Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг. - Виктор Петелин

Долго и напряженно всматривались мы в небо, ждали уток. Кудашев был близоруким и заметить приближение уток на большом расстоянии не мог, эта миссия была возложена на меня. Договорились, как только я примечу черные движущиеся пятна, так предупрежу Кудашева – будь внимателен, летят утки. Наблюдатель из меня получился неважнецкий. Увидела я – что-то летит, оказались какие-то мелкие птахи. Пока препиралась с Кудашевым, откуда ни возьмись слева три утки. Бах-бах! – вдогонку, и все мимо. Михаил Александрович кричит: «Мазила!» С каждой минутой утки стали появляться чаще – и парами, и стайками, но пролетали либо высоко, либо далеко в стороне. И все же нам повезло: две утки вылетели прямо на нас, скрывавшихся за кустами. Кудашеву удалось подстрелить одну из них, и она упала в камыши. С Михаилом Александровичем была охотничья собака – сеттер, однако, сколько ни старался Кудашев заставить пса принести подстреленную им утку, она не повиновалась. А Михаил Александрович смеялся по этому поводу и кричал: «Возьми свою добычу сам!» Затем грянул выстрел, и мы увидели, как сеттер метнулся в озеро и тут же принес охотнику утку. Потом-таки по указанию хозяина собака принесла и нашу утку.

Стало совсем темно. Мария Петровна позвала: «Заканчивайте свою охоту, собираемся домой!»

На следующий день к обеду домашний повар Нюра приготовила обеих уток с яблоками. Михаил Александрович за столом, как всегда, шутил. Уверял, что можно по вкусу определить, какую из уток подстрелил он, а какую – Кудашев, потому что кудашевская наверняка менее вкусна, долго лежала в озере и вымокла. Оказалось, однако, что обе утки одинаково вкусны.

Конец августа был жарким, и вода в Дону была теплой. Еще много раз все мы перебирались на ту сторону реки, на ровный, чистый песчаный пляж, купались, загорали, а Михаил Александрович и Василий Михайлович соревновались в заплывах.

Всему приходит конец, завершилось и наше пребывание в гостях у Шолоховых. Пора, как говорится, и честь знать, хватит отрывать хозяина от работы. Михаил Александрович поехал в Миллерово вместе с нами, у него там, как он сказал, были дела. В дороге он часто сменял за рулем водителя.

Но прежде чем отправиться в довольно долгий путь, по сложившейся традиции, проехав Базки, поднялись на взгорок, откуда хорошо видны и станица Вешенская, и излучина реки, и, распив бутылочку виноградного вина, попрощались с Доном.

Год спустя после поездки в Вешенскую у нас с Василием Михайловичем родилась дочь. Наконец Кудашев стал отцом, хотя за другом ему было не угнаться. У Шолоховых в то время было уже четверо детей. Василий Михайлович сообщил телеграммой о радостном событии в нашей жизни в Вешенскую, оттуда сразу же пришло поздравление. Шолоховы обещали приехать на именины и сдержали слово. В тот день у нас собрались родные, друзья, знакомые, а часам к двум пришли и Шолоховы с подарком «на зубок», как сказал Михаил Александрович. Подарком оказался огромный гусь, зажаренный в Вешках перед самым выездом в Москву. Собрались все мы на это семейное торжество не в нашей комнатушке на Камергерском, а в более просторной комнате, полученной Кудашевым буквально накануне рождения дочери. Так что заодно отметили и новоселье.

Навсегда отошло в прошлое «житие в Камергерском», но традиции его сохранились, и во многом это достигалось усилиями Михаила Александровича.

Кажется, в 1940 году Шолохов с Марией Петровной приехали в Москву, конечно, сообщили нам об этом, и Кудашев стал часто у них бывать. А мне все недосуг и недосуг. Больше недели прошло, а я все никак не могу выбраться и навестить друзей. Звонит как-то Мария Петровна, приглашает в кино, не помню уже на какой фильм. Говорит, что Михаил Александрович будет занят на приеме в Кремле, а мы, мол, сходим в кинотеатр, собирайся, Вася тоже идет с нами. После просмотра фильма Мария Петровна пригласила всех на ужин в «Националь». К тому времени, говорит, и Михаил Александрович освободится. Но его не было довольно долго. А как только вошел он в комнату, так с ходу напустился на меня, да так, что и не поймешь – серьезно или в шутку. Что ж ты, говорит, глаз не кажешь, как так можно, как все это называется? И дальше в том же духе. Василий Михайлович сидит себе улыбается, ни полслова в мою поддержку не вымолвит, а Михаил Александрович продолжает меня распекать. Мария Петровна пытается его остановить: надо идти ужинать, и все мы ждем его рассказов. А он опять за свое – почему она, т. е. я, не приходит к нам. Я говорю, что это Вася виноват, а не я, не помогает по хозяйству. А мне после работы еще надо ездить за город, подыскивать дачу, ведь надвигается тепло, дочь надо вывозить на природу, и все это моя забота, а муж, видите ли, сидит улыбается.

Потом мы ужинали, Александрович так ничего нам о встрече в Кремле и не рассказал ни за столом, ни после, как обещал. Осталось только ощущение чего-то тревожного, надвигающегося на всех нас. Ощущение это связано было с ожидаемой войной. Хотя о ее возможности ничего в газетах не писалось, все о ней думали и потихоньку, с оглядкой, говорили. Многие запасались продуктами, особенно почему-то солью, мылом и крупами. Помню, не раз Михаил Александрович как бы в шутку говорил, что, если начнется война, Кудашевым надо перебираться в Вешенскую. Просто удивительно, как он был к нам добр.

Когда война началась, Василий Михайлович сразу же записался в народное ополчение, в писательскую роту Краснопресненского района Москвы. Собираясь на фронт, он, помню, уложил в рюкзак все четыре тома «Тихого Дона», а когда я спросила, не тяжело ли будет в походе, он ответил, что не успел прочитать только что вышедший четвертый том, да и остальные надо освежить в памяти. Не знаю уж, удалось ли ему это сделать.

Из ополченцев Кудашева вскоре перевели в 32-ю армию в качестве корреспондента газеты «Боевой путь». Так получилось, что ни Кудашев, ни Шолохов в начале войны друг о друге ничего не знали. Я помнила наказ Василия Михайловича: «Будем держать связь через Вешенскую. Пиши туда, Марии Петровне, я тоже о себе ей буду сообщать, таким образом мы не потеряемся. Ведь и тебе с дочкой нельзя оставаться в Москве под бомбежками».

Кто знал, что не придется семье Шолоховых долго жить в Вешенской. Вначале они эвакуировались в город Камышин Сталинградской области, жили там на Набережной, 74 (у меня хранятся их письма), а оттуда перебрались в Казахстан, в поселок Дарвинский, что около Уральска. А я из Москвы так и не выехала, работала на военном заводе инженером-металлургом. Дочь жила у моей сестры в подмосковном Серпуховском районе, куда ее накануне ухода в ополчение отвез Василий Михайлович.

В письмах с фронта Василий Михайлович часто справлялся о своем друге. Так, в письме от 2 сентября 41-го года он пишет: «…Михаил где-то близко от нас, может быть, случайно повидаю его здесь. Если он будет в Москве, передай ему мой адрес».