Мост желания. Утраченное искусство идишского рассказа - Дэвид Г. Роскис

может подстерегать ничего не подозревающих жертв (сказка 8). В ред­ких случаях он может быть и орудием Божьего гнева (сказка 9).

Если бы герою или героине приходилось сра­жаться со злом в одиночку, у него или у нее было бы мало надежд на успех. Смертные могут пола­гаться на возможности молитвы и самоанали­за, но в мире существуют и такие силы, которые приходят на помощь людям. Есть великаны, ко­торым знакомы все тайны мира; дерево, которое сокрушит всех демонов, если его полить; желез­ный столп, стоящий там, где сходятся все 365 лу­чей солнца; песня, которую может спеть правиль­но только один человек; волшебный инструмент, который можно обменять на знание о том, как по­стичь связь вещей; рука с картой, на которой обо­значены все миры и все события прошлого, насто­ящего и будущего; слепой нищий, который спо­собен видеть сквозь реальность; Истинный муж доброты, благодаря которому существует время. Так же как демоны — агенты швиры, так и мисти­ческие единства — посланники тикуна.

Идя по канату, натянутому между двумя диа­лектическими силами, герой может упасть и по­гибнуть; он может достичь желаемой цели; или же, как в случае со сказкой «О пропавшей цар­ской дочери», он может зависнуть в простран­стве. Это герои, одержимые Божественным безумием, исключительной красотой или урод­ством, абсолютной самоотверженностью и нео­правданной жестокостью. Задумчивая и пассив­ная царская дочь из первой сказки становится безжалостной эгоисткой во второй, царевной, которая подпаивает своих женихов, перед тем как от них избавиться, и убивает невинного ца­ревича, увидев, как он, полуголый, забирается на мачту43. Никакая другая форма самовыраже- ни я — ни молитва, ни экзегеза, ни этическая проповедь — не могла воплотить смысл жизни на грани, как его чувствовал рабби Нахман, так ярко, как эти фантастически разработанные сказки о безымянных царях, царицах, придвор­ных и нищих бродягах. Дать им имена значило бы ограничить пределы всеобщего кризиса — не Иван-царевич или Иван-дурак; не Илия-пророк или несчастные влюбленные Мордехай и Эстер; не Бешт и его знаменитые ученики — а безымян­ные аристократы, которые везде плетут интриги, скитаются и страдают. Вместо поименованных городов, местечек и деревень — символический пейзаж, где присутствуют две тысячи гор, семь вод, поющие леса и огромные пустыни. Вместо суббот и праздников — бесконечное время, раз­меченное внезапными бедами и счастливыми свадьбами.

В этом изысканном мире символического и безымянного действия талант Нахмана к исто­рическому реализму, психологическому наблю­дению и социальной сатире делает кризис ре­альным. Наполеоновские войны когда-то заста­ли рабби Нахмана на берегах Земли Израиля; вернувшись домой на Украину, он следил за про­движением Наполеона по Европе с неослабева­ющим интересом44. Эти драматические собы­тия, должно быть, усилили в Нахмане ощуще­ние дежавю: разве евреи Испании и Португалии не стали жертвой короля Фердинанда и короле­вы Изабеллы, которые хотели покорить весь мир? Разве Шломо ибн Верга в XVI в. не описал тра­гические последствия изгнания в своей хрони­ке «Скипетр Йегуды»?45 Разве повторение завое­

ваний и вероотступничества не служит дурным предзнаменованием для европейских евреев?

«Однажды был царь, который разослал указ, чтобы преследовать иноверцев по всей стране и изгонять их. А кто захочет остаться, пускай ме­няет веру». Некоторые из подданных царя броси­ли свое имущество, а другие предпочли остать­ся и жить жизнью марранов. «Тайно они остава­лись в еврейской вере, а везде среди жителей той страны вели себя как и те, будто действительно поменяли веру». После смерти царя на престол восходит его еще более жестокий сын, и мини­стры составляют заговор, чтобы убить его. Один из них — тайный иудей, и он сообщает о заговоре царю, а в награду получает право свободно испо­ведовать свою религию, «надевать шалит и тфи- лин не таясь». Потом сын первого царя тоже уми­рает, и ему наследует внук, который оказывается добрым правителем. Боясь повторить судьбу сво­его отца, он советуется со звездочетами, которые предсказывают, «что потомство его не истребят, только надо остерегаться быка и овцы». Это запи­сывают в летопись, а потом и он умирает.

Правнук, к которому переходит престол, воз­вращается на пути зла и приказывает изгнать из своего царства всех быков и овец. В стремлении покорить весь мир он выковывает человека, кото­рый состоит из семи видов металла, по одному на каждую из семи планет.

И велел поставить его литого на высокую гору, чтобы лился на него свет всех семи планет. И если какой человек хотел получить совет, к примеру, заключать какую-то сделку или нет, бывало, становился против той, из соответствующего металла, части тела исполина, которая относилась к той ча­

сти света, откуда человек прибыл, и думал о том, следует заключать сделку или нет. И если следовало заключать, на­чинала освещаться и мерцать та часть исполинского тела, против которой человек стоял, а если нет, — оставалась за­темненной. Таким образом царь прибрал весь мир к своим рукам и скопил огромный капитал. (Y 39, Е101, R 44)

Но для того чтобы металлический человек дей­ствовал правильно, царю приходилось «прини­жать возвышенных и возвышать приниженных», поэтому царь рабски подчинился этому приказу и стал поступать так во всем царстве. И старый министр-еврей внезапно снова оказался низвер­гнут и опять был вынужден жить жизнью мар- рана.

Одна перемена влечет за собой другую. Царю снится сон, что созвездия Тельца (быка) и Овна (барана) смеются над ним — подтверждается ужасное проклятие, записанное в Книге ле­тописей. Толкователи снов не могут рассеять страхи царя, появляется мудрец, отец которого посоветовал царю поставить железный столп на перекрестке 365-ти солнечных лучей. «И если в кого закрался страх, как попадет к тому жезлу, избавляется от страха». Под руководством му­дреца царь вместе с женой и детьми пускается в путь, и на перекрестке дорог встречают анге­ла разрушения, который указывает на препят­ствия, которые ждут их впереди. Наконец, они подходят к костру. И царь видит, что «проходят через огонь и пламя цари и евреи, облаченные в талит и тфилин». Мудрец, вооруженный указа­ниями отца, останавливается, а царь, видя, как другие цари целыми и невредимыми выходят из пламени, устремляется вперед вместе с женой, сыновьями и всеми своими отпрысками, и пла­мя пожирает их всех.

Вернувшись во дворец, министр-марран сооб­щает о драматическом повороте событий другим министрам. «Звездочеты видели, — насмешли­во говорит он, — да не поняли, что они видят». Проклятие не имело никакого отношения к ре­альным быкам и овцам и даже к их небесным двойникам. «Из бычьей кожи делают тфилин, а из овечьей шерсти шалит, от них и пришла его погибель, и истреблено его семя. Ведь и те цари, что проходили в огне — жили в