Хозяин Фалконхерста - Кайл Онстотт

— Как дела, сынок? — Усталость была так велика, что она с трудом ворочала языком.

— Все в порядке, мама. То есть миссис Аманда, — спохватился он. — Как бы мне хотелось сидеть с тобой рядом!

— Полезай под скамейку и попытайся уснуть. Завтра нас ждет нелегкий день, так что тебе лучше выспаться.

Советуя сыну отдохнуть, она вспомнила о собственной усталости. Веки ее опустились сами собой, и она, радуясь, что есть Нерон, неутомимо правящий лошадью, крепко уснула. Во сне ее чем-то придавило — тяжесть была мягкой и напоминала о восторге, какого она не знала уже много лет.

Сон ее длился не больше нескольких минут. Открыв глаза, она поняла, что столь приятное ощущение мягкости происходит оттого, что Нерон навалился на нее всей грудью, обвив ее рукой.

— Ты спала, — сообщил он, — а я на тебя смотрел и все думал: хорошо бы, если бы на твоем лице не было вот этой штуковины.

От негра исходил резкий мускусный запах, однако он не вызвал у нее отвращения. Наоборот, он разбудил ее чувства. Рука, обвившая ее, многое обещала. Она приподняла густую вуаль и внимательно посмотрела на него. Он был далеко не так красив, как Драмсон: квадратное, грубое лицо с ярко выраженными негроидными чертами — расплющенным носом, широкими ноздрями, толстыми губами. Под низким лбом горели глубоко посаженные глазки. Нет, этот мужчина не был красив, но это был настоящий мужчина, и его грубая сила нашла отклик в ее естестве.

Он улыбнулся ей, сверкнув белыми зубами, и опустил голову, едва не прикасаясь к ее лицу вывороченными губами.

— Какая ты смазливая девочка, мисси! И белая в придачу! Желтая — еще куда ни шло, но белая!.. — Он причмокнул губами в каком-то дюйме от ее щеки и облизнулся. — Мне всегда хотелось заиметь белую женщину. У меня давно не было женщины, а белой вообще никогда не было.

Почувствовав прикосновение его губ, Регина не стала отворачиваться. Он сильнее припал к ее рту, расплющив ее губы и пытаясь разжать ей зубы своим сильным языком, но не добился успеха. Она уже жаждала его, но не хотела близости в присутствии Бенони. Больше всего она стремилась к свободе, и появление мужчины сбивало ее с толку.

Тем временем его голос стал хриплым, требовательным.

— Я тебя целую, милашка. Мне нравится тебя целовать.

Она снова почувствовала прикосновение его губ и сильнейшее побуждение ответить на поцелуй со всей страстью, но она упрямо отвернулась. Он выпрямился, и она уже была готова пожалеть, что оттолкнула его, но оказалось, что он просто решил надеть поводья на распорку. Через мгновение его лицо снова загородило небо, одной рукой он обвил ее за талию, а другой стал гладить ей шею, нашаривая край корсажа. Расстегнув верхние пуговицы, он стал ласкать своей заскорузлой ладонью ее нежное тело. Ее охватило такое неуемное желание, что соски мигом затвердели, стоило ему к ним прикоснуться. На сей раз она ответила на его поцелуй — не осознанно, а не найдя сил воспротивиться зову природы. Он распахнул ее корсаж, и его шершавый язык, скользнув по ее подбородку и горлу, стал исследовать грудь. Она вспомнила, что он, по его утверждению, давно не был с женщиной. Господи, у нее не было мужчины больше года, к тому же последним был белый, которому Хаммонд умело подсунул ее как кульминацию гостеприимства, свойственного Фалконхерсту. Ничтожные потуги гостя совершенно ее не удовлетворили, зато пыл Нерона воскресил в ее памяти Драмсона.

Нерон быстро добился бы своего, однако разум Регины восторжествовал. Бегство было куда более насущной задачей, чем удовлетворение похоти, и она была готова довести это до его сознания. Она отпихнула его и высвободилась из его объятий.

Однако Нерон так разохотился, что его уже трудно было остановить. Он расстегнул штаны, схватил ее руку и прижал к себе. На сей раз соблазн отдаться ему оказался так силен, что она с трудом сладила с собой: ведь это был не жалкий белый, подобный последнему ее партнеру, а страстный мужчина, возжелавший ее с такой силой, что это снова напомнило ей Драмсона. Ей не хотелось отдергивать руку, и чем дольше ее рука оставалась у него в штанах, тем труднее ей было отказаться от предлагаемого блаженства.

Когда он уже не сомневался, что довел ее до такого состояния, что она не станет сопротивляться, она все-таки вывернулась, покинув приготовленную им соблазнительную ловушку. Ее упрямство рассердило его.

— Что такое? Разве я тебе не нравлюсь? — Он так охрип от желания, что язык ему почти не повиновался.

— Гораздо важнее доехать до места, — возразила она. — Повозиться мы сможем и потом. А пока главное — отъехать как можно дальше от Фалконхерста. И потом, представь, что будет, если нас застукает патруль! Я сойду за белую, и получится, что меня насилует черный. Тебя мигом свяжут, потому что я буду вынуждена обвинить тебя в насилии.

Она почувствовала, что только напугала его, но не образумила. Так или иначе, он разжал объятия и снова схватил поводья.

— Все равно ты будешь моей, — пробурчал он, нахлестывая лошадь. — У меня никогда не бывало белой, а ты тут, под самым боком!

Она поправила платье, заколов брошью надорванную им ткань, после чего, видя, что сам он не собирается застегиваться, самостоятельно застегнула все пуговицы на его штанах. После этого она отсела от него как можно дальше и с достоинством выпрямилась, радуясь, что Бенони спит и не наблюдает ее падения. Про себя она кляла свою податливость и давала себе слово, что такого больше не случится. Как только они доберутся до Вестминстера, она отправит его вместе с лошадью на все четыре стороны и вздохнет свободно.

Они достигли реки, впадающей в Томбигби, и Нерон натянул поводья. Здесь дорога раздваивалась: более наезженная шла через бревенчатый мостик, а другая, заросшая травой, вела к броду. Нерон пустил лошадь к броду.

— Надо ее напоить, — сказал он в объяснение своего решения. — О лошади надо заботиться, иначе она падет раньше времени. — Заехав в воду, он ослабил поводья, позволяя лошади утолять жажду. Повозка медленно преодолела стремнину. Противоположный берег оказался пологим, песчаным. У самой воды густо росли сосны. Вместо того чтобы пустить лошадь вскачь, Нерон остановил ее.

— Я не поеду дальше, пока тебя не попробую, — сообщил он. — Не могу думать ни о чем другом. Давай прямо сейчас.

Ее вывела из себя его тупость. Скотина, для которой удовлетворить скотское желание важнее, чем обрести свободу! На самом деле ей хотелось того же, но она не могла позволить терять бесценные минуты. С остальным можно и подождать. Кто знает, возможно, она захватит этого могучего самца в Новый Орлеан. Иметь при себе мужчину будет полезно во многих отношениях.

— Почему ты остановился? — спросила она. Голос ее прозвучал нетерпеливо, даже злобно. — Что ты задумал?

Он уже слез с повозки.

— Здесь темно, — проговорил он как можно тише, стараясь не разбудить Бенони. — Ты меня так завела, что на это уйдет не больше двух минут. Ну, слезай. — Он возбужденно указал на сосновую рощу. — Тут мягко, да и лошадке не мешает передохнуть, а то вон как запыхалась!

— Немедленно обратно! — Регина неосознанно взяла на себя роль белой хозяйки. — Садись и бери поводья. Выбрось ты эту глупость из башки!

Гнев окончательно поборол желание. Презренный глупец! Невежественный собиратель хлопка! Ничтожество! Как она могла позволить ему ласкать себя? Она сама не умнее: своим попустительством она только раззадорила его.

— Ты слезешь, мисси, или мне самому тебя стащить?

— Ни то, ни другое. — Она потянулась к хлысту и со всей силы огрела его. Он вскрикнул от боли и вырвал у нее хлыст.

— Кто ты такая, чтобы охаживать меня хлыстом? Возомнила из себя белую? Корчишь из себя хозяйку? Ты такая же черномазая, как я! Хочу — и завалю тебя. Мне нужна женщина, и точка. — Он сменил тон и решил взять ее хитростью: — Иди сюда, мисси. Тебе понравится Нерон. Он лучше всех остальных. Быстрее покончим с этим и поскачем дальше.

Регина сама завладела поводьями, и лошадь так ретиво отозвалась на понукание, что Нерон едва успел отскочить, чтобы не быть раздавленным колесами. Однако он проявил прыть и схватил лошадь под уздцы. Быстро усмирив животное, он отнял у женщины поводья.

На сей раз он не стал тратить время на уговоры, а просто сгреб Регину в охапку. Она пыталась пнуть его побольнее, царапала ему грудь и лицо, но он оказался так могуч, что ее попытки освободиться были для него все равно что комариные укусы. Он потащил ее к укромному местечку, где сосны стояли очень тесно, не пропуская лунного света. Однако не успел он сделать и нескольких шагов, как Бенони, разбуженный схваткой, соскочил с повозки и подбежал к ним.

— Что ты делаешь с моей матерью?

Он вцепился в рубаху Нерона, но даже это, как и сыплющиеся на него удары Регины, не остановило верзилу.