О чём поют воды Салгира - Ирина Кнорринг

2. «Без лишних строк, без слов плохих…»

Без лишних строк, без слов плохих(Не точных или слишком резких)Слагать упрямые стихи,Их отшлифовывать до блеска.

Всё созданное разрушать,И вновь творить, до совершенства.И смутно верить, что душаПознает гордое блаженство.

Так — за пустые вечера,За пятна слёз, за пятна кровиСмиренно строить грозный храм,Как каменщик средневековья.

Все трудности преодолеть.Сломить сомненье и неверье.И самому окаменеть,Подобно сгорбленной химере.

10 — II — 1930

Из сборника «Стихи о себе» (Париж, 1931)

Антонину Ладинскому («Проходили года за большими, как волны, годами…»)

Проходили года за большими, как волны, годами.В окнах девичьей спальни покорно погасли огни.Призрак лёгкого счастья растаял с наивными снами,И тяжёлая радость наполнила трудные дни.

Я уже не найду той скамейки под тёмной сиренью,Ни весеннего леса, ни светлых внимательных глаз.Но не знаю зачем — отчего, — по чьему наущенью, —Я в Страстную Субботу всегда вспоминаю о Вас.

16 — IV — 1933

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

ИЗМЕНА

Воображаемому собеседнику (Марку Слониму)

Измены нет. И это словоНи разу не слетало с губ.И ничего не стало новымВ привычно-будничном кругу.

Измены нет. Но где-то в тайне,Там, где душа совсем темна,В воображаемом романеОна уже совершена.

Она сверкнула жгучей новью,Жизнь подожгла со всех сторон.Воображаемой любовьюРеальный мир преображён.

И каждый день, и каждый вечер —Томленье, боль, огонь в крови,Воображаемые встречиНесуществующей любви.

А тот, другой, забыт и предан, —Воображаемое зло!Встречаться молча за обедомОбидно, скучно, тяжело.

Круги темнее под глазами,Хмельнее ночь, тревожней день.Уже метнулась между намиВоображаемая тень…

А дом неубран и заброшен.Уюта нет. Во всём разлад.В далекий угол тайно брошенОтчаяньем сверкнувший взгляд…

Так, проводя, как по указке,По жизни огненный изъян,—Ведет к трагической развязкеВоображаемый роман.

13 — XII — 1934

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

Борису Унбегауну

1. «Что будет дальше — всё известно…»

Что будет дальше — всё известно,Уж так в веках заведено.И потому неинтересноСкользить на илистое дно.

Ни слёз, ни гнева, ни упрёков, —Душа прозрачна, как стекло.В романсе, конченном до срока,Всё так безрадостно светло.

В нём всё намечено заране,Ничто не обмануло нас:Усталость, разочарованье —От поцелуев на диване,От слишком откровенных глаз;

И подсознательная жалость,Что жизнь не повернёт назад,Что света было слитком мало,И что игра не оправдалаВсех, ею созданных утрат.

26 — V — 1935

2. «Зачем я прихожу в Ваш тёмный дом?..»

Зачем я прихожу в Ваш тёмный дом?Зачем стою у Вашей страшной двери?Не для того ли, чтоб опять вдвоемСчитать непоправимые потери?

Опять смотреть беспомощно в глаза,Искать слова, не находить ответа?Чтоб снова было нечего сказатьО главном, о запуганном, об этом?..

Вы скоро уезжаете на юг.Вернётесь для меня чужим и новым.Зачем я Вас люблю, мой тайный друг,Мой слабый друг, зачем пришла я снова?

Простим ли мы друг другу это зло?Простим ли то, что ускользнуло мимо?Чтобы сказать спокойно: «Всё прошло,Так навсегда и так непоправимо».

3 — VIII — 1935

3. «Я Вас люблю — запретно и безвольно…»

Я Вас люблю — запретно и безвольно…Полгода проползли, как смутный бред.За боль, за ложь, за этот гнев невольныйНи Вам, ни мне уже спасенья нет.

Я не кляну и не волную память,Но видеть Вас я больше не хочу.За этот смех, за эту встречу с ВамиКакой тоской я Богу заплачу?

За трепет риска и за радость тайныЯ не предам ушедшие года.Такой любви — запретной и случайной —Доверчивого сердца не отдам.

Пусть тяжело. Пусть мой покой надломан.Я Вас люблю. Ведь оба мы в бреду.Но в этот дом, где всё мне так знакомо,Мой тайный друг, я больше не приду.

5 — VIII — 1935

Виктору Мамченко («Ты знаешь сам — таков от века…»)

Ты знаешь сам — таков от векаЗакон, нам данный навсегда:От человека к человеку —Дорога боли и стыда.

За проблеск теплоты минутной —Цена невидимых утрат.И непреодолимо трудноСказать простое слово: брат.

И если для тебя дорожеТвой невзволнованный покой,Не отзывайся на тревожныйИ жадный зов души другой.

Очнись от жалости невольной,Останови последний шаг:Почти всегда бывает больно,Когда раскроется душа.

21 — VIII — 1936

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

На завтра

— Чтобы завтра небо сиялоНезапятнанной синевой,Чтоб с утра не казаться усталойИзмученной и больной.

Чтобы встретить добрые лицаВместо сдержанных и сухих.Чтоб в газете на третьей страницеУвидеть свои стихи.

Чтоб никто ни на что не дулся,Чтобы стало смешно хандрить.Чтобы в ровном и чётком пульсеБилась дикая воля: жить!

Чтоб суметь рассмеяться звонкоНад тоской предыдущих дней.Чтобы выпуклый лобик ребенкаСтал хоть чуточку розовей.

Чтобы стало легко и приятноМыть тарелки и чистить ножи…Словом — всё, что невероятно,Что совсем не похоже на жизнь.

15 — I — 1930

РОЗА ИЕРИХОНА

Вдруг стало ясно: жизнь полнаНепоправимою угрозой,Что у меня судьба однаС моей Иерихонской розой.

Вот с той, что столько долгих днейСтоит в воде, не расцветая,В унылой комнате моей, —Безжизненная, неживая.

Будильник, пудра, пузырьки,Игрушки — рядом на камине.Её корявые росткиОкутывает сумрак синий.

И я — над страшным и сухимНеумирающим растеньем —Слагаю мёртвые стихиО небытье, о нецветенье.

И из сплетенья длинных строк,Из неожиданных созвучийВстаёт уродливый цветокСухой, бесплодный и колючий.

Но словно в огненном бреду,С упрямой безрассудной веройДень ото дня я жадно жду,Что зацветет комочек серый…

Себя стараюсь обмануть,Другим — сплетаю небылицы,О, только бы хоть как-нибудьОт пустоты освободиться!

Проходят дни и вечера,Я с каждым днём скупей и строже.Сегодня — то же, что вчера,А завтра — заново всё то же.

И мой цветок не расцветет.Быть может, и бывают розы,Что зацветают дважды в год,И что не вянут на морозе,

Но только это не для нас,Не для таких, как я, должно быть:Томит вечерний, синий часТомленьем напряжённой злобы.

И я с безжизненной тоскойСклоняюсь грустно и влюбленноНад неудачливой сестрой,Над розою Иерихона.

9 — IX — 1931

Из сборника «После всего» (Париж, 1949)