Sindroma unicuma. Finalizi (СИ) - Блэки Хол

    - Хватит киснуть как муха в квасе. Жизнь не замерла на месте. Шевелись-ка.

    И Мэл пошел в институт. Приятели, конечно, заметили изменения в облике, но списали на болезнь, подхваченную на заграничном курорте, и посмеивались, пошленько подмигивая, мол, что за зараза прилепилась, которая свалила здорового парня с ног? Лишь друзья знали об операции, но о подоплеке Мэл умолчал.

    Тянулись бессонные ночи, изматывающие сомнениями. Круглый желтый фонарь издевался с небес, возвестив о наступившем полнолунии. Мэл измучился неизвестностью, и когда Эва позвонила, не утерпел, задав главный вопрос. Разве символистик не с ней?

    Не с ней.

    Он бросился на кафедру материальных процессов.

    - Вы здесь? - растерялся, столкнувшись в дверях с профессором. - Я думал, вы в Моццо.

    Тот смерил Мэла холодным взглядом.

    - Я думал, вы в Моццо, - точь-в-точь повторил его слова, выделив насмешливо "вы".

    И Мэл понял: ему уступают дорогу, хотя показное равнодушие далось символистику нелегко. "Хватай, пока есть возможность, - читалось в вертикальных зрачках хромоногого. - Моя доброта не беспредельна".

    Он бросил всё, сел за руль и рванул по трассе, потому что выпрыгнул бы из поезда на ходу, не дотерпев до курорта. Дорога всегда была лучшим лекарем и релаксантом.

    На крутом повороте Мэл вдруг осознал, почему символистик отошел в сторону. Хромоногий предвидел: они оба - и Мэл, и Вулфу - не успокоятся до тех пор, пока не перетянут канат на свою сторону, любыми способами и средствами, и пока не разорвут его, следуя принципу: "так не доставайся же никому".

    Он не видел Эву тысячу долгих лет. Изменилась ли она? Наверное, похудела, и аппетит ни к черту. По телефонному разговору непонятно, понравился ли ей Моццо.

    А приехав, Мэл увидел её и сбежал, испугавшись встречи. Не решился сказать, что стоит рядом, в двух шагах. Заранее заготовленные слова испарились. "Здравствуй, Эва. Как дела. Между прочим, я спас тебя от смерти, но это мелочи. Не обращай внимания". Зациклило, чтоб его. Можно бы и промолчать, но как объяснить бинты на руках и длинную полоску лейкопластыря, закрывающую уродливый красный шрам? А объяснять пришлось бы, ибо по лицу Эвы читалось, что она настроена решительно.

    Она стояла на тротуаре, оглядываясь по сторонам, а Мэл так и не опустил стекло машины. А потом до позднего вечера ждал в электромобиле перед воротами лечебницы, поклявшись: если Эва появится, надумав прогуляться перед сном, он выскажет всё, что накопилось за эти дни. Так и уехал ни с чем в столицу.

    О чем еще сказать Эве? О разговоре родителей?

    Мать с отцом думали, что их сын не отошел от наркоза, а он слышал и даже осмысливал, хотя не мог пошевелить ни пальцем, ни языком.

    - Лучше бы она умерла сразу... Для всех лучше... - произнес женский голос с надрывом.

    Никто не спорит. Мэл попереживал бы, но со временем смирился с потерей. И Влашеку хорошо, и Мелёшиным. Проблемы разрешились бы махом, отойди в мир иной одна маленькая девчонка, осложнившая жизнь многим. Слепая, бесперспективная. Скандал в благородном семействе с давними традициями.

    Мэл закрыл бы глаза от внезапной боли, полоснувшей по сердцу, но они и так закрыты. Мама, его добрая советчица с житейской мудростью и женской интуицией, поддерживающая всегда и во всем, сказала ТАКОЕ.

    - Девок - как собак нерезаных, а сын - один. Если из-за каждой дырки будет бросаться в омут с головой, то долго не протянет. Ответственность его погубит, - согласился мужской голос. Отец.

    Нужно относиться проще к трагедиям. Эка невидаль! Сегодня - одна кандидатка на фамилию, завтра - другая.

    - Она не оценит. Егор вернул её с того света, а девчонка вместо благодарности будет перед ним хвостом вертеть и веревки вить. Не смогу принять её... Чуть не убила моего мальчика... - заплакала мать.

    Мэл не хочет, чтобы из него создавали героя и спекулировали, разжигая интерес толпы. Придя в сознание, он потребовал от отца убрать любые упоминания о себе в прессе, поэтому о случившемся знают единицы причастных.

    Мэл сделал, что хотел, и не пожалел ни о чем. Он уверен: Эва оценит и поймет, но не примет. Она заговорит о долге и предложит себя из чувства вины. Она будет потакать и станет исполнять капризы по нужде, а не от сердца. У неё есть принципы, но она отречется о них. Забудет о пацане, который струсил и выпрыгнул из окна. Нет, Мэлу нужно, чтобы Эва осталась прежней. Чтобы обижалась, упрямилась и огрызалась.

    Маська, наведываясь в госпиталь, сказала как-то:

    - Сдурел?! Мама плачет, отец потерял сон.

    Мэл отвернул голову к окну, а сестра вздохнула завистливо:

    - Я бы тоже хотела, чтобы из-за меня совершали красивые поступки. Рыцарские.

    Глупая и жестокая. Потому что не любила.

    Разве согласилась бы она, чтобы любимый человек отдал жизнь за нее? Разве допустила бы, чтобы хоть один волосок упал с его головы? Любя, она умерла бы ради него.

    Поэтому Мэл знал, что Эва обязательно выскажет ему и отругает.

    Выписавшись из госпиталя, он заехал к родителям и вернул ключи от квартиры и от "Эклипса", выложил на стол кредитки. Единственное, с чем не смог расстаться - это с "Турбой", которую забрал из ремонта накануне последнего экзамена.

    Мать догадалась, что он слышал разговор в реанимации. Побледнев, опустила глаза и сказала вполголоса:

    - Прости... Когда-нибудь у тебя будет ребенок, и ты поймешь меня...

    Когда Эва появилась на лекции, он решил, что начались галлюцинации от недосыпания. Но мираж оказался более чем реальным - с надеждой и мольбой в глазах, но вскоре нахохлился и поджал упрямо губы. Эвкина вредность, дохнувшая с крайнего ряда, всколыхнула застоявшуюся муть сомнений и неуверенности. Забыв о колебаниях, Мэл вознамерился наподдавать ей за смелость, граничащую с безумством, чтобы потом прижать к себе и не отпустить.

    Она приехала в столицу. С кем? Где охрана? Как ей удалось?

    "Эва в институте, на лекции" - отправил сообщение отцу.

    Красный шарик на экране мигнул, известив, что адресат получил послание.

    Может, сказать Эве, что он сломал голову над тем, кому выгодна смерть дочери министра экономики? Кто бы ни оказался исполнителем, очевидно, что заказчик сидит в верхах, - пояснил отец, приоткрыв завесу расследования. А это означает, что Эва не будет в безопасности до тех пор, пока её имя перекликается с фамилией Мелёшиных.

    Символистик оказался прав. Покушение стало первой ласточкой и предупреждением анонимов, недовольных складывающимся политическим альянсом. Отец уже начал реорганизацию вверенных департаментов и формирование обновленной команды. Не сегодня-завтра он станет единоличным куратором правосудия при поддержке новой программы экономического развития, разработанной Влашеком.

    Эва верно сказала: "Я - пешка среди ферзей и королей". Как уберечь её в рокировках и при размене фигур? Настойчивость Мэла чуть не убила Эву на фуршете. Как не допустить повторения?

    Решение созрело мгновенно. Он уже открыл рот, чтобы подтвердить: "Я врал. Наши отношения были подстроены от начала до конца", но помешала случайность. Царица.

    "Обождите" - обронила ему.

    Мэл доверял проректрисе. Она не сделает Эве худого. Но все же спокойнее ожидать у ректората, отвлекаясь на разные телефонные разговоры.

    - Где она? - поинтересовался нейтрально отец.

    - Со мной, - солгал Мэл. - Дай пятнадцать минут.

    - Десять. Потом она вернется в Моццо. Убеди, что ей не причинят вреда.

    Мэл хорошо изучил родителя. Тот сдрейфил, не став сообщать о побеге дочери Влашека с элитного курорта, потому что доверенные псы из особого подразделения опозорились, профукав подопечную. Произойди малейшая утечка информации, и над дэпами* посмеется тот же Рубля, не говоря о членах правительства, а в газетах появятся соответствующие карикатуры. Что ни говори, а выходка Эвы - плохой старт для руководителя объединенных департаментов. Ему не нужны проколы на начальном этапе. Мелёшин-старший постарается возвратить пропажу на место как можно скорее и без лишнего шума.