Куропаткин немедленно арестовывается уездной Холмской ЧК, далее переправляется под усиленным конвоем в губернскую Псковскую ЧК, а затем и в Петроград в распоряжение Чрезвычайной комиссии Союза коммун Северной области.

Никаких сомнений в дальнейшей судьбе САТРАПА нет ни у кого. Заложник советской власти подлежит либо немедленной – через расстрел, либо постепенной-через превращение в «лагерную пыль», но все равно – УТИЛИЗАЦИИ.

Однако спустя месяц Алексей Николаевич Куропаткин странным образом возвращается в свое поместье – нетронутое и неразграбленное, что еще более удивительно. Пораженным от явившегося образа царского генерала местным холмским чекистам, давно поставившим галочку в отчете о ликвидации отъявленного монархиста, нетребовательно предъявил документ, из которого следовало, что бывший генерал Куропаткин направляется к месту постоянного проживания в село Шешурино в качестве корреспондента Академии наук. Охранный мандат Куропаткину подписал Глеб Бокий.

Для «самоохраны» Куропаткину выдан самовзводный наган № 34078.

Глеб Иванович Бокий после убийства Урицкого с августа по ноябрь 1918 года возглавлял Петроградскую чрезвычайную комиссию и одновременно ЧК Северной области, в которую, наряду с другими, входила и Псковская губерния. Профессиональный революционер, прошедший через 12 арестов царской политической полицией, тюремную одиночку, ссылку, он впоследствии стал одним из самых засекреченных руководителей советских органов госбезопасности, возглавляя в течение шестнадцати лет шифровальный