Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин

на совещании работников центральных издательств, созванном Отделом пропаганды ЦК ВКП(б), отмечались серьезные идеологические ошибки в работе издательства “Советский писатель”. Издательством были выпущены такие идейно-порочные книги, как работы В. Кирпотина “Ф. М. Достоевский”, А. Долинина ”В творческой лаборатории Достоевского”…»[1106]

Но еще до совещания, 11 января 1948 г., газета «Культура и жизнь» напечатала статью литературоведа И. В. Сергиевского[1107] «Улучшить работу издательства “Советский писатель”». Если учесть то обстоятельство, что перу этого же автора принадлежит статья в журнале «Звезда» под названием «Об антинародной поэзии А. Ахматовой»[1108], то можно предположить и тональность статьи об издательстве «Советский писатель». По поводу книг о классике он пишет вкратце: «Грубо ошибочны работы В. Кирпотина и А. Долинина о Достоевском, идеализирующие наиболее темные, реакционные стороны его мировоззрения и творчества»[1109].

До редакторов также дошла речь. А редактором книги А. С. Долинина был не кто иной, как один из апологетов партийного литературоведения в Ленинграде – заместитель директора Пушкинского Дома, профессор филологического факультета ЛГУ Л. А. Плоткин. Руководитель Ленинградского отделения издательства «Советский писатель» Г. Э. Сорокин особо отметил это обстоятельство на заседании правления Ленинградского отделения ССП 28 мая 1948 г.:

«Грубейшей редакционной ошибкой явилось, конечно, подписанная к печати книга Долинина “В творческой лаборатории Достоевского” Плоткиным, опытным и одним из квалифицированнейших наших редакторов.

Льву Абрамовичу выпала нелегкая задача изменить идейно-порочную концепцию автора, некритически рассматривающего последний период творчества Достоевского и не желающего видеть политическо-реакционные тенденции писателя. Исправления Плоткина могли только приглушить точки зрения Долинина, но не изменить их. Вступив в творческую лабораторию Достоевского, Долинин всей концепции Достоевского о миссии России, его реакционным суждениям о фактах истории России и Запада не противопоставил критику советского исследователя. Долинин остается как бы внутри Достоевского, пытаясь сблизить его с демократическим лагерем. В результате, вместо правильного философского анализа писателя подполья, мы получили вредную книгу, ненаучно решающую важную литературную задачу»[1110].

Позднее постановлением секретариата ЦК ВКП(б) от 12 октября 1949 г. Георгий Алексеевич Ярцев был освобожден от должности директора издательства, причем с устрашающими последствиями: материалы на него поступили в КПК при ЦК ВКП(б)[1111]. Неудивительно, что он скончался в том же году… Не лишним будет в связи с этим рассказ писателя-очеркиста В. С. Василевского (1908–1991):

«Ярцев был снят с поста директора изд[ательст]ва “Советский писатель”. В ожидании приезда Фадеева на заседание секретариата СП в приемной сидят рядом на диване [писатель Б. А.] Галин и Ярцев. Входит Фадеев, здоровается со всеми за руку, говорит Ярцеву:

– Здравствуй, Юрочка.

Галин затем спросил Ярцева:

– Какие у тебя отношения с Фадеевым?

– Ну ты же слышал! – улыбнулся с удовольствием Ярцев.

Через 10 минут на заседании секретариата А. А. Фадеев предложил исключить Ярцева из членов Союза писателей как не имеющего ничего общего с этой организацией и ходатайствовать перед соответствующими организациями об отмене решения о награждении Ярцева партизанской медалью.

Предложение Фадеева было принято единогласно»[1112].

Таким образом, при сопоставлении различных, причем преимущественно опубликованных источников становится не только ясна первопричина, но и пошагово прослеживается динамика одной из крупных идеологических кампаний 40-х гг. в области литературоведения[1113]. Особенно поразительной кажется простота самого процесса: мнение Сталина – молниеносная реакция идеологической машины – вразумление виновных. Вертикаль власти работает идеально.

Остается удивляться прозорливости директора Пушкинского Дома академика П. И. Лебедева-Полянского, который сказал как-то Кирпотину по поводу планов написания книги про Достоевского: «Зачем это вам? Кроме трудностей, неприятностей и битья вы ничего не добьетесь»[1114].

Но бывало и так, что мнение Сталина могло быть по некоторым поводам и положительным, т. е. вождь не всегда «казнил», а иногда и «миловал». Д. Т. Шепилов вспоминает:

«В другой раз, вынув из кармана свою изрядно замусоленную записную книжку, Жданов сказал:

– Вчера товарищ Сталин рекомендовал не забывать Куприна. Он дал “Молоха” – яркое обличение капиталистического свинства, буржуазной морали[1115]. Он дал “Поединок” – правдивое полотно о царской армии, с ее духом бесправия, палочной дисциплины и иными тяжкими пороками»[1116].

Каков же был результат? Вполне ожидаемый: 21 марта 1948 г. газета для газет «Культура и жизнь» поместила статью о Куприне, озаглавленную вполне в соответствии с поставленной задачей – «Выдающийся писатель-реалист»[1117].

Автором этой литературоведческой работы был доктор филологических наук, специалист по русской литературе ХХ в., будущий профессор кафедры русского языка и литературы ВПШ Анатолий Андреевич Волков, защитивший в 1935 г. кандидатскую диссертацию на тему «Поэтический стиль русского империализма». А высочайшее повеление, явившееся причиной написания этой статьи, превратило Волкова в специалиста по творчеству Куприна: через полгода он к десятилетию со дня смерти писателя написал статью «Писатель-реалист»[1118]; в 1950 г. его объемная статья «Выдающийся писатель-реалист» предваряла сборник ранее неизданных произведений писателя[1119]; в 1959 г. была напечатана отдельной брошюрой написанная им биография Куприна[1120], а вершиной исследований стала монография «Творчество А. И. Куприна» (М., 1962).

Незавидная роль фольклористики

Советская фольклористика, расцветшая как самостоятельная наука в 1920–1930-х гг., претерпела в послевоенные годы едва ли не больше, нежели остальные филологические дисциплины. По сути, в конце 1940-х гг. фольклористика перестала существовать в довоенном виде: она оказалась преимущественно сведена к изучению советского фольклора.

Первая причина этого – междисциплинарность фольклористики среди «больших» гуманитарных наук и вытекающая отсюда «межведомственность». Фольклором занимались и академические заведения – Институт этнографии, Институт мировой литературы, Пушкинский Дом, секции других научно-исследовательских институтов, фольклорные секции ССП, комиссия Географического общества… В 1934 г. была организована кафедра фольклора в Ленинградском, а в 1938 г. – Московском университете.

В 1940-х гг. фольклористика, которая уже была готова оформиться в качестве отдельного, крупного направления отечественной науки, так и не смогла обособиться в достаточной мере и в результате оказалась между тремя огнями – собственно литературой, филологией и этнографией.

О том положении, в которое попала фольклористика в годы войны, писал М. К. Азадовский. Находясь в 1942 г. в Иркутске, придя в себя после тяжелейшей блокадной зимы, он пытался изменить положение своей науки, находя момент вполне благоприятным. 1 октября он изложил свои мысли в письме директору Института литературы, члену-корреспонденту Академии наук и заместителю академика-секретаря Отделения литературы и языка АН СССР П. И. Лебедеву-Полянскому, который находился в то время в Москве:

«О положении фольклора в Академии наук.

В настоящее время происходит невероятное распыление сил и полный разброд. Вопросами фольклора ведает Отделение языка и литературы и Отделение истории; существуют три секции фольклора в трех институтах. [Е. В.] Гиппиус поднимает вопрос о четвертой. Фольклорную секцию переводили из