Лучший друг - Ян Жнівень
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец впал в ступор. Из его рук выпал диктофон, который упал на плитку в паре десятков метров под ними. Уильям отошел от братьев, тяжело дыша и меряя пульс. В глазах отца были испуг и злость…
– Но дороги назад нет, – сказал отец. – Я принял фатализм, который говорит мне идти вперед. Вы меня не переубедите…
– Вера? Ученый… Ты ученый, который уверовал в мистику. Ты же тот, кто строит теории и подтверждает их, – еле сдерживая гнев, кричал Егор. – Ты не веришь в это! Ты не веришь в чудо! Далет и Заин – это твой гениальный ум, а ты его тратишь на то, чтобы верить в фатализм? Чушь, которую в тебя вселила эта кротовая нора. Стой же, остановись…
VII
Отец стоял перед выбором. С одной стороны, его вера манила, оплетала и никогда не ослабевала, но с другой стороны, он наконец увидел поверх своих очков чистый холст. Из-за своей зацикленности он забыл о рациональном мышлении, он забыл, как смотреть на вещи со стороны.
Мир Каптурам представлял из себя что-то вроде конструктора, который можно было построить из рвения и знаний Егора, силы и навыков Лёши, а также науки Уильяма. К своему ужасу он заметил, что вера его была хрупка, как хрусталь. Как тонкая корка льда. Его дети вмиг увидели простую истину, которую не увидел величайший ученый.
Уильям стоял у выступа на крыше и нервно скуривал третью сигарету подряд. В голове не укладывалась мысль, что дети мыслят рациональнее, чем великий ученый. Это был единственный фактор, который сдерживал его от работы с фатализмом мира Аин.
– Это глупо, – сказал Егор и взял отца за плечо, уже не находя аргументов.
Причина того, что Егор не верил в концепцию отца, была не в том, что он имел аргументы, факты или доказательства. Все строилось на предположениях и на банальных чувствах, оглядываясь на которые он понимал, что никто не управляет им, пусть порой и казалось, что сердце за тебя решает, что делать.
– Почему? – сам уже не веря себе, сказал Уильям, содрогаясь под уверенностью младшего сына. – Почему глупо?! У тебя есть научные доказательства несостоятельности?
– А у тебя есть доказательства? Ты поверил, а я это знаю. Я знаю, что все делал в этой жизни по своей инициативе. Потому что мы вершители наших судеб. Ты можешь прямо сейчас активировать портал и уйти, что покажет несостоятельность твоей теории…
– Не могу! – резко ответил отец.
– Не уговаривай себя! Я вижу светлость твоего ума. Он не принадлежит этой теории, а просто опутан ею. Как опутано легкое, больное раком. Сделай выбор в пользу своего мира, который сможешь гордо именовать «Чистовик», но только на родном языке, – Егор хлопнул его по плечу и указал ладонью на Энтони. – Этот человек прошел рабство, отшельничество и войны. Голод, холод, пустошь и веру, но его вера направляет его, дает волю к жизни и стремится упокоить его сомнения, в то время как твоя вера разрушает тебя изнутри, не дает осознать то, что ты самостоятелен. Как ребенок в люльке, который полностью зависит от матери. Только мать любит ребенка, а твоя идея – нет. Энтони не сомневается в своей вере, а твоя треснула лишь от одного моего заявления. Это я понял за свою короткую и жалкую жизнь, и это одно из немногих убеждений, в которых я уверен, в которых намереваюсь убедить и тебя. А моей верой, если тебе интересно, стала любовь, которая погибла, вероятно, частично и из-за твоего фатализма. Из-за твоей слабости, бать, – он пытался казаться милым и хотел быть добр, но не сдержался. Из глаз потекли слезы, за которые он возненавидел себя. – Из-за твоей слабости, бл*ть!
Он стукнул его в грудь кулаком и отвернулся. Уильям выпустил из руки окурок. Из глаз его брызнули слезы, и он припал к плечу сына. Тут Егор осознал. Он осознал свою цель и то, куда можно направить свой талант художника, доселе дремавший так долго. Лёша подошел ближе и обнял их, а Энтони стал рядом и в защите выставил лом, выступая их верным охранником, но Егор взял его руку и присоединил к их новому члену Ройо.
– Я был не прав, – говорил Уильям, чувствуя стыд и сомнения, которые до сих пор не покидали его. – Пусть эти люди не будут мной, а будут спасать друг друга. Они – вершители своих судеб, а не кучка трусов. Так же ,как и я вершитель своей судьбы.
И все равно в его словах чувствовалось сомнение. Он не верил себе, но пытался какое-то время убедить себя. Хотя бы попробовать что-то новое.
«Мы ничего не сделали в этом мире, чтобы так просто отдыхать. От «GalaxyGuy» остались перекати-поля да плакат на стене. Мы исправим эту пустоту, заполнившую наш мир. С нами отец, верный друг и братья».
Уильям ввел на панели знакомые символы и приставил минус в конце. Какое-то время он стоял, склонив голову и ломаясь, но он утер слезы, поправил запотевшие очки и поджал губы, гордо выпрямившись, как настоящий ученый, смотрящий в глаза страху с усмешкой, с научным подходом и кипой теорий и аксиом под рукой. Он слегка приподнял уголки рта и вошел в портал. За ним устремились Энтони и Лёша, а Егор, напоследок устремив взгляд на людей снизу, мысленно пожелал им удачи. Нога ступила в холодную пустоту, которая отправила его снова в палату с санитарами, только теперь он смело выдернул катетер и послал на хрен всех, очнувшись в погребе отца.
VIII
Команда из четырех человек выбралась наружу. Не успели они пройти и пары метров, привыкнуть к старым ночным пейзажам, как их встретила палатка с двумя плазмациклами, оружием и костром, на котором знакомый толстячок в рубашке, с лысой головой и в очках варил какую-то кашу в переносной самонагревающейся кастрюле. Паша без особого удивления поднял на них взгляд и позвал кого-то из палатки, продолжив варить кашу.
Из зеленой палатки показалось чистое, бритое лицо старика Уорвика. Он вышел и, разведя в приветствии руки, обнял малыша Егора. Удивившись не меньше отца, Егор с братом принялись расспрашивать прибывших. Эта встреча еще сильнее подогрела их интерес к переписи черновика.
Пока отец с Энтони вели долгую беседу и знакомились с давно
