Бунт на «Кайне» - Герман Вук

Послышался стук в дверь.

— Войдите!

В дверях появился старпом.

— Команда в сборе, капитан.

Вилли отложил книгу в сторону и отправился на полубак. Ответив на общее приветствие команды, он стал перед строем на ржавый круг, все, что осталось от тридцать лет подряд простоявшего здесь орудия номер один. Резкий ветер принес на палубу запах болота и нефти, зашевелил полы матросских курток. Вилли готовился произнести длинную речь. Но, оглядев лица собравшихся, вдруг передумал. Что он мог сказать этим чужим ему энсинам и младшим офицерам? Где они, все прежние — Кифер, Марик, Хардинг, Йоргенсен, Рэббит? Где Дьюсели? Где Квиг? Поредевшие ряды матросов показались ему такими же чужими. Демобилизованные моряки покинули корабль. Не многие лица были знакомы ему: тучный и флегматичный Бадж, Урбан и Уинстон, проделавшие с ним весь путь сначала и до конца. Большинство других были угрюмые призывники — семейные люди, оторванные от домашнего очага в последние месяцы войны.

Вилли вытащил из кармана приказ о выведении корабля из состава флота и стал читать его, напрягая голос на ветру. Он сложил приказ и посмотрел на неровный, малочисленный строй моряков. «Невеселый конец», — подумал он. Мимо них по доку прогрохотал грузовик, зафыркал кран на ближнем пирсе. Холодный ветер резал глаза. Вилли почувствовал, что должен что-то сказать.

— Так вот, многие из вас пришли на «Кайн» сравнительно недавно. Это разбитый, устаревший корабль. Четыре года войны он тяжко трудился. Он не получил никаких наград, не совершил ничего выдающегося. Его приспособили в качестве тральщика, но за всю войну он затралил всего шесть мин. Он выполнял всякую черную работу, а главное, прошел несколько сот тысяч миль, неся скучную конвойную службу. Теперь он настолько стар и увечен, что вероятней всего пойдет на слом. Каждый час на «Кайне» — это знаменательный час в нашей жизни. Если вы считаете, что это не так, то когда-нибудь, спустя время, вы все чаще и чаще будете возвращаться к этой мысли. Мы вложили частицу своего труда в то дело, которое было необходимо сделать, чтобы наша страна продолжала существовать, не став от этого лучше, а просто оставалась той самой прежней страной, которую мы так любим. Мы все — сухопутные крысы — поставили свои жизни и умы на борьбу с морем и с врагом. Мы выполняли приказ. Время, проведенное на «Кайне», было героическим временем. Сейчас оно истекло. Теперь поезда и автобусы увезут нас в разные стороны, многие вернутся домой. Но все мы будем помнить «Кайн», старый корабль, на котором мы помогали ковать победу. Служба на таких кораблях, как «Кайн», дорогого стоит. Большие корабли лишь назначают место и день победы, которую для них завоевали такие, как «Кайн».

— Спустить флаг!

Старпом подал ему истрепанный вымпел, вернее, то, что осталось от него. Вилли свернул узкую полоску ткани и сунул ее в карман.

— Флаг мне тоже нужен. Заверните его так, чтобы можно было отослать по почте, и принесите в мою каюту, — сказал он.

— Слушаюсь, капитан.

— Отпустите людей.

У двери каюты его ожидал начальник демобилизационной службы. Пока Вилли сдавал ему ключи и архив, писарь в последний раз принес ему на подпись судовой журнал. Вестовые ходили взад и вперед, вынося его чемоданы на причал. Вошел матрос с пакетом, в который был завернут флаг. Вилли надписал на нем адрес родителей Страшилы и велел матросу отправить его почтой. Наконец, все дела были закончены. Он сошел по опустевшему трапу, не отдав честь. Не было ни флагов, ни дежурного по кораблю. Теперь «Кайн» был просто грудой старого железа. Портовый джип довез его до ворот, где его ждала мать в своем новом золотисто-коричневом «кадиллаке». Миссис Кейт каждый день приезжала на нем в Байонну, с тех пор как «Кайн» прибыл в порт. Естественно, это она должна была отвезти его домой, другого и быть не могло. Но Вилли это было не по душе: «Она довела меня до ворот морского училища, а теперь везет обратно домой. Поиграл в моряки — и хватит».

Попытка отыскать какие-либо следы Мэй кончилась полной неудачей. Она как сквозь землю провалилась. Вилли без конца звонил в контору Марти Рубина, но агента не было на месте. Мать ни слова не проронила о Мэй, и это его тоже раздражало: он расценил это как некий намек на то, что она выиграла битву раз и навсегда.

Его предположение было совершенно неверным. Миссис Кейт избегала затрагивать этот предмет из боязни. Она чувствовала себя при нем неловко. С первой же их встречи в феврале он показался ей постаревшим: изменились его глаза, жесты, походка и даже тембр голоса. Из румяного, беспечного малого, каким он был три года назад, он превратился в какого-то неопределенного цвета великовозрастного человека. Ей больше всего хотелось, чтобы он согласился жить с ней в ее большом, пустом доме. Как только он вернется назад, он, может быть, оттает и понемногу станет опять самим собой. Она чрезвычайно боялась сказать что-либо, что дало бы ему повод заявить о своей независимости.

— Грустно, наверное, было покидать свой старый корабль после стольких лет, — сказала она ему, здороваясь.

— Счастливейший момент в моей жизни, — буркнул он, отлично зная, что повторяет слова Де Врисса, произнесенные им два года назад. Он плюхнулся на сиденье рядом с ней, и почти час они ехали молча. Когда они проезжали по мосту Трайборо-бридж, Вилли неожиданно произнес:

— Я попытаюсь установить, где сейчас Мэй. Такое впечатление, что она исчезла. Ты случайно ничего не слыхала о ней?

— Нет, Вилли, ничего не слыхала.

— В июне я написал ей письмо с предложением выйти за меня замуж. Она так и не ответила.

— Вот как? — Миссис Кейт продолжала смотреть на дорогу.

— Это тебя удивляет?

— Не слишком. Последний раз ты ведь видался с ней в феврале.

— Меня это удивило. Я порвал с ней. После этого я пять месяцев ей не писал. И вдруг, в один прекрасный день написал. — Он следил за выражением лица матери. — Ты очень огорчилась?

— Судя по тому, что ты рассказываешь, чему же огорчаться?

— Ты будешь очень огорчена, если я женюсь на ней? Если она согласится выйти за меня, я женюсь. Это точно.

Миссис Кейт бросила на него быстрый взгляд. В это мгновенье она показалась ему робкой, седой, старой женщиной, и Вилли почувствовал прилив острой жалости к ней. Затем она повернула лицо в сторону дороги, и он увидел ее профиль — решительный и волевой, как всегда. Она долго не отвечала на его вопрос.

— Ты стал взрослым. Ты знаешь все, что я могу сказать тебе. Если ты до сих пор продолжаешь добиваться Мэй, значит, она обладает такими качествами, которые у меня не было случая заметить. Надеюсь, она не питает ко мне ненависти.

— Конечно нет, мама.

— Я не хотела быть выключенной из твоей жизни, как бы ты ни поступил. У меня не так-то много сыновей.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Почему ты это сделал именно сейчас? Ты ни разу не поцеловал меня с тех пор, как вернулся.

— Я сейчас как в тумане, мама. Когда я найду Мэй, я, возможно, опять стану нормальным человеком…

— Привези ее домой, дай мне возможность узнать ее. Разве ты был справедлив ко мне? Разве ты не скрывал ее, как какую-нибудь дешевую связь? Я приняла ее по той цене, которую ты ей назначил, Вилли. И в этом суть дела.

«Точный выстрел. Только это часть правды, — подумал Вилли, — потому что чувство собственности, свойственное моей матери, имеет свою бурную историю».

Он почувствовал облегчение, видя, что мать сложила оружие.

— Я привезу ее домой, мама, как только найду.

Он позвонил Рубину в контору, как только внес в дом чемоданы. На этот раз агент взял трубку.

— Вилли! Наконец-то. Я жду уже не первый месяц, когда ты объявишься…

— Где Мэй, Марти?

— Чем ты сейчас занят? Ты где находишься?

— Дома в Манхассете. А что?

— Ты можешь приехать в город? Я хотел бы с тобой потолковать.

— Где Мэй? Она здорова? К чему вся эта таинственность? Она вышла замуж или что-нибудь случилось?

— Нет, она не вышла замуж. Слушай, ты не можешь приехать, что ли? Дело довольно-таки важное…

— Конечно, могу. Буду у тебя через час. Но в чем же дело?

— Давай приезжай. Ко мне в контору. Брилл-билдинг. Жду тебя здесь.

«Контора» Рубина представляла собой письменный стол в тесной комнате, где стояло еще четыре стола, занимаемых другими агентами. Как только Вилли появился в дверях, Рубин встал и снял со спинки своего стула висевшее на нем яркое, клетчатое пальто.

— Привет, лейтенант. Пойдем куда-нибудь, где можно поговорить.

Пока он вел Вилли по 47-й улице, а затем повернул с ним на Седьмую авеню, он не сказал о Мэй ни слова. Рубин забрасывал его вопросами о нападениях камикадзе, о работе тральщиков, пока, наконец, Вилли не прервал его.