Хозяин Фалконхерста - Кайл Онстотт

Несмотря на боль, Драмжер считал себя счастливчиком. Он был отмщен, масса Хаммонд поверил ему и не считал больше преступником. Более того, его ожидала теперь поездка с караваном рабов в Новый Орлеан, где его в отличие от Бенони не продадут с молотка, и он сможет полюбоваться городскими диковинами, пребывая в уверенности, что вернется обратно в Фалконхерст, к сожительнице, которую ему обещал масса Хаммонд.

Когда визг Бенони стих в отдалении, Драмжер опустил голову и подпер ладонями подбородок. Теперь он видел только мятые штаны Олли и его сильные пальцы, обхватившие рукоятки носилок. Он радовался, что не будет вскакивать ни свет ни заря, чтобы трудиться весь день. Напротив, над ним будут хлопотать, его будут баловать, он превратится в предмет забот. Для Жемчужины, старухи Люси, Олли и остальных рабов он будет героем дня. Ура!

Увидев из дверей хижины сына на носилках, Жемчужина выскочила ему навстречу с испуганным криком и не прекращала истерических воплей, пока не удостоверилась, что он жив и что его здоровье можно будет поправить. Она была готова согнать старуху Люси с ее кровати, но Драмжер убедил ее, что с помощью Олли сумеет забраться по лестнице на чердак. Оказавшись в знакомой постели, которая, по правде говоря, сильно уступала в удобстве кровати в Большом доме, он уснул, облепленный пахучими компрессами из трав.

Душа его была спокойна, тело быстро заживало. Весь день он продремал, просыпаясь только для того, чтобы глотнуть куриного бульона, присланного из Большого дома Лукрецией Борджиа вместе со свиной отбивной и ее знаменитыми пирожками. Потом он снова погрузился в сон. Его ненадолго разбудил скрип лестницы, возвещавший о позднем возвращении Олли. От тепла Олли, крепко обнявшего его, он крепко заснул и не просыпался уже до утра.

Зато у Бенони и Регины, его матери, ночь выдалась бессонной. От одиночества и страха Бенони выл, катаясь по голым доскам карцера, пока Нерон не отвесил ему затрещину. Регина ходила от стены к стене в своей комнатушке над кабинетом Хаммонда Максвелла.

То, чего она всегда опасалась, случилось. Сколько раз она просыпалась среди ночи от кошмара, в котором у нее отнимали Бенони, и облегченно вздыхала, прикоснувшись к спящему рядом сыну! Потом, когда он подрос и перебрался от нее на третий этаж, она утешалась мыслью, что он никуда не денется из Большого дома, где ему гарантированы покой и безопасность. Она шла на все, чтобы Хаммонд Максвелл и его жена относились к нему благосклонно; позднее, когда в доме поселилась хозяйская дочь Софи с двумя детьми, она устроила своего смазливого сынка гувернером к молодому массе Уоррену. Но теперь все ее с таким трудом выпестованные планы пошли прахом. Душераздирающий страх, преследовавший ее во сне, становился явью: Бенони продадут, мать разлучат с сыном! Он покинет ее, уйдет с караваном рабов, и она никогда больше не увидит его, не узнает, как сложилась его жизнь. У нее не было сил этому помешать: Хаммонд продаст его так же равнодушно, как продал бы жеребенка, теленка или корзинку яиц.

Разве по плечу ей, рабыне, предотвратить неизбежную развязку? Однако с той самой минуты, когда Лукреция Борджиа поволокла к амбару Бенони и Блоссом, а Регина тайком последовала за ними, она не оставляла попыток хоть что-нибудь предпринять. Стоя позади толпы, что уже было нарушением правил, она услышала приговор Хаммонда. С обезумевшими от горя глазами она прибежала назад, в Большой дом, где бросилась в ноги миссис Августе, умоляя спасти Бенони. Хозяйка поплакала с ней за компанию, наговорила сочувственных слов, но ничем не помогла: она лишний раз подтвердила свою неспособность поколебать решимость мужа.

Регина помчалась к Софи, и тоже напрасно. Та испытывала симпатию к Бенони, маленький Уоррен и вовсе души в нем не чаял, однако молодой хозяйке нечем было ободрить безутешную мать. Ее сын — раб, и его красота и обаяние ничего не меняют в его положении: раз ему надлежит быть проданным, то так тому и быть. Впрочем, и Августа, и Софи не отказывались повлиять на Хаммонда; Софи даже вытолкнула к деду рыдающего Уоррена, чтобы усилить свою просьбу, однако Хаммонд остался неумолим. Когда все попытки кончились ничем, Регина сама предстала перед хозяином, надеясь, что он вспомнит ночи, проведенные в ее объятиях, когда она изо всех сил старалась подарить ему радость. Он купил ее в Новом Орлеане очаровательной девушкой с темными вьющимися волосами и розовой кожей, почти не несущей следов ее рабского происхождения. Она владела грамотой и манерами не уступала любой белой даме. Даже сейчас, спустя пятнадцать лет, на пороге тридцатипятилетия, она оставалась прежней красавицей. Но ни ее красота, ни горе, ни память о былом не смогли разжалобить Хаммонда.

Бенони будет продан! Хаммонд соглашался, что он приятный юноша с прекрасными манерами; такой стоит целое состояние, и выставлять его на аукционном помосте — настоящее расточительство. Однако при этом он — лжец, вор, и это перевешивало все его достоинства. Единственная его уступка рыдающей Регине заключалась в обещании продать ее сына в частном порядке, а не с аукционной партией рабов и, конечно, не как работника для плантации. Что касается просьбы Регины позволить ей увидеться с сыном в карцере, то она была отвергнута. Да, разумеется, она поедет в Новый Орлеан вместе с караваном в качестве горничной миссис Августы, как это происходит каждый год, однако по дороге у нее не будет возможности общаться с Бенони. Ему придется коротать время вместе с остальными рабами, взаперти, дожидаясь продажи.

Сколько Регина ни взывала к нему, никаких других послаблений ей добиться не удалось. Выйдя из кабинета хозяина, она медленно поднялась по узкой лестнице в свою комнату, соединявшуюся с комнатой Хаммонда и Августы. Бенони был единственным существом в ее жизни, которого она любила, не считая Драмсона, его отца, причем последнего она познала только в ночь его смерти, когда и был зачат Бенони. Без сына ее жизнь утрачивала смысл. Ни в Фалконхерсте, ни в любом ином месте ей нечего делать без Бенони. Если их разлучат, она умрет. Да, именно так и случится.

Она подошла к окну, откуда были видны рассыпавшиеся за полем невольничьи хижины и постройки, окружавшие некогда сгоревший старый дом. Вдалеке выделялась одинокая лачуга, служившая сейчас карцером для ее ненаглядного Бенони. Сердце Регины отчаянно рвалось к сыну; материнское горе было так велико, что почтение, всегда питаемое ею к Хаммонду, теперь сменилось ненавистью. Постепенно из сутолоки лихорадочных мыслей выкристаллизовался план, который при всей своей рискованности вполне мог принести успех.

Она вымыла лицо холодной водой, чтобы скрыть следы недавних рыданий, и спустилась обратно в кабинет. Сейчас за столом сидела Августа, переписывающая пометы из племенной книги. Взгляд ее был теплым, благосклонным, ибо она понимала страдания Регины. Она решила найти для гувернантки занятие и тем самым отвлечь ее от горьких мыслей.

— Регина, твой почерк гораздо лучше моего, — сказала она, откладывая перо. — Перепиши за меня вот это. — Августа указала на толстую книгу. — Ты и прежде этим занималась. Я тем временем загляну к Лукреции Борджиа и распоряжусь насчет ужина — ты же знаешь, мы ждем в гости Гейзавеев. Вот тут имена рабов, подлежащих продаже. Ты знаешь, как найти их в племенной книге.

— Да, миссис Августа, мэм.

Регина и не думала артачиться: поручение совпадало с ее планами.

Августа уступила ей кресло. Регина внутренне содрогнулась, ощутив на плече руку хозяйки, сообщавшей таким способом о своем сочувствии.

— Мне очень жаль Бенони, — выдавила Августа. — Как бы мне хотелось вам помочь! Мне будет недоставать его не меньше, чем тебе.

— Да, миссис Августа, мэм.

Регина склонилась над племенной книгой. Августа задержалась у зеркала, а горничная прочла очередное имя в списке — Нептун — и стала искать его в книге. Найдя, она взялась переписывать своим ровным, каллиграфическим почерком:

«Нептун, сын Эрмины, от Падди. Самец, родился 31 января 1833 года в Фалконхерсте. Зачал:

от Флавии — самца Наума

от Кандесы — самку Клеопатру

от Розбелл — самца Лоренцо

от Вероники — самца Пипа

от Роксанны — самку Роду.

Высокий, сильный, здоровье крепкое. Кожа светло-коричневая. Шрам на правом плече. Примесь крови ибо от матери, ашанта от отца. Нрав добрый. Обучен ремеслу каменщика».

Она попыталась припомнить этого Нептуна, но так и не смогла, так как была очень плохо знакома с рабами с плантации. Чем больше она писала, тем более жгучей становилась ее ненависть к Хаммонду Максвеллу. Животные, все они для него — просто животные! Бенони и она сама были для него такими же животными, как все остальные. Пока Регина записывала данные Нептуна, Августа покинула кабинет, и тогда она стала листать книгу, пока не нашла запись о своем сыне. Запись была лаконичной: