Имя Кати - Павел Николаевич Губарев

Не так, как ты

Через два дня Катя объявила, что уходит из дома жить в Приют.

На выходе из офисного здания, которое ребята и называли Приютом, Катю встретил Ани. Они пошли пешком вдоль набережной. Катя пересказывала то, что услышала на встрече. Ани смотрел на серую воду Москвы-реки и бетон набережной.

— И как они отреагировали на то, что ты рассказала?

— Смеялись, когда я рассказывала, как хотела перепрошить Посланника. И в целом поддержали моё желание стать актрисой.

— И что ты думаешь?

— Не знаю. Думаю, что это хорошо. Разве нет? Когда ты сильно чего-то хочешь, тебе дают шанс. Судьба отправляет посланника. Разве не так обычно бывает?

Ани втянул воздух, как сигаретный дым, выпустил облачко пара обратно в серый московский туман и сказал:

— Я ехал на работу и всё думал об этом твоём роботе. И о твоём школьном психологе. И вспомнил, что у меня есть друг детства, который работает как раз школьным психологом. Да, у богатых в школах — живые люди.

— Какой живой человек выдержит работать в школе?

— И не говори! Но им много платят. Так вот, я попросил его совета, как управиться с сестрой-подростком. Рассказал и о роботе из Макдональдса. А у него, оказывается, при школе есть актёрская студия. Можно тебя устроить, хочешь? Говорит, весьма перспективно.

Катя задумалась.

— Спасибо, нет. Пока нет.

— Ты больше не хочешь стать актрисой?

— Не хочу быть под твоим присмотром.

Ани ничего не ответил, и Кате показалось это странным. Обычно он не стеснялся зудеть по полчаса, подбирая то одни слова, то другие. Будто её голова была комнатой, а он задвигал в неё один пыльный диван за другим. А тут замолчал, словно человек, стоящий у огромного строительного робота с голосовым управлением, в страхе ляпнуть что-то не то.

И воскресным утром, когда Катя вытащила в коридор сумку с вещами, он посмотрел на неё обеспокоенно, но кивнул.

— Школьного психолога с собой берёшь?

Школьный психолог был роботом в виде кошки. С ним можно было общаться на трудные темы. Информация обрабатывалась где-то на серверах Министерства образования.

— Ага. Я ему обрезала доступ, чтобы не выдал, где я теперь живу.

— Разумно, что скажешь, — кивнул Ани.

— Это не сарказм?

— Нет. Рад за тебя. Самозащита — полезный навык, верно?

Катя, привыкшая огрызаться, не знала, что сказать.

— Почему ты меня не останавливаешь?

— А смысл? Дома мне тебя не удержать. Ты уйдёшь, куда захочешь. Работу ты не бросаешь. А в остальном… Как мне тебя останавливать, когда ты не знаешь, что делаешь? Ты же не решила, что собираешься делать в этой жизни.

— Нет, решила! — вспылила Катя.

— Да? И что же?

— Жить не так, как ты.

Ани ничего не ответил, только хмуро кивнул. Когда Катя захлопнула за собой входную дверь, он дошёл до своей комнаты и упал в постель. Вчера вечером он таки удержался от того, чтобы принять таблетку, и в результате заснул только под утро, когда ночное небо цвета жиденького кофе в стеклянном стакане сменило цвет на утренний свинцовый. Он чувствовал себя омерзительно: не было ни гордости, которую должен испытывать человек, оседлавший зависимость, ни чувства того, что он на правильном пути, — только песок в глазах, сонливость и усталость.

Он попытался сосредоточиться на хорошем: вот синдром отмены пройдёт, он выспится без таблеток, он станет бодрее и… радости не прибавилось. Он будет сидеть, смотреть в экран, рисовать схемы для ИИ, тревожиться, читать отчёты ИИ, тревожиться, выставлять баллы, сводить таблицы и ещё тревожиться.

«Жить не так, как ты», — сказала Катя.

Пожалуй, сегодня утром Ани хотел того же.

Капля лимонного сока

— Дыхание, говорите?

Сокращённо Кей улыбнулся. Они сидели в ресторанчике, на веранде. Когда Кей пригласил её поужинать, Анна решила, что он будет выспрашивать у неё версии произошедшего. Но Кей попросил её рассказывать что угодно. Нужное он выберет сам. Поэтому она рассказала про призрака, который бродит по отелю и переключает телевизоры в холлах на одну и ту же программу. И про то, как вентиляция отеля делает его похожим на мерно дышащего гиганта.

Анна вздохнула, оглядела стол и добавила:

— Думала, приеду — и буду жрать и жрать всякую интересную еду. А здесь так жарко… Я не понимаю. Во-первых, почему никто не вызовет сисадмина? Компьютеры, управляющие зданием, явно неисправны. Во-вторых, почему полиция не обыщет отель, если уж появилась связь между этим зданием и преступлением?

— Увы, в Азии не всё так просто. Обыск отеля — это шумиха. Владельцам это не нужно. А поскольку они влиятельные люди, то даже если в отеле найдут труп, они сделают так, что его найдут тихо. Труп встанет, поклонится, сложив руки лодочкой у груди, попятится к выходу и переляжет в другое место. К тому же все здесь стараются сохранить лицо. Если вы остановитесь на шоссе и будете спрашивать дорогу у местного, он никогда не скажет вам, что не знает дороги. Будет мямлить что-нибудь путаное, улыбаться во весь рот, но никогда не сознается.

— Это ещё почему?

— Потому что иначе он потеряет лицо. Такая национальная черта.

— Как странно.

— Более того, рассердиться — это тоже потерять лицо. Кричишь — тебя никто не уважает. Улыбаешься — значит, держишь себя в руках.

— То есть, если мне улыбаются…

— То это ещё ничего не означает.

— И быть может, на самом деле хотят ограбить?

— Не исключено. Впрочем, они довольно мирные.

— Но похищают людей.

— Не думаю, что это были местные.

— А что же вы думаете?

— По поводу похищения? Ничего не думаю. Моё дело — найти похищенную, а не выяснять, кто организовал.

— Ну и как успехи?

— Негусто. Но я узнал одну интересную деталь: музыку на этой веранде меняет центральный компьютер. Берет треки из интернета, подбирает по какому-то — бог его знает какому — алгоритму и включает по всей веранде. Так, видимо, чтобы людям было приятнее… поливать рыбу соком лимона, накладывать на тарелку кусочки арбуза и горсточки риса…

Кей перечислил то, что только что сделала Анна.

— Что вы хотите сказать?

Ей было неуютно.

— Вам неуютно.

— Ещё бы. Вы намекаете на что-то. Как будто у