Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст

строчки из песенного хипповского фольклора, в которых используется слово «герла». Первая: «Я фачился с герлами в фирменных флэтах». Вторая содержит еще больше скрытой мизогинии: «За героические дела нам даст каждая герла»[1041]. Подобная риторика была стандартной для послевоенных субкультур на Востоке и Западе.

В воспоминаниях других хиппи больше подробностей, но и там роль девушек сводилась к сексуальным отношениям или просто обозначенному присутствию. Илья Кестнер на мой вопрос о девушках в их компании затруднился с ответом: с одной стороны, они у него были обычным фоном, «украшением», с другой — фанатично преданные идеям.

Что я буду говорить о девушках? Понятно, что у всех были романы, и не два, и не три. Там были девушки, у которых уже были романы с кем-то: Офелия — с Азазелло, Троянский — с Олесей. Я у нее тоже дневал и ночевал не раз. Ну и так далее. Но просто вот Офелия была единственной, у которой были идеи какие-то, понимаете? Более верные соратники — это все-таки женщины. И на них всегда опирается любое движение, в том числе любое революционное движение, потому что у них все доходит до крайностей. И Ленина недаром Каплан подстрелила, а не какой-то там мужик. И у Христа — все разбежались, а женщины остались. Вот ответ на ваш вопрос. Они были всегда. Их любили. Их уважали. Но они просто несли такую общую картину, украшали [собой], творчеством много занимались[1042].

Нет никаких сомнений в том, что девушки в хипповском сообществе были. Многие мои собеседники даже охотно соглашались с тем, что их было не меньше мужчин. Из-за большого количества девушек-хиппи Вильнюс в Системе называли «городом невест». Но вместе с тем очень немногие мужчины-хиппи смогли вспомнить имена своих подруг и рассказать о них что-либо, кроме отдельных историй влечения и секса. Также они понятия не имели, что стало с их подругами потом. Я потратила много времени на то, чтобы найти женщин, которые были объектами любви, восхищения — и безразличия со стороны моих респондентов. Справедливости ради надо отметить, что четыре женские имени очень часто звучали в рассказах моих собеседников: Света Барабаш (Офелия), Света Маркова (Царевна-лягушка), Мария Извекова (Маша Штатница) и Олеся Троянская. Но все они или умерли, или исчезли без следа с хипповского горизонта. Исключением из правил является Маша Арбатова, которая прославилась как общественно-политический деятель в 1990‐х и даже опубликовала воспоминания о своей молодости, в которых можно встретить описание Системы и некоторых ее героев. Но большинство московских хиппи отказались признавать ее своей, и я долго ломала голову над таким категорическим неприятием, а также над тем, как мне тогда воспринимать свидетельства Арбатовой в свете подобного к ней отношения со стороны сообщества[1043]. Несмотря на многочисленные пробелы в хипповской памяти, за эти годы мне удалось многое узнать о «матерях-основательницах» сообщества. Кто-то из моих собеседников все же помнил имена своих соратниц и даже поддерживал с ними связь. Каких-то героинь я нашла сама, совершенно случайно, но мне пришлось приложить для этого массу усилий. Собирая воедино свидетельства, полученные из разных других источников, я вскоре поняла, что женщины играли в становлении советского движения хиппи куда большую роль, чем это принято считать. Есть даже версия, что у истоков движения flower power в позднесоветской Москве стояла именно Ева, но эта версия просто не вошла в хипповский канон.

История московских хиппи, включая ту, которую я изложила в первых главах этой книги, обычно начинается с Юры Буракова, больше известного как Солнце. Нет никаких сомнений в том, что он был активным проповедником и харизматичным лидером движения, по крайней мере в первые годы. Тем не менее, если внимательно прислушаться к тому, что рассказывают участники раннего сообщества, становится ясно, что несколько женщин играли в нем не менее значительную роль. Последующий в этой главе «пересказ» истории рождения хипповского движения в СССР фокусируется на происхождении и положении этих героинь. Это позволяет понять, действительно ли роль женщин такова, что может изменить наши представления о хипповской истории.

Ил. 78. Маша Штатница со своим бойфрендом, примерно 1969 год. Фото из личного архива В. Буракова

Маша Извекова была дочерью советского дипломата. В 1967 году она вернулась в Москву из Нью-Йорка (а может, из Сан-Франциско), привезя с собой информацию о западных хиппи и несколько оригинальных хипповских вещей[1044]. О Маше мало что известно. Говорят, в те годы она выглядела «очень аутентично» — наивысший комплимент, который можно было заслужить среди ранних хиппи, целью которых было точное подражание хиппи западным[1045]. Ее подруга Надежда Казанцева вспоминает, что Машина оригинальность, несомненно, была чем-то большим, чем просто ее внешний вид:

Маша Извекова — я с ней познакомилась в той же Системе, изумительная девушка. <…> Я часто была у них дома, у нее была чудесная мама. Они были американизированные русские, насаждали здесь американский образ жизни. Поэтому ей позволялось все, она и бродила где хотела. Маша очень была умная, из хорошей семьи; у нее не было никакого образования, но поскольку она жила в Америке, то прекрасно говорила по-английски, просто превосходно, поэтому она часто знакомилась с иностранцами и приводила их к Сашке [Липницкому][1046].

Маша привезла в Москву первый, на тот момент уникальный опыт личного знакомства с Западом и западными хиппи. Александр Заборовский, который активно хипповал еще до появления в тусовке Солнца, вспоминал Машу как яркую, очень авторитетную личность в зарождавшемся хипповском сообществе[1047]. И все же ее имя ничего не значит ни для хиппи, появившихся позднее, ни для нынешних участников сообщества, обитающих в социальных сетях. Надежда Казанцева, так хорошо помнящая Машу, описывает ее как очень энергичную, активную девушку, у которой было еще одно прозвище: «Деловая Маша». Надя отдает должное ее оригинальности и харизме, однако при этом не считает, что Маша пользовалась значительным влиянием и привнесла что-то новое. На мой вопрос, кто был первым хиппи в Москве, Казанцева быстро ответила: «Не Маша». Я не могла отделаться от мысли, что это следует истолковывать так: «Уж точно не девушка». Надежда никак не пояснила свои слова, вернее, она просто была уверена, что у истоков движения стоял бунтарский гений Солнце, ну или, по крайней мере, он был первым. Заявив это, она уже буквально через несколько минут