О чём поют воды Салгира - Ирина Кнорринг

Ирина Кнорринг. О чём поют воды Салгира: Беженский дневник. Стихи о России

Ирина Невзорова. Девочка с русой косой (Предисловие)

«Незамеченным поколением» назвал писатель B.C. Варшавский русских эмигрантов, которых детьми вывезли из России: они помнили её и всю жизнь тосковали о ней, но по причине малолетства не успели пустить в ней своих корней и испить её «живой воды». Русский язык и русская литература помогали тем детям остаться русскими и воссоздавать Россию в своей душе и в своем творчестве.

К поэтам «незамеченного» поколения принадлежала и поэтесса Ирина Николаевна Кнорринг (1906–1943). Она родилась в селе Елшанка Самарской губернии. Вскоре семья переехала в Харьков, где её отец, выпускник историко-филологического факультета Московского университета Николай Николаевич Кнорринг (1880–1967), получил место директора гимназии.

Мать Ирины. Мария Владимировна Кнорринг (1881–1954), также имела диплом педагога. «Первый» большевизм Кнорринги пережили в Харькове, став свидетелями красного террора (семью не тронули, но выселили из родного дома на улице Чайковской). От «второго» большевизма родители увезли свою дочь. Но эхо грозных событий настигало беженцев. Дети быстро взрослели, о чём свидетельствует дневник[1] поэтессы, который она вела, начиная с одиннадцати лет.

В ноябре 1919 г. семья покинула Харьков. Ростов-на-Дону, Туапсе, Керчь, Симферополь, Севастополь — вот беженский маршрут семьи Кнорринг. Когда Кавказ был захвачен войсками красных, семья в числе других беженцев эвакуировалась из Туапсе морем на Крымский полуостров, в Керчь. Там Ирина узнала о гибели Верховного правителя России адмирала А.В.Колчака (расстрелян 7 февраля 1920 г.) В любви к нему поэтесса признаётся на страницах своего дневника: «Веру я оставила в Ростове, надежду — в Туапсе, любовь — в Керчи».

Всё меньше в России, раздираемой междоусобицей, оставалось уголков, где возможно было (хотя бы ради детей) сохранять иллюзию мирной жизни. Таким уголком являлся Симферополь. Здесь работали музеи, библиотеки, архивы, театры и синема.

В Крым, последний оплот «старой России», стекались беженцы. Все одинаково сильно надеялись вернуться в родные места, «как только очередной российский мятеж будет подавлен» (так думали и наши герои). А пока каждый выживал, как мог, используя «передышку». Беженские театральные труппы давали спектакли, синематографы снимали фильмы, ученые продолжали научную деятельность. Историк и педагог Н.Н.Кнорринг не покидал архива Таврического университета. Ирина же любила уходить с книгой и тетрадью на берег Салгира или на заросшее старое городское кладбище, где была могила её бабушки. «Сегодня утром я сидела в Лазаревском саду на далекой аллее, над Салгиром, и читала», — пишет она.

Ирина, как и её бесприютные сверстники, старалась не бросать учёбу: меняла одну гимназию за другой, едва привыкнув к учителям и одноклассникам; орала частные уроки. Только в Симферополе семья трижды меняла адреса. Вот три «беженских» адреса Кноррингов: Бетлинговская улица (ныне ул. Калинина), дом 43, квартира 3; Семинарский переулок (ныне ул. Героев Аджимушкая), дом 4; Училищная улица (название не изменилось), д. 10, кв. 6.

Но на что жить? Золотые вещи «проедены», работы нет: газета «Земля», орган Генштаба Добровольческой армии, в которой Н.Н. Кнорринг работал секретарем, закрылась. Наконец он был зачислен преподавателем истории в Морской кадетский корпус в Севастополе. Однако лишь десять дней пробыли Кнорринги на новом месте: вскоре Крым перешел в руки «Рабоче-Крестьянской Красной армии».

29 октября / 12 ноября 1920 г. линкор «Генерал Алексеев» в составе кораблей Русской Эскадры покинул Крым, «погрузив в свое огромное брюхо весь состав Морского корпуса» (писал Н.Н.Кнорринг). Корабли держали курс на Бизерту (Тунис). Аттестат о среднем образовании Ирина получила в школе Морского корпуса.

В мае 1925 г., после роспуска Русской эскадры, семья переехала во Францию. Все годы изгнания Кноррингов, как и большинство их соотечественников, сопровождала бедность. Н.Н.Кнорринг много лет работал в Тургеневской библиотеке в Париже (был членом её правления, членом правления «Русского литературного архива» при Библиотеке, а в 1946 г. председателем Книжной комиссии по возрождению уничтоженной фашистами Библиотеки), получал редкие и скудные гонорары за статьи в газете «Последние новости». Но его зарплаты не хватало для содержания семьи. Ирина вместе с матерью зарабатывала вышиванием и изготовлением одежды для кукол.

Хотя жизнь поэта похожа на айсберг, но если говорить о её видимой части, то Ирина настойчиво пытается вписаться в жизнь: посещает курсы французского языка при Сорбонне и лекции в Русском народном университете, учится во Франко-русском институте, выступает на собраниях «Союза молодых поэтов и писателей в Париже». Осенью 1926 г. она знакомится со своим будущим мужем, поэтом Юрием Софиевым (1899–1975).

Весной 1927 г. Кнорринги убедили свою дочь, давно страдавшею жаждой, недомоганием и сонливостью, обратиться к врачу; тот поставил страшный диагноз: «сахарная болезнь». Когда Юрии делал предложение Ирине, он уже знал, какую ответственность берет на себя. Врачи в те поды не рекомендовали диабетчикам иметь детей, но 19 апреля 1929 г. у Ирины родился сын. Его назвали Игорем, в честь кузена, пропавшего в огне Гражданской войны. «Если хотите увидеть счастливого человека, посмотрите на Ирину», — говорила её мать. В 1940 г. кончилась мирная жизнь во Франции. Ирина не увидела победного окончания войны. Она умерла в января 1943 г. в оккупированном фашистами Париже. Отпевание её состоялось в Церкви Покрова Пресвятой Богородицы при обители Матери Марии, которая присутствовала на церемонии. Служил настоятель храма — о. Дмитрий Клепинин (вскоре они будут арестованы гестапо и погибнут).

Стихи И. Кнорринг печатались русских зарубежных периодических изданиях. При жизни поэтессы вышло два сборника её стихов: «Стихи о себе» (Париж, 1931) и «Окна на север» (Париж, 1939). Три книги вышли после её смерти: «После всего» (Париж, 1949), «Новые стихи» (Алма-Ата, 1967) и «Стихи 1920–1942 гг.» (Алма-Ата, 1993). Однако большая часть стихов И. Кнорринг не опубликована.

Вернемся в Крым, в «точку исхода». Почему столь романтично названа книга: «О чём поют воды Салгира»? Оттого, что душа девушки, с юных лет искавшая «живительную влагу» бытия, пыталась нащупать пульс каждого дня и отыскать его смысл, смысл самой жизни и в беженстве, и в изгнании (Ирине в те годы было 13–14 лет).

Салгир, самая протяженная река Крыма, берет начало в горах Чатыр-Дага и, протекая с юга па север Крымского полуострова, впадает и Сиваш, залив Азовского моря. Через Симферополь река Салгир течет неспешно между камней, в обрамлении серебристых тополей и кланяющихся к её водам длинных ветвей ветлы (род ивы). Они напоминали Ирине родную Елшанку, листы деревьев у озера так же искрились при малейшем ветерке.

Поведение Салгира напоминает повадки заволжской реки Сок, на которой стоит Елшанка: ниже по течению Салгир пересыхает ежегодно более чем на три месяца, превращаясь в ряд озер. То же происходит и с рекой Сок. На одном из оставленных ею озёр, озере Липовом, стояла родовая усадьба Кнорринтав.

Несколько слов о книге, первый раздел, Беженский дневник, представлен стихами и прозой, ибо стихи у поэта носят дневниковый характер. Так, Галина Кузнецова, парижская приятельница И.Кнорринг, однажды сказала о её стихах: «Ведь это — дневник!»

Второй раздел включают стихи разных лет — о России, о русских поэтах и о русской тоске. И.Кнорринг мечтала вернуться в Россию стихами. По природе своей она была честна и не скрывала от будущего читателя, что её жизнь, жизнь изгнанника, есть сон наяву. Жила она только в своём творчестве, а творила — в обороте на Россию: вспоминая её, мечтая о ней, молясь на неё. Что касается тоски, то без этого чувства немыслимы стихи всякого настоящего русского поэта, будь то современники И. Кнорринг (среди них — члены Союза молодых поэтов и писателей в Париже, коим она посвящала стихи: Ю. Софиев, В. Мамченко, А. Ладинский, Ю. Терапиано) или классики, давно ушедшие в мир иной.

Критику поэзии И.Кнорринг и вопрос о ее литературной преемственности отложим до выхода полного собрания её стихов. Заметим лишь, что перед нами — поэт «парижской ноты», творчество которого дает ответ на множественный вопрос критиков: «Удалась ли парижская нота?» Природный характер И.Кнорринг определил тональность её стихов, свойственную ноте: сдержанность, приглушенные интонации, простота поэтического языка. Учрежденный, так сказать, для ноты «отказ от надежды» Ирина уравновешивает полнотой «сей минуты» (полнотой страдания этой минуты), разговором с единственным и вечным свидетелем её бытия, хотя та редко называет Его по имени. Поэт вспоминает мысль Бетховена: «Через страдание — к радости». В другой раз И.Кнорринг, объясняя свой характер, обращается к строкам Ф.И.Тютчева: