Лучший друг - Ян Жнівень

С каждой минутой Егор все сильнее чувствовал, что силы его покидают. И то не было похоже на усталость или истощение. Во рту почувствовался железный вкус смерти, который он некогда чувствовал, когда был рядом с Костей, но сейчас не мог спутать вкус его и собственной смерти. От этого он задергался в панике и окликнул медсестру. Та встала и подошла к нему, после чего Егор осознал свое положение – на него смотрели знакомые, широкие глаза, переливающиеся бирюзовыми и голубыми тонами. Губы были аккуратно окрашены в малиновый цвет, волосы, как и в последние секунды ее жизни, были грязные и со слезающей краской, обнажавшей ее светло-рыжие натуральные волосы, а носик, маленький вздернутый носик, вопросительно смотрел на него.

Медсестра недоумевала, смотря на него и посмеиваясь, видя, как из его рта потекла струйка алой крови. Егор впал в панику и снова застонал, ударяя себя по голове и вырывая кудряшки. Медсестра коснулась его разорванного плеча, как вдруг он открыл глаза, которые были полностью сухие. Он смотрел вперед и улыбался, хотя сердце и билось с бешеной скоростью.

– Эшби… Никто не знает этой фамилии, кроме мамы с папой Постулатовых да Маши… И полиции уже нет как столько лет… Рана на плече! Ха-ха-ха-ха, – он загоготал и широко открыл рот. – Надо меньше было читать зарубежных книжек, а то сознание само себя обманывает. Клиника при университете «Эй-Джи-Ай». Я про эту клинику узнал буквально пару часов назад. Ей уже давно конец!

Он повернулся к медсестре, чувствуя, что в любую секунду готов выйти в реальный, не фальшивый мир. Смотря в знакомые Машины глаза, Егор улыбнулся и сказал:

– Ты же помнишь, что я люблю тебя. Я не сказал этого при жизни, за что мне очень обидно. Надеюсь, что хоть в моих воспоминаниях тебе будет комфортно… Прости меня, любимая, – он тяжело поднял уголки рта и зажмурил глаза.

На веки упала густая тень, сквозь которую чувствовалось яркое, теплое солнце. Поверхность, на которой лежал Егор, была горячая от палящего светила. Открыв один глаз, он увидел нависающее над нам лицо в очках, с усами и лысой головой, которое было на экране «Черного Грифа».

Часть 5

ФАТАЛИСТ

I

Судороги долго не проходили. Лицо, склонившееся над Егором, как над ребенком, сквозь слегка запотевшие очки смотрело на него и улыбалось. Рядом появилась фигура брата, тыкнувшая холодным пальцем его в щеку. В ужасе бегая от лица к лицу глазками с сузившимися зрачками, Егор тяжело дышал и словно все сильнее прирастал к поверхности, на которой томилось его разгоряченное тело.

– Па… – сказал Егор, как к горлу подкатил тяжелый ком, сдавивший связки. От счастья ему хотелось выпрыгнуть и поцеловать отца в щетинистую щеку, но радость сковывал скепсис. Он словно чувствовал, что его хотят обмануть, как тогда, в больнице на койке. – Па, обними меня, – сказал он чуть не плача.

Улыбнувшись, отец поднял Егора и крепко сжал его тонкие плечи. Егор поднял руки и обхватил за шею Уильяма. Отец что-то показал Лёше и сказал:

– После брата ты кажешься совсем тощим. В мать весь пошел – не толстеешь.

– Это серьезно все, что ты скажешь в такой ситуации?! – отпрянул Егор и засмеялся. Из глаз брызнули слезы, но то уже были слезы радости.

– Ну, еще у тебя волосы сильнее завились, – рассмеялся отец и зажмурил глаза.

II

Лёша упал на шершавую поверхность и, оглядевшись, услышал какой-то скачущий гул. Подняв глаза, он увидел крышу, на которой очутился, и пошел посмотреть наружу. Его зрачки расширились до невероятных размеров, когда снаружи показались толпы людей, пробки из машин и бесконечный свист гудков. Витрины магазинов приветствовали вечерних покупателей, отели распахивали двери, знакомые врата города пропускали сотни человек, к небу поднимались десятки облаков пара и сигаретного дыма, а ноги прохожих тащились не по деревянным поддонам и цельным кускам кладки, а по чистым, вымытым до блеска брусчаткам и плиткам.

– Сынок…

– Да погоди ты, бать, – ответил Лёша и хитро улыбнулся, еле сдерживая смех.

– Лёша, – послышался опечаленный голос. – Ты что же это, все еще на меня обижаешься? Спустя столько лет?

Старший сын повернулся к отцу и громко разгоготался. Стоявший рядом Энтони, с сияющими глазами оглядывающий пейзажи свежего города, заслышав краем уха диалог, тоже рассмеялся, смотря на растерянного ирландца.

– А ты как был дурачком, так им и остался, – усмехнулся отец и обнял сына, который крепко сжал его спину. Обняв отца, Лёша почувствовал, как массивный камень томительных ожиданий наконец спал с него, дав волю искренним чувствам.

Оставалось дождаться младшего брата.

III

Не веря своим глазам, братья с Энтони, разинув рты, осматривали железнодорожные пути, высокие дома с горящими окнами, витрины магазинов, расклейщиков рекламы и курящих прохожих. Натужно вглядываясь в каждого человека, надпись и билборд, Лёша старался выяснить, какой год они наблюдают, но на ум ничего не приходило. Да, уже было понятно, что, так долго томившись в ожиданиях, они попали в другое время, но отец не спешил обнадежить их поспешные выводы.

Обратившийся отец поведал детям и Энтони интересную историю создания машины, которая должна была переносить людей во времени. Он говорил, что был большим фанатом научной фантастики в детстве, от чего сильно увлекся путешествиями во времени. В течение жизни увлечение переросло в страсть, а позже и в болезнь, что опутала его, словно порча. Он был повален и связан идеей путешествий во времени, которые бы открыли молодому Уильяму историю, мир до войны и после, далекое прошлое и самые великие исторические моменты.

Он грезил идеей менять ход событий, быть связующим звеном между временами и стать вершителем судеб, но закончил на очень странной ноте, что перевернула его мировосприятие с ног на голову, как перевернуло бы и научное сообщество, дай он ему свою разработку в руки.

– Я переместился не во времени, – заключил он, поджав губы и прищурившись, смотря на бурлящий вечерний город поверх прямоугольных очков. – В этом мире столько тайн, что ни моего, ни вашего века не хватит на разгадку…

Отец замолчал и достал портсигар, в котором лежали короткие тонкие сигареты марки «Винстон». Слушая его монолог, Егор ненароком обратил внимание на эти диковинные сигареты, не придав тому особо значения. Сейчас его с головой захлестнул интерес и желание узнать, что же нашел отец, ради чего был сделан этот долгий, жестокий путь. Не напрасно