Я, следователь.. - Аркадий Вайнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А давно Жени нет дома?
– Да числа с тридцать первого, а то первого. Примчался из Таллинна, купил машину в магазине, покрутился два дня и укатил куда-то. Да вот записку мне па кухонном столе оставил…
ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО
Тетя Катя! Мы поехали на Кавказ, обкатывать мою технику. Числа 9-го вернусь, не беспокойся. Уплати за квартиру, приеду – отдам. Целую.
Женька
– Вот те на! А что, он заранее не говорил, что на юг собирается?
– Не, – старуха, видимо, истомленная одиночеством, беседовала со мной все охотнее. Она даже впустила меня в коридор.– Я чаю, он и ехать-то решил в одночасье, а то бы знала я. Сказал бы он мне об этом непременно, как есть сказал бы.
– Так вы не знаете и с кем он поехал?
– То-то и оно, – пожала старуха плечами.– Отобьется парень от рук, боюсь. Это ж надо! Даже не сказал, что едет в даль такую! Оттуда, от Кавказа, почитай, и до Турции рукой подать? Ты как думаешь?
– Думаю, что так оно и есть,– кивнул я.
– Вот про то я и говорю! В такую даль укатил, а я об этом от Зинки-дворничихи узнавать должна!
– А Зинка-то откуда знает?
– А ей как не знать – убирает она утром участок, вот и видела, как он со двора подался…
Лист дела 34
Когда я учился на четвертом курсе университета, нас послали на производственную практику. Я, естественно, опоздал к распределению, и все хорошие места – в следственном управлении, в МУРе, в УБХСС – были розданы. И послали меня практиковаться в группу розыска, ту, что ищет алиментщиков, пропавших родственников и так далее. Пришел я в полнейшем унынии к начальнику группы. Толстый такой, седоватый дядя с кабаньими глазками -только сапог бутылками не хватает. Повертел он в руках мое направление, похмыкал, говорит:
– Следователем, наверное, собираешься стать?
– Собираюсь, – сказал я.
– А работать как будешь, следователь?
– Ну, как у вас тут, «собирать факты по крупицам», – откровенно нагло заявил я.
– Ну и дурак,– спокойно сказал он.– Много ты по крупицам насобираешь в нашей колготе. По молекулам собирать надо, атомам отдельным радоваться! Скидавай свой пиджачок, иди сюда…
Это был мой первый настоящий учитель следственного поиска…
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА дворника Кузьминой 3. В.
…В конце августа или начале сентября – даты точно не помню – я вышла убирать территорию. Времени было около шести утра. Через несколько минут во двор вышел Женя Корецкий и подошел к своей машине, которую держал во дворе под окном. В руках у него был большой портфель. Он кинул его в машину, завел мотор и поехал. Проезжая мимо меня, поздоровался. Я еще спросила: далеко ль, мол, в такую рань собрался? Он ответил: «Далеко, семг тысяч верст…», махнул рукой и умчался.
Никого в машине его не было, и около дома его никто не ждал. В этот его приезд в Ленинград я его видела два раза, и оба раза он был один. Некоторых его знакомых я знаю в лицо, но как их зовут и где они проживают – мне неизвестно…
Так. В шесть часов утра, с портфелем, один и – за «семь тысяч верст». Я должен радоваться и этим атомам. Сложатся ли они в молекулу, и в какую?..
Лист дела 35
В помощь мне выделили инспектора ленинградского уголовного розыска Леонидова. Маленький, круглолицый, все время улыбающийся, Леонидов был заряжен гигантским оптимизмом. Коротко разъяснив ситуацию, я сказал ему:
– В деканате возьмете списки студентов всех курсов и прямо подряд прорабатывайте. Впрочем, первый курс можете не смотреть. Запомните: ее зовут Тамара. Больше ничего я не знаю. Сколько вам понадобится времени?
– А кто его знает?– развел руками Леонидов.– Допустим, что всех Тамар я отберу за час. А ведь потом с ними со всеми поговорить надо. Но к вечеру, думаю, управлюсь.
– Из ваших уст да богу в уши…
Вот действительно задачка на сообразительность: сколько Тамар может оказаться на одном факультете университета? Имечко ходовое. Царица в свое время не погнушалась. И еще: ведь многие называют себя иначе, чем в паспорте, – Асей, скажем, вместо Насти. А ведь Леонидов по документам смотреть будет. Но о таком варианте мне даже думать не хотелось…
Хорошо хоть, что первый курс можно отбросить, Ведь последний раз Тамару видели с Корецким летом. И уже тогда было известно, что она учится на географическом факультете…
Эх, забыл подсказать Леонидову: по адресам тех Тамар, которых он не застанет в университете, надо ездить не по очереди, а составить единый маршрут.
Тамара, которую мы искали, оказалась в списке шестой. А всего их было…
СЛЕДОВАТЕЛЮ
СПРАВКА
По Вашему заданию мною установлены четырнадцать студенток географического факультета Ленинградского университета по имени Тамара.
В результате бесед с ними выяснилось, что знакомой Корецкого является студентка IV курса Ратанова Тамара Иосифовна.
Ратанова явится к Вам для допроса сегодня в 18 часов.
Инспектор Ленинградского уголовного розыска Леонидов
Лист дела 36
В кабинете напротив моего стола висели на стене электрические часы. Каждую минуту в них что-то негромко щелкало, и стрелка прыгала на деление вперед. Вот еще тридцать раз тихо щелкнет, и придет Тамара Ратанова. И мне надо будет рассказать, что ее любимого человека убили. Сообщать такие вещи тоже входит в мои обязанности.
Я часто думаю о том, что же является настоящим профессионализмом. Как-то написали обо мне статью в газете. Пришел к нам домой корреспондент, хороший веселый парень, и мы с ним здорово и очень откровенно говорили целый вечер. Бутылку коньяку выпили. А через несколько дней появилась статья. Я прямо зубами скрипел от злости. И все не мог понять: то ли я неправильно говорил, то ли он неправильно понял. Получился я у него этаким горластым чахоточным стражем закона. «Сердце, пылающее ненавистью ко всякой нечисти, смысл и содержание жизни – в борьбе с преступностью…» В общем -гражданин начальник Данко.
И было мне очень неприятно, потому что все это неправда. Не может сердце пылать по поводу всякой нечисти, поскольку нечисти много еще, и сердце, попылав-попылав, попросту перегорит. Вовсе не это составляет профессиональную черту людей закона. Ведь всякий человек, даже если сердце у него и не пылает, бросится, например, защитить женщину от хулигана. Но это – эпизод, мгновенный нервный толчок, почти эмоциональный порыв. А вот каждый день, каждую неделю, месяцы, годы идти вброд через поток человеческих страдании, боли, крови, обид, разбитых мечтаний и нечистот – вот это действительно трудно. Потому что при всем при том надо сохранить веру в человека. Иначе – утонешь в потоке.
Наташа часто упрекает меня в черствости. Я с ней не спорю, хотя и не согласен с этим. Неделю назад человек, толкнувший на моих глазах старика, вызывал у меня гораздо более сильные чувства, чем убийца Жени Корецкого. Потому что убийца был злом беспредметным, отвлеченным, для меня практически бесплотным, И сейчас он где-то ходит в несметном человеческом сонмище, возможно, отделенный от меня сотнями километров, тысячами событий, миллионами людей. И вся эта цифирь называется загадкой. Но загадку нельзя ненавидеть, даже если она убивает людей. Ненавидеть можно конкретного человека. А этого человека нет. Пока нет. Из атомов, из слов, из случайных встреч я должен воссоздать этого человека, как бог сотворил Адама из праха. А для этого не нужно «пылающее» сердце. Просто надо помнить, что тебе люди поручили сказать «Аз воздам». А воздать ему я должен и за себя тоже. За то, что, осматривая тело Жени Корецкого, я больше думал о пригодных для розыска следах, чем о том, что убит молодой парень и для него не будет больше весны, травы, нежности, что кто-то далеко отсюда уже стал несчастен и еще не знает об этом. Меня убийца тоже обделил в жизни, потому что такие, как он, сделали меня профессионалом в человеческом горе.
Профессионализм многолик. Но в одном он всеобъемлющ: все, не имеющее отношения к работе, уходит на второй план. Недавно на фотовыставке я видел снимок, показавшийся мне символом профессионализма: за кулисами ночного клуба со стриптизом два молодых актера о чем-то говорят с обнаженной балериной. Их лица озабочены, позы утомленно-свободны, напряженно выразительны руки в энергичных жестах. И никому нет дела до того, что женщина – голая. Это не распущенность, это не пресыщенность и не тупость. Это – профессионализм…
Мое сердце не имеет права пылать. Оно должно стучать ровно и сильно. И долго. Чтобы я, покуда оно стучит, мог превращать фантомы в реальное зло и карать его. Потому что мое сердце – сердце профессионала – тоже ломает свой ритм и вбивает молотом кровь в виски, когда я говорю чуть слышно:
– Тамара, Женя Корецкий погиб…
Она кивнула, как будто давно уже знала об этом, и закусила до крови нижнюю губу.
