Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

для семьи. Вдруг 25 мая появилась не столь уж лучезарная запись: «Вечером разговаривали с Тонино, и он нагнал на меня уныние и печаль, рассказывая о жизни в Италии и вообще на Западе».

Занятный момент 23 мая: «„Наши“ посольские мальчики пытались было навязать мне какую-то puttan’y[400] — актрисулю, что было, якобы, необходимо для их дел. Но я её отшил. Надеюсь, они больше никогда не осмелятся лезть ко мне со своими дурацкими предложениями. У нее какие-то „очень важные“ для них связи». Как отмечалось, слово «наши» теперь неизменно в кавычках.

24 мая режиссёр ходил по магазинам вместе с Терилли, нужно было купить лекарства и — невозможно догадаться, что ещё разыскивал Тарковский в Риме — резину для ракеток. Имеются в виду накладки, которые приклеивались на поверхность инвентаря для пинг-понга. Это оказалось дефицитом международного масштаба, купить резину не удалось и в Италии.

27 мая Гуэрра встречался с Франко Кристальди без режиссёра. Тонино одному было легче успокоить продюсера, слишком уж много волнений доставляли советские чиновники. Кроме того, Тарковский и сам волновался, что на пользу делу не шло. А ведь это — одна из важнейших встреч досъёмочного периода, на ней Кристальди должен был утвердить сценарий, что в итоге и произошло. Продюсер принял работу соавторов, попросив лишь изменить сцену с русской речью, которая требовала бы дубляжа или субтитров.

Режиссёр был в восторге! После списков замечаний, к которым он привык в Москве, эти пожелания казались смехотворными. Как известно, в «Ностальгии» полно сцен с русской речью, так ведь и Кристальди в конце концов не будет продюсером этого фильма. Но 27 мая Андрей был уверен, что просто исключит их полностью.

Упомянутое мизерное замечание, позволяет многое сказать об отношении Франко к происходящему. Как таковой прецедент советско-итальянского сотрудничества интересовал его существенно меньше, чем московскую сторону. На самом деле Кристальди был нужен итальянский фильм Тарковского, не несущий чёткого советского или русского отпечатка. В этом отношении ориентиром для продюсера являлся «Солярис» и, возможно, «Сталкер». Тем не менее по словам Гуэрры, он принял сценарий благодушно.

В тот же день режиссёр вспомнил о Нормане Моццато, который сопровождал их с Банионисом и Бондарчук в 1974 году. Норман тогда понравился Тарковскому, и он решил привлечь его к работе на «Ностальгии» в качестве переводчика, а также ассистента. Они встретились, и Андрей обратил внимание, как постарел Норман за прошедшее время.

Уже на следующий день они с Моццато и Терилли, заручившись одобрением Кристальди, составляли сметы. У режиссёра было хорошее настроение, он записал лихую мысль: «А может быть, снять Дака в Московской сцене и вернуться с ним?»

Предусмотренные договором съёмки советской части должны были начаться по возвращении в СССР, чтобы в следующий раз в Италию привезти уже готовый материал. После того, как появилась надежда приехать в Рим с женой с сыном, Тарковский начал думать, как захватить и собаку.

Настроение режиссёру неожиданно испортил Антониони. Андрей хотел, чтобы Лучано Товоли работал с ним и на «Ностальгии». Они договорились об этом ещё в прошлом году. Теперь же выяснилось, что Товоли дал какое-то обещание Микеланджело. А ведь с оператором, а также художником и специалистом по спецэффектам нужно было определиться на этапе составления сметы, поскольку эти люди участвуют в «обсчёте» картины.

В качестве художника Гуэрра посоветовал Луиджи Скаччаноче — мастера, работавшего с Феллини на «Сатириконе», с Пазолини на «Евангелии от Матфея» и «Царе Эдипе». Тут выяснилось, что Микеланджело собирается приглашать на новую картину и его. 29 мая Тарковский записал: «Что-то мне не нравится, как ведёт себя Антониони. Он позвонил Тонино и, между прочим, сказал, что в октябре он начинает фильм, для чего ему нужен будет и Товоли, и Скаччаноче[401] — художник. Тонино спросил его: а как же Андрей? Тогда тот ответил, что, мол, как-нибудь поделим между нами художника и оператора. Боюсь, что он хочет „пожертвовать“ художником и взять себе Товоли. А я с Товоли уже договорился прошлым летом. Уж лучше я откажусь от художника, с которым увижусь завтра впервые; не станет же Антониони требовать обратно и Товоли. Ай да Антониони!»

Но встретившись с Скаччаноче, Тарковский пришёл в восторг и захотел обоих. Однако в результате Луиджи не поработает ни с одним, ни с другим, поскольку художника не станет уже в следующем году, хотя Андрей будет рассчитывать на него вплоть до самого отъезда из Италии. Товоли же, движимый желанием усидеть на двух стульях, умолял русского режиссёра дать ему отсрочку до 2 июня, когда Микеланджело сообщит о своих планах. Тарковского до такой степени возмутила эта просьба, что он резко отказал. А ведь Лучано вполне мог бы поработать у обоих. Антониони, действительно, привлёк его к своей следующей картине, но съёмки прошли молниеносно — фильм «Тайна Обервальда» был готов до конца года, тогда как Андрей начнёт снимать лишь в 1982-м.

Вопрос поиска оператора встал ребром. Незамедлительно на связь вышел Джузеппе Ротунно, в послужном списке которого восемь лент Феллини, три картины Висконти, также «Вчера, сегодня, завтра» (1963) Де Сики, недавний каннский триумфатор «Весь этот джаз» Боба Фосса, а впоследствии и «Приключения барона Мюнхгаузена» (1988) Терри Гиллиама. Многие считали Ротунно самым выдающимся оператором Италии, но Тарковский не спешил соглашаться. 31 мая он посмотрел новый фильм Марко Беллоккьо «Прыжок в пустоту» (1980), снятый Джузеппе Ланчи. В дневнике Андрей записал: «Холодно и сухо. Головно. Оператор неплох». 25 июня он уже утверждал, что картина «очень плоха», но не в этом дело. Теперь режиссёр выбирал между Ротунно и Ланчи — признанным мэром и дебютантом.

На тот момент, кроме «Прыжка в пустоту» у последнего за спиной не было практически ничего, лишь телевизионные и документальные ленты. Это потом он снимет семь картин с братьями Тавиани, пять с Нанни Моретти, ещё четыре с Беллоккьо, «Джонни-зубочистку» (1991) с Роберто Бениньи и вообще будет иметь завидную фильмографию, включающую работу с Бернардо Бертолуччи. Однако именно встречу с Тарковским Ланчи всякий раз станет впоследствии называть самой большой удачей и важнейшим знакомством в жизни.

Познакомятся они почти через месяц, 27 июня, и режиссёр сразу забудет о Ротунно, а также отметит, что новый «перспективный» оператор понравился ему больше, чем Товоли. Понятно, здесь существенную роль играла обида, а вовсе не недостатки Лучано.

Если же верить воспоминаниям[402] самого Ланчи, то Тарковский наткнулся на его работу совершенно не случайно: «Он искал оператора, который был бы мысленно готов к такому приключению [как съёмки „Ностальгии“], и множество людей называло