Хозяин Фалконхерста - Кайл Онстотт

— Что ты делаешь с моей матерью?

Он вцепился в рубаху Нерона, но даже это, как и сыплющиеся на него удары Регины, не остановило верзилу.

— Мама! — надрывался Бенони, не выпускавший полы Нерона и волочившийся за ним по земле. — Не позволяй ему тебя насиловать! Это страшная боль! Он уже сделал это со мной, и я чуть не околел!

— Что ты натворил с моим сыном?! — взвизгнула Регина и, собрав последние силы, ухитрилась встать на ноги. Воинственно посмотрев ему в лицо, она увидела в лунном свете его похотливо оскаленную пасть и масленые глазки.

— Ну, помял его немного там, в карцере. Ему понравилось. Но разве мальчонка сравнится с настоящей женщиной?

— Он чуть не изуродовал меня, мама!

Нерон одной рукой поймал Бенони, но в того вселилась несвойственная ему прежде отвага, и он кинулся на недруга, царапая, пиная и щипля его. Стараясь отбиться от этой напасти, Нерон не сумел удержать Регину. Схватив Бенони одной рукой за ворот, другой он отвесил ему сокрушительную оплеуху, но Бенони и не подумал отступить, а только назойливее завертелся вокруг Нерона, который безуспешно пытался его стряхнуть, как конь надоедливого слепня. Тогда негр схватил его за горло; его пальцы сошлись у юноши на затылке. Руки Бенони повисли, ноги подкосились. Теперь на Нерона набросилась Регина, молотя его по спине изо всех сил, но это ни к чему хорошему не привело: Бенони сполз наземь, и Нерон навалился на него, упираясь ему в грудь коленями и все сильнее впиваясь пальцами в горло. Тело Бенони свела судорога, он дернул ногами и затих. Нерон стоял на коленях, уставившись на неподвижное тело и еще не отдавая себе отчета в содеянном. Регина рухнула на грудь сыну.

— Ты убил его! Господи, он убил моего сына!

Она притихла, лишившись дара речи. Горе затмило мысли об опасности, бегстве, свободе. Несчастье мигом опустошило ее. Жизнь потеряла всякий смысл.

Нерона мало заботило, что именно он натворил. Смерть Бенони не произвела на него сильного впечатления. Совсем недавно, польстившись на смазливого паренька, он надругался над ним, зажав ему рукой рот, чтобы заглушить крики. Теперь та же рука с той же решимостью лишила Бенони жизни, но Нерон испытывал ничуть не больше угрызений совести, чем несколько часов назад. Довольный, что не слышит больше визга Регины, он оставил труп и, не вставая с колен, потянул к себе Регину.

Напрасно она билась под ним, разрывая на нем рубаху и царапая ногтями грудь; казалось, он потерял чувствительность к боли. Без всякого зловещего умысла, а всего лишь чтобы не дать ей кричать, он схватил ее за горло, как только что ее сына, а свободной рукой освободился от одежды. Она затихла; под тяжестью его тела ее оставили последние силы. Напрасно он шептал ей в ухо немногие известные ему нежные слова — она не отзывалась. Сперва он не торопил экстаз, но потом, окончательно потеряв над собой контроль, мощными толчками едва не вколотил ее в землю и рухнул поперек ее тела.

Немного полежав на ней, возя своими вывороченными губами по ее бледному лицу, он встал, кое-как поправил разодранную одежду и приподнял ее руку.

— Пора идти, мисси. Мне жаль паренька, я не хотел его убивать. Придется оставить его здесь.

Ее рука оказалась безжизненной, и он, поняв это, выпустил ее. До него не сразу дошло, что он убил не только паренька, но и его мать. Тогда он в испуге попятился, пока не уперся спиной в повозку.

Он остался один! То, что он лишил жизни двух человек, удручало его не так сильно, как то, что он остался наедине с двумя трупами. Что теперь делать, куда податься? Ограниченный ум, в котором никогда в жизни не забрезжило ни одной самостоятельной мысли, не считая послушного следования зову животной страсти, ничего ему не подсказывал. Регина была предводительницей; без нее он оказался беспомощен. Мысль, что его в конце концов посетила, была нехитрой: бежать на плантацию Койна, к женщине! Вот кто примет его с радостью! Она всегда была готова спрятать его, накормить, утолить его телесный пыл. С ней он будет в безопасности.

Он залез в повозку и погнал лошадь в обратном направлении. Привстав на козлах, он так нахлестывал обезумевшее животное, что едва устоял на ногах, когда повозка, подняв фонтан брызг, перелетела через ручей и затарахтела по дороге. Он совсем забыл, что ему следовало бы бежать подальше от Фалконхерста. В его слабой голове не могло удержаться одновременно больше одной мысли. Днем он был занят Бенони, ночью Региной, сейчас — женщиной с плантации Койна. Ни брыкающийся мальчишка, ни безжизненная женщина не утолили его аппетит, и его по-прежнему пожирал огонь вожделения. Он предвкушал безумную пляску черных бедер, животный рык, крики восторга, всепоглощающий экстаз, который он мог испытывать только в объятиях своей женщины. Он сел на козлы, позволив лошади бежать самостоятельно. Животное постепенно замедлило бег, а потом и вовсе перешло на шаг. Нерон оставался безучастен. На востоке тем временем занималась заря. На фоне светлеющего неба понурая лошадь лениво тащила разболтанную повозку с отрешенным возницей.

8

Очнувшись поутру, Драмжер вообразил, что так и не покидал Большого дома. Только когда до него дошло, что рядом с ним спит Олли, а не Бенони, он вспомнил, что опять попал в хижину Жемчужины. Здесь ему не грозила ранняя побудка, которую устраивала крикливая Лукреция Борджиа, здесь он мог вволю выспаться. Рука Олли была теплой, убаюкивающей, а набитый кукурузной шелухой матрас, уступая в мягкости постели в Большом доме, не мешал сну. Однако стоило ему попытаться перевернуться на другой бок, как он испытал такую сильную боль в спине, что сон как рукой сняло. О том, чтобы лежать на спине, нечего было и думать. Впрочем, настойка из трав сотворила чудо всего за одну ночь: лежа на животе, Драмжер уже почти не ощущал боли. Тепло Олли снова навеяло на него дремоту. Через три часа, когда он окончательно проснулся, солнце уже сияло вовсю. Олли давно и след простыл, в хижине сильно пахло подгоревшим жиром.

Драмжер подполз на животе к люку и свесился вниз. Старуха Люси все еще лежала в постели, подпираемая горой подушек, Жемчужина индюшачьим крылом сметала с плиты золу. Услышав скрип, она задрала голову.

— Сегодня тебе нельзя вставать, — сказала она сыну. — Масса Хаммонд велел тебе отлежаться, а мне поручил выхаживать тебя несколько дней. Что ж, я довольна, что ко мне вернулся сын.

— Я и не собираюсь вставать, — ответил Драмжер, позевывая. — Только есть охота. Не может же мужчина проторчать здесь целый день с пустым брюхом!

— С каких это пор ты считаешь себя мужчиной?

— Разве я не доказал, что уже стал взрослым? Стоило мне обрюхатить одну девку, как все решили, что и другая — моя работа. Чего же тебе еще?

Жемчужина прыснула. Она гордилась сыном, пускай он только что и попробовал кнута.

— Я приготовлю тебе завтрак и принесу его наверх. Чего тебе хочется?

— Овсянки, яичницы с ветчиной, пшеничного печенья с маслом и медом. Еще бы кофейку с молоком и патокой.

Ухмылка Жемчужины сменилась презрительным кряхтеньем.

— Ты слыхала, мать? — крикнула она Люси. — Как же, он теперь негр из Большого дома! Зазнался, требует еды белых!

— Значит, у него проснулся аппетит. Так дай ему овсянки и поросячий желудок, пускай насытится. С добрым утром, Драмжер! — Она помахала внуку тощей рукой. — Как спина?

— Лучше. Я себя отлично чувствую. Так бы и побежал в Большой дом. Они там без меня как без рук.

— Никуда ты не побежишь! Масса Хаммонд велел тебе сидеть дома. — Жемчужина подогрела ему завтрак в горячей золе и теперь выкладывала еду из горшка в миску. Сидя перед очагом, она могла наблюдать через распахнутую дверь за происходящим снаружи. Что-то привлекло ее внимание, и она отложила деревянную ложку, сгорая от любопытства.

— Чего ради старая Сисси несется в нашу сторону? Не иначе, раздобыла новостей. Эта Сисси болтлива, как сорока. Трещит и трещит! Язык у нее до колен, знай треплется! — Позабыв про завтрак для Драмжера, Жемчужина шагнула к двери. — Доброе утро, Сисси! Рада тебя видеть. — Жемчужина не меньше остальных женщин любила посплетничать. — Что это ты разбегалась ни свет ни заря?

Сисси, черная, как чернослив, негритянка, высокая и тощая, как половая щетка, бросилась к хижине по тропинке среди подсолнухов, поднимая огромными ступнями облака пыли.

— Доброе утро, Жемчужина, — ответила сплетница, задыхаясь от бега. — Как поживаешь, как твой бедняга Драмжер? Как мамаша?

— Все мы поживаем неплохо, а Драмжер — лучше всех. — Жемчужина знала, что новости будут оглашены не раньше, чем закончится неизменный церемониал обмена приветствиями. — Как твое здоровье, Сисси? Как поживают женщины в бараке рожениц? Я слыхала, что у вас там пополнение — Блоссом из Большого дома?

Старая Сисси степенно кивнула.