Светорожденные. Предвестники бури - Рутен Колленс

– Что? – волшебница обернулась и в недоумении посмотрела на Ольну. Ольна прикусила язык, чувствуя, что было бы лучше, если бы она не задавала никаких вопросов вообще. – Так, давай сделаем следующее, кроха, – змеиной усмешкой Элин заставила девочку вжаться в угол.

– Я Ольна, – шепнула девочка.

– Да хоть Дарт Великий, мне все равно. Давай ты смолкнешь и будешь сидеть смирно и тихо, словно мышь. Я должна отыскать кое-что очень важное и времени у меня в обрез, всего-то до рассвета. Нужно успеть, пока моя душа еще моя.

– Но я ведь просто хочу…

– Замолчи. Я потом решу, что с тобой делать.

– Но так не честно! – Ольна поставила руки на бока и встала. – Ты же у меня в гостях!

– Отлично, гостеприимная кроха, – фыркнула волшебница, – сиди тихо. Как только я найду то, что ищу, сразу же отвечу на все твои вопросы.

– Тогда ищи быстрее, волшебница, быть может, всей Дакоты, – хлюпнула Ольна, немного разозлившись, неуклюжа легла на сноп сена. «Ждать? Ждать?! Это просто невыносимо!» – возмущалась она про себя, с расплывающейся на лице довольной улыбкой. Она так редко улыбалась.

Волшебница Дакоты заплела волосы в две чудесные косы, изредка начинающие воевать с друг-другом за право лежать на спине, и принялась с усердием изучать пол. «Что интересного может быть в полу темницы? – спросила себя Ольна, с любопытством следя за волшебницей. На любые ее действия у нее возникал неописуемый восторг. – Здесь только сено да пауки!». Элин опустилась на четвереньки, рассматривая каждый камушек, каждую щель и впадину, затем, вытащив из воздуха флакон с сиреневой жидкостью, бросила несколько капель на потолок. И чудо! Сверху-вниз тут же спустились тончайшие веревочки серебра.

– Покажи мне себя, – приказала Элин, прикасаясь пальцами к веревочкам, словно к струнам арфы. Комната наполнилась космическими звуками. Вьющиеся веревочки выпрямились, соединились в один узел и там, где их концы коснулись пола, загорелся алый свет, линией вырисовывающий заковыристый символ.

– Как такое может быть? Я изучила эту комнату вдоль и поперек, но ничего не нашла, – выдохнула Ольна, когда на полу появился крошечный горящий знак. – Что это?

– Руна Трелиона. Руна Воина Духа. Является тем, кто дал стенам напиться соком древа жизни, кто принес себя в жертву ради волшебства, – ответила она, касаясь ладонью символ, чем-то похожий на скрюченные бараньи рога. – Магия крови, разумеется, будет играть здесь существенную роль.

– Значит, ты принесла себя в жертву? – спросила Ольна, пропустив мимо ушей последнее предложение.

– Займи себя чем-нибудь, хорошо? – уклончиво произнесла волшебница тоном полного равнодушия. Малютка обиженно фыркнула, отвернулась к стене и нахмурилась. Ей вдруг стало ужасно обидно из-за того, что ее не воспринимают всерьез. Казалось, Элин принимала ее за глупышку, не смыслящую и не понимающую в жизни ничего. «Что ж, она еще узнает, с кем связалась, – обратилась Ольна к себе, – не каждая землянка может выжить после столь ужасных событий, да еще умудриться попасть в иной мир».

Малютка, поджав ноги, посмотрела молящим, жалостным взглядом на незнакомку, пытаясь растопить ее каменное сердце, полное безразличие. Первую минуту Элин делала вид, что не замечает этого, но после сдалась и опустила руки.

– Хорошо, – простонала она. – Что тебе нужно, дитя? Я понимаю, тебе одиноко было все те дни, что ты провела здесь, но я не лучшая собеседница, не лучшая подружка, какой ты меня представляешь. Будь по-твоему: спрашивай все, что пожелаешь, я попытаюсь ответить. Только не строй из себя великую мученицу! Мучеников с меня довольно.

Ольна торжественно объявила свою победу. Что-что, а уговаривать людей она умела – сие было ее скромным даром, щедро отданным Создателем в день ее рождения. Так она уговорила отца выкупить Тавви, которого жадные скупщики хотели разобрать на запчасти, убедила мать приютить дома свору мальчишек-сирот, оставшихся без родни после бомбежки, старого дядю Вэна заставила не сжигать десятки ненужных ему книг, а отдать их ей. Девочка могла и слова не сказать, переманив на свою сторону дюжину людских душ, но при этом она никогда не хвасталась этим и не считала свой дар чем-то особенным и жизненно важным.

Ольна нахмурилась, пытаясь выставить в ряд все тревожащие ее вопросы. Узнать она хотела много чего, да только не могла решить, что именно должно быть первым.

– Где мы? – начала она, цепляясь глазами за босые ноги волшебницы. Ее крохотные ступни приводили Ольну в упоение и заставляли губы расплываться улыбке.

– Мы в узилище алакса, в его Аладеф – черной башне, построенной, чтобы умертвлять и порабощать таких, как я. Сюда забирают тех, кто хоть как-то перешел дорогу вездесущему, сатаил его, Хедрику, – ответила Элин, выплюнув последние три слова. – Ты хоть ведаешь, кто эдакой Хедрик?

Кого-кого, а его она знала. Ольна насупилась, ее щеки тут же налились краской. «Хедрик… Хедрик… Хедрик» – эхом отозвался мягкий голос, в голове промелькнул образ высокого человека в черном капюшоне. Впервые она узнала его истинное имя здесь, в ином мире. Он украл ее. Странно, но никаких чувств, никакой ненависти к этому человеку Ольна не испытывала ни тогда, ни сейчас (в отличие от волшебницы, которая, судя по всему, так и взрывалась при каждом его упоминании). Месяц, проведенный в темнице, дал Ольне понять, что она ничего не знает о людской сущности и не в праве винить того, кто заточил ее здесь. Так или иначе, она сама виновата в том, что произошло. Хедрик был лишь ее проводником. Именно благодаря ему она все еще жива, хотя и медленно умирает. «Сгинуть здесь намного приятнее» – сотню раз повторяла малютка, убеждая себя в том, что погибнуть в волшебном неизведанном мире куда благороднее, чем, к примеру, погибнуть под пулеметным огнем от рук какого-нибудь солдата, или кануть в небытие изуродованной и сброшенной в сточную яму к тысячам других таких же. А еще на Земле господствовала язвенная чума. Ольна была готова отдать все на свете, чтобы избежать участи миллионов, заразившихся ею. Да, те миллионы освобождались от лицезрения жестокости Третьей Мировой, но разве можно было считать снисхождением судьбы смерть в муках на руках собственной матери?! Язвенную чуму Ольна боялась больше всего. Скольких детей, покрытых гниющими ранами, проникающими до костей, она видела! Их искаженные тела сотнями выносили за город. Среди них были ее друзья, ее знакомые. Она не узнавала в призраках никого – так сильно изменяла их болезнь. Ольна часами смотрела на себя и боялась, что вот-вот на ней появится крошечный гниющий волдырь, разрастающийся, как гриб в дождливую погоду. Такой смерти она боялась больше всего. «Когда твой, слившийся с сотнями других усопших, труп выносят вон, и даже мать уж не узнает в нем родную дочь – вот самое страшное, – говорил убаюкивающий голос в ее голове. – Все остальное – мелочь». Вот, почему пленница не ненавидела Хедрика. Возможно даже, она глубоко в душе благодарила его. Хедрик спас ее от участи других смертных.

– Это он привел меня сюда, – прошептала девочка, отмахиваясь от воспоминаний. – Это из-за него я здесь.

Элин бросила на нее заинтересованный взгляд, но следовало Ольне приметить это, волшебница надела маску равнодушия.

– Ты же могущественная волшебница, ты должна вызволить нас отсюда!

– Нет никаких «нас», – отмахнулась Элин. – С чего тебе вообще такая мысль пришла в голову? Прости, кроха, но я не буду нянчиться с тобой. Брать тебя у меня не было в планах, я даже больше скажу: тебя не было в моих планах. Будь ты постарше и по крепче, быть может, я еще бы подумала, но ты… – она окинула Ольну оценивающим взглядом, – хрупкая, маленькая девочка. Ты не сможешь держать в руках ни лука, ни меча, и уж точно не пройдешь дальше своего роста. Поверь, в нынешнем мире тебе не место, появись ты здесь на десять лет раньше, увидела бы его совсем в ином свете, но сейчас… он такой, какой есть. На Руне идет война. Для любого ты будешь обузой. Я не хочу нести бремя твоей кончины на своих плечах.

«Что-то я не видела тут ни ядерных взрывов, ни разрывающих на куски бомб» – подметила девочка и поставила руки на бока.

– Я знаю только одну войну, и я ее пережила, – гордо заявила она, – а значит я не слабая!

– …я выберусь отсюда до следующего рассвета, – продолжила Элин, пропуская слова Ольны мимо ушей, – а ты останешься. Стража тотчас заподозрит неладное, если исчезнут сразу два пленника. К тому же тебе уже ничем не помочь, ты же понимаешь, правда? Каждый, кто проживает в Аладеф ночь и встречает первые лучи илиуса, отдает ей часть своей души. Твоя душа наполовину принадлежит алаксу, с этим ничего не поделаешь. Ты теперь его, понимаешь?

– Моя душа? – каждое слово вылетало из губ дрожа и обрываясь. – Но зачем ему моя душа?