Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст

Ил. 81. Офелия, конец 1970‐х годов. Фото из архива А. Еганова (Музей Венде, Лос-Анджелес)

В компании Дудинского Офелия стала посещать кружок Юрия Мамлеева, в чьей коммунальной квартире, расположенной в Южинском переулке, собирались вместе поэты-смогисты, мистики, богословы и другие богемные личности. Света особенно сблизилась с уже упомянутой Лорик Пятницкой, целеустремленной подругой писателя Мамлеева. Их общение продолжалось по крайней мере до середины 1970‐х, когда Пятницкая вдохновила Офелию на создание знаменитого хипповского флага для выставки на ВДНХ в 1975 году и уговорила показать его на последующих квартирных выставках. Многое из того, что составляло интеллектуальную жизнь южинского кружка Мамлеева и Пятницкой, позднее нашло отражение в хипповской идеологии Офелии: приверженность абсолютной свободе и самореализации, увлечение смертью и злыми силами, вера в то, что сознание можно — и нужно — расширять через мистический опыт, а также определенный элитизм и взятое на себя лидерство. Вместе с Дудинским они также разделяли веру в абсолютное превосходство любви над традиционной моралью и свободы самовыражения над условностями. Например, Дудинский рассказывал, как Офелия ходила «в прозрачной кофте с голой грудью», но, когда к нему на улице подходили и спрашивали, почему его жена разгуливает в таком виде, он пожимал плечами: «А что я могу поделать? Такая вот она провокаторша»[1064].

И Дудинский, и Александр Бородулин утверждали, что были первыми любовниками Офелии. Дудинский в ходе нашего с ним интервью в своей неповторимой манере в деталях поделился со мной историей о том, как лишил ее девственности. Он также рассказал, как они купили заброшенный дом в Подмосковье, где в счастливом уединении провели все лето. По его словам, Офелия сделала от него три аборта. Бородулин, вспоминая Офелию, колебался между восхищением и брезгливостью: «Она играла роль девушки, с которой можно легко переспать, что все и делали». Но, как и Дудинский, он признавал ее бескомпромиссную увлеченность идеями, которую одновременно считал потрясающей — и ненормальной: «Я от нее ушел, потому что она слишком уж в это все погрузилась. Это я ее туда привел [в мир андеграунда], как и всех остальных, кто учился на журфаке. Я ее случайно со всем этим познакомил, и она полностью этим увлеклась»[1065]. Одновременно или почти сразу после Дудинского на романтическо-сексуальном горизонте Офелии появился Солнце. Он явно не был ей интеллектуальным ровней, но харизма сделала его очень популярным в московских андеграундных кругах. Офелии, похоже, нравились лидеры, она постоянно искала их внимания и компании. Однако она также отстаивала свое право на промискуитет, как это обычно делали мужчины (и явно раздражала этим некоторых своих партнеров), поэтому вскоре к ее роману с Солнцем добавились отношения с Петром Мамоновым, впоследствии ставшим известным певцом, музыкантом и актером. Примерно в то же время она начала экспериментировать с наркотиками и влюбилась в Лешу Полева, свободного душой поэта, которого все знали под прозвищем Шекспир. Друг Офелии Саша Липницкий познакомил ее с миром рок-музыки, а также с «московским Джими Хендриксом» — Игорем Дегтярюком, который вскоре стал ее новой страстью, а чуть позже и вторым мужем.

Дегтярюк был одним из немногих, кто отказался от интервью со мной. Поначалу согласившись встретиться, затем он заподозрил меня в связях с госбезопасностью — и просто исчез. Как рассказал Дудинский, они с ним вдвоем оплакивали Свету после ее гибели в 1991 году, якобы только тогда осознав, кого именно они потеряли[1066]. Но несколько человек говорили мне, что Дегтярюк отказался поверить в ее смерть и до самого конца (он умер в 2017 году) уверял всех, что она уехала в Соединенные Штаты и живет там со своими тремя детьми. Этой своей иллюзией он как бы отыгрывал две главные трагедии ее жизни: неудавшуюся попытку эмигрировать в конце 1970‐х — начале 1980‐х и невозможность иметь детей — тогда, когда она действительно этого захотела[1067]. В 1975 году Света обратила внимание на двух мужчин, которые были значительно ее младше: невероятно привлекательного Алексея Фрумкина по прозвищу Лайми и еще более юного Сергея Батоврина, сына дипломата, только недавно вернувшегося из Нью-Йорка. Оба они вспоминают, как влюбились в нее без памяти. Лайми потом долго считал, что именно слепая страсть к Офелии привела его к бескомпромиссному и чуть не стоившему ему жизни хипповству, полному наркотиков и принудительных госпитализаций в психушки. В конечном счете оба решили освободиться из-под ее власти: один бросил хипповать и эмигрировал, второй женился на другой женщине, не такой харизматичной и менее увлеченной хипповстом. Тем не менее оба до сих пор с большой любовью говорят про Офелию, считая, что время, проведенное с ней, полностью их изменило. Ее остроумные словечки и советы, как жить хипповской жизнью, появлялись во многих интервью, очевидным образом рисуя ее как одного из главных, если не самого главного, наставника хиппи в то время.

Многие люди ретроспективно пытаются приписать идеологическое лидерство Офелии кому-то из ее многочисленных мужчин. Но так же как и в случае со Светой Марковой, все бывшие партнеры Офелии утверждали, что это она была их духовным наставником. Дудинский вспоминал, что на короткое время ей удалось превратить его в хиппи, хотя он считал, что это просто игра, а она относилась ко всему слишком серьезно[1068]. Шекспир во время нашего с ним разговора практически не оставил никаких сомнений в том, что это он был ее учеником, а не наоборот, как утверждал Батоврин, который сам при этом признавал, что во всем следовал за своей старшей подругой[1069]. Не только Батоврин попытался представить Офелию скорее ведомой, чем ведущей. Лучший друг Шекспира и его однокурсник по Тартускому университету Андрей Мадисон, тоже хиппи, хорошо знакомый с московской тусовкой, показательно описывает новую девушку своего друга — в относящихся к началу 1990‐х воспоминаниях он называет Свету «хипповской Мадонной», чья слава заключалась только в том, что она была связана «с первыми хиппи Солнце и Красноштаном»[1070]. Нет никаких доказательств того, что Офелия — хронологически или идеологически — следовала за Солнцем или Красноштаном. Наоборот, Солнце совершенно точно появился на московской хипповской сцене позднее ее. Сам Мадисон буквально в том же абзаце пренебрежительно отзывается об интеллектуальных способностях Буракова. Но что-то мешает ему признать заслуженный авторитет Офелии. Она может быть последовательницей —